Кристофер Эйтс - Черный мел
— Ты совершенно прав, Дэвид, — подтвердила Дэ, — я снимала вас на свою камеру. Когда я показала Джеку проявленную пленку, он попросил напечатать один кадр для него.
Дэвид слегка порозовел.
— Надо же, как забавно! — воскликнул он. — А я-то думал, Джек меня презирает и не особенно старается это скрыть!
— А ну, посмотрим, что там у него еще спрятано! — предложил Чад.
Дэвид положил фото в рамке на кресло, сдвинул книги и заглянул за них.
— Фотографий вроде больше нет, — объявил он и спросил: — Джек, где другие снимки?
Джек глубоко вздохнул и ответил:
— Других снимков у меня нет… — И тут же принялся оправдываться: — Я ужасно нефотогеничный, а на этом снимке, как мне показалось, получился более-менее пристойно.
Дэвид снова взял в руки рамку, отодвинул от себя на расстояние вытянутой руки и пристально посмотрел на него, а потом перевел взгляд на Джека.
— Мне жаль тебя разочаровывать, Джек, но на этом фото ты тоже получился не особенно хорошо. Да и я тоже. Хемингуэев из нас не вышло.
— Тогда давайте сделаем еще один снимок, — предложила Дэ. — Только лучше, чем тот. С нормальной композицией.
— Фотоаппарат у тебя с собой? — спросил Дэвид.
— Конечно. — Дэ ужасно обрадовалась. — Я повсюду его с собой таскаю, верно, Чад?
— Она без него из дому не выходит, — подтвердил Чад.
— Только на этот раз напечатайте снимок и для меня, — попросил Дэвид.
— Конечно! — засмеялась Дэ. — Сколько захочешь! — Она повернулась к Джеку: — Иди, Джек, вставай в позу!
Джек двигался медленно. Ничего не замечал только Дэвид. От остальных не укрылась его борьба с самим собой, желание сохранить достоинство, которое боролось со стремлением все бросить и убежать. Джек встал за плечом Дэвида и злобно уставился в камеру, пока Дэ не подала знак, что готова снимать, и Джолион не бросил на него вызывающий взгляд.
— Когда я досчитаю до трех, улыбнитесь, — велела Дэ. — Раз, два, три…
Дэвид расплылся в улыбке.
Джек растянул губы.
* * *L(v).Джолион вернулся к себе в комнату и обнаружил: дверь не заперта. Сначала он не нашел никакой причины для беспокойства. Потом он собрался сесть на кровать и разуться, но тут увидел приколотый к двери старый белый носок. На носке зеленым фломастером была написана цифра четыре.
Носок четыре: запри на замок дверь в квартире. Верно, он сам прикрепил к двери носок — не забывать запирать дверь каждый раз, когда выходит из комнаты. Иногда он не сразу вспоминал значение своих мнемоник.
Он подошел к столу, чтобы посмотреть свои дела на вечер, и заметил: красная папка лежит не на месте. Она лежала отдельно от всего остального, здесь он оставил бы ее, если должен был бы доделать уроки. Но он все сделал, в папке лежали три просроченные работы для профессора Джекса, их надо было представить к завтрашнему дню. Джолион открыл папку и увидел — внутри пусто. Его затрясло от ужаса. Три эссе, целых три дня напряженной работы. Он точно помнил: положил их в папку, ведь не приснилось же, что он работал как каторжный три дня подряд!
Он посмотрел на часы над столом. Почти три часа ночи. Он вышел и запер дверь… или нет? Покидая комнату, он заметил носок и запер дверь на ключ. А вдруг ему только кажется? Может, он запомнил только, как снова и снова для яркости выводит на пухлом носке цифру четыре? Он сел за стол. Его мутило. Он щипал свою переносицу.
Марк, Марк, Марк!
Глаза Джолиона наполнились слезами. Он провел ладонью по лицу, а пальцы вытер о столешницу, выдвинул верхний ящик и достал оттуда бумагу и ручку. Интересно, сколько он запомнил из написанного? Последнее время его мозги работают уже не так хорошо. Совсем не так хорошо, как раньше.
Он снова посмотрел на часы. До полудня осталось девять часов, по три часа на каждое эссе.
А потом он убьет Марка. Завтра он найдет его и убьет. Надо будет придумать какой-нибудь мнемоник — не забыть убить Марка.
LI.Я вспоминаю дела из вечернего распорядка, когда чувствую такой же легкий поцелуй в лоб, как вчера. Дэ садится на одеяло, скрестив ноги, ее шорты мягко скользят по бедрам. Как прошел день, Джолион? — спрашивает она. Расскажи мне, чем ты занимался.
Повсюду в парке валяются загорающие, я верчу головой во все стороны, ищу напоминания.
В чем дело? — спрашивает Дэ.
У меня в голове как будто пчела, убитая дымом. Не знаю, говорю я. Наверное, работал. Мне о стольком нужно написать, я точно не помню.
Тогда расскажи, как ты прогулялся в обед, просит Дэ. Куда ты ходил?
Я задумываюсь. Куда я повернул, выйдя из подъезда, — налево или направо? Не помню. Все мои прогулки сливаются в одну. Как обычно, отвечаю я, рассеянно вырывая из земли пучки травы.
Дэ вздыхает, наклоняется вперед и хватает меня за запястье. Рука у нее холодная, как камень, и трава проскальзывает между моих пальцев. Ах, Джолион, говорит Дэ, в самом деле твоя голова как решето. Она нежно похлопывает меня по запястью и выпускает. Ладно, не волнуйся, давай поговорим о чем-нибудь другом. Хочешь обсудить свой рассказ?
Да, киваю я. Мне хочется положить голову на колени Дэ.Да, я снова киваю.
Говорит почти одна Дэ, она, кажется, помнит написанное мной намного лучше, чем я сам. Но хотя бы я могу время от времени подавать реплики. Я уже прошел начальный этап разговорной подготовки. Когда беседа приближается к концу, Дэ говорит: знаешь, Джолион, твоя история мне кое-что напоминает. Д. Г. Лоуренс однажды сказал: «Не верь художнику. Верь произведению».
А ты веришь моему произведению? — спрашиваю я.
Дэ отвечает: в нем нет ни одного ложного факта.
Значит, оно тебе нравится?
Как оно может мне нравиться? Тот год стал худшим в моей жизни. Дэ смотрит на меня, как будто я свернул куда-то совсем не туда. Потом пожимает плечами: нет, говорить так — значит, все упрощать. Наверное, все получилось как у Диккенса в «Повести о двух городах»: это было самое прекрасное время, это было самое злосчастное время…
Дэ умолкает. И тогда я вижу — она косится на свою книгу стихов, которая лежит рядом со мной на одеяле.
А сейчас давай поговорим о твоем творчестве, говорю я.
Она краснеет и закрывает лицо руками.
Мне нравится стихотворение, которое ты написала для меня, говорю я. Можно я прочту его вслух?
Конечно, говорит Дэ, это будет чудесно, Джолион.
Я заложил закладками еще два. Можно я прочту все три?
Дэ смущается. Ах, Джолион, в самом деле, тебе совсем не обязательно…
Я поднимаю руку, и она умолкает. Дэ, мы с тобой спасаем друг друга. Мне нравятся твои стихи, и я хочу прочесть их для тебя. Спасибо, Джолион, говорит Дэ, и ее глаза влажно поблескивают. Я открываю книгу и начинаю читать. Сначала стихотворение, посвященное мне, потом стихи, навеянные «Бледным огнем» Набокова, а потом — чудесное стихотворение под названием «