Дженнифер Ли Кэррелл - Шифр Шекспира
Да, она подходила, если это слово вообще применимо по отношению к подобным зверствам. Кроме нас троих, никто больше не знал о поисках «Карденио». Я даже сэру Генри о нем не говорила. Роз все это затеяла — и умерла. Умерла и Максин, которая слышала, что бумаги Гренуилла попали к Атенаиде.
Атенаида же рассказала, будто бы доктор Сандерсон хотел встретиться со мной у Капитолия. Ей было легко заманить нас туда, передав и ему такое же сообщение, якобы от меня. А когда Синклер подобрался ко мне поближе — устроить мой побег из библиотеки.
— Доктор Сандерсон не зря предупреждал тебя ее беречься. Не потому, что она оксфордианка, а потому, что ведет двойную игру. Никто просто так, из любви к истории, не устраивает у себя в камине потайных ходов — особенно в этой части света, почти у мексиканской границы. Она переправляет нелегалов или наркотики, а может, и то и другое.
Я упала на стул. Как можно быть такой глупой?
Атенаида вполне подходила на роль убийцы, если бы не одно «но». Рука у меня под юбкой.
— На меня напал мужчина, — сказала я, содрогнувшись. — И здесь, и в «Уайденере».
Бен пожал плечами:
— Роз ведь наняла меня.
Иными словами, у нее мог быть помощник. Мне почему-то вспомнились слова Мэттью: «Ваш протеже не явился». Вестон Норд. Он с ней заодно!
— С другой стороны, письмо-то осталось, — заметила я, опрокидывая теорию Бена. — Если он хотел меня остановить — и всех, кто за мной последует, — почему не забрал письмо?
— Наверное, ты его спугнула.
— Или ты.
Бен снова пожал плечами:
— А если ты и должна была его найти?
Я опешила.
— Ты же сам только что предположил, что убийца хотел остановить поиски. Он собирался убить меня!
— Но не убил же.
— Хочешь сказать, он нарочно сбежал?
— Чтобы кого-то остановить, есть другие, более верные и быстрые способы. Выстрел в голову через глушитель, тихо свернутая шея… Пожелай он убить тебя по-настоящему, ты была бы покойницей к моему приходу. Чего не случилось. Вот я и спрашиваю себя: почему? Зачем столько показухи во всех этих убийствах? И почему тебе удалось спастись — не раз, а целых два? — Он выдержал паузу. — Есть отдаленная вероятность, что убийства именно потому показные, что рассчитаны на публику… очень узкую публику.
— Меня?
— Возможно, Атенаида хочет, чтобы ты продолжала идти по следу, а месть за друзей не давала бы тебе оставить это полиции. Возможно, она бежит не впереди, а сзади. Расчищает дорогу и гонит тебя вперед.
Я нахмурилась:
— Зачем? Ты же сам сказал, что она против того, чтобы «Карденио» был найден…
— Точнее, хочет похоронить все упоминания о нем. Навсегда. Единственный способ так сделать — уничтожить пьесу. А чтобы ее уничтожить, надо сначала найти. Может быть, она потому и не убивает тебя, что ты ей нужна.
— Для поисков «Карденио»… А что потом, если я его найду?
— Тебя похоронят вместе с пьесой. И всем остальным, что бы Гренуилл ни раскопал.
Я опять заметалась по кухне.
— Не верю! Не могу поверить!
Бен сунул руку в карман куртки, вытащил что-то и положил на стол. Маленькую фотографию в серебряной рамке. Я осторожно придвинулась, словно та могла укусить.
На черно-белом снимке, сделанном в изысканно-строгой, почти аведоновской манере, была изображена женщина — юная, прекрасная, загадочная. Ее странная, изогнутая поза — вполоборота, с отведенными плечами — напоминала моделей пятидесятых, эпохи «Римских каникул» и «Окна во двор». Это была Атенаида. Рядом, восторженно глядя на соседку, стояла девушка, с еще детскими чертами, но уже безошибочно узнаваемая — Розалинда Говард. Однако любопытнее всего оказалась шляпа Атенаиды — белая шляпа с широкими полями и искусственными розами, крупными, как пионы, чернее самой черной тени. Только один цвет давал такую густоту на черно-белой пленке: красный.
Эту шляпу я уже видела, только вживую. Рядом с телом Роз.
Я подняла глаза, чувствуя, что дышу, как в воде.
— Где ты ее взял?
— В самолете, — ответил Бен.
— А почему сразу не сказал?
— Не был уверен, что это имеет значение.
«Я кое-что нашла, Кэт, — раздался голос Роз в моей памяти. — Кое-что поважнее «Гамлета» и «Глобуса», — говорила она. И еще: — Можешь открыть ее, но знай: эту дорожку нужно пройти до конца».
Не важно — гнался ли кто за мной или наоборот, мое решение оставалось неизменным.
— Вестминстерское аббатство, — сипло сказала я.
— С одним уговором, — ответил Бен твердым и чистым, как алмаз, тоном. — Без меня — ни шагу. Ни помолиться, ни пописать. Никуда!
— Ладно.
— Обещай!
— Обещаю. Только доставь меня в Лондон.
Бен кивнул и вытащил из кармана еще что-то. Тоненькую книжечку темно-синего цвета с тисненым золотым орлом на обложке. Паспорт. Я открыла его и увидела себя. По крайней мере лицо было моим. Волосы были темными и короткими, мальчишечьими, как и имя: Уильям Джонсон. Рядом стояла дата рождения — 23 апреля 1982 года.
— Тебе придется перекраситься и постричься. Если не хочешь доверить стрижку мне.
— А почему в мальчика?
— Человека зверски убили, Кэт. И не первого. Достаточно, чтобы заговорить о рецидиве. Сеть вокруг аэропортов уже расставлена, а теперь ее стянут еще сильнее. Кроме того, любой героине Шекспира надо хотя бы однажды побывать мальчиком.
— Думаешь, поможет?
— А что, есть предложения получше?
— Краску.
Бен, пошарив среди бакалейных мешков на рабочем столе, выудил флакон и проводил меня в душ. Инструкция уверяла, что краска — тоник и со временем смоется. Я крепко понадеялась, что так оно и будет. Пять минут спустя, когда волосы намокли и я выкрасила их почти до черноты, Бен взялся за стрижку. Когда он закончил, трудно было определить, мальчик в зеркале или девочка. Серединка на половинку. Хотя если оставить меня как есть — в юбке и на каблуках, — правильных ответов наверняка прибавится. Услышав это замечание, Бен рассмеялся.
В коридоре стояли две небольшие сумки на колесах. Одну он вручил мне.
— Неправильно ехать в Европу без багажа. Выглядит подозрительно, — сказал он. — К тому же тебе все равно понадобятся кое-какие вещи. Может быть, это последнее, что нам удастся достать, так что постарайся не свирепствовать.
В сумке лежали свободные брюки, рубашка с длинным рукавом, куртка, носки и туфли. Сэр Генри, правда, угадывал размер точнее, но сошло и так. Переодеваясь, я нашла у себя карточку Мэттью и переложила в карман куртки.
— От девчонок отбою не будет, — присвистнул Бен, как только я вышла из ванной. — Для броши, — добавил он, протягивая мне длинную цепочку. Я снова прицепила подарок Роз вместо медальона, на этот раз спрятав его под рубашку.
Десять минут спустя мы сидели в такси по пути в аэропорт Даллеса. Там нас уже дожидались билеты. И, как прежде, мы выбрали окольный путь, только немного сменили тактику.
В полночь наш самолет вылетел во Франкфурт.
30
Оказалось, Бен для разнообразия взял места эконом-класса. Как он объяснил, тому, кто решил слиться с толпой, чуткость персонала и простор в салоне могут выйти боком. Когда самолет оторвался от земли, я потянулась к томику Чемберса, висящему в кармане на спинке переднего сиденья.
— Ты уже десятый раз лазаешь его проверять, — заметил Бен. — Куда он, по-твоему, денется?
— А ну как отрастит лапы и бросится наутек? — съязвила я. — От этих книг всего можно ждать.
Чуть позже мимо прогрохотали тележки с напитками и едой, и следующие минуты прошли в борьбе с пищевым пластиком. На ужин подали недопеченную лазанью и красное вино того сорта, который иначе как пойлом не назовешь.
Однако острый запах томатного соуса с сыром разбудил мой аппетит. Я поняла, что страшно проголодалась.
— Ну так объясни мне, — проговорил Бен, согнувшись над: тарелкой, — отчего люди начинают думать, что Шекспир не писал своих пьес? Сумасброды не в счет, — тут же добавил он.
«Мисс Бэкон была права. Права и еще раз права».
Я отхлебнула вина.
— Как ни противно признавать, в словах Атенаиды есть смысл. Портрет драматурга, который воссоздается из пьес, не совпадает с характеристикой исторического Шекспира. Стратфордианцы говорят, что это иллюзия, искажение через призму времени. Они пытаются найти звенья, связующие Шекспира и его пьесы. Антистратфордианцы со своей стороны утверждают, что несоответствие вполне реально. Оно происходит оттого, что два человека пользовались одним именем — актер из Стратфорда продал или одолжил его какому-то драматургу, пожелавшему остаться неизвестным. Приверженцы этой теории ищут пути разобщить актера и автора. И они, и их оппоненты претендуют на истину — выдают свои сочинения за подлинные факты, обвиняют друг друга в глупости, лжи и безумстве. Ты слышал Атенаиду. Они даже заимствовали религиозные термины для нападок — ересь, вера, ортодоксия.
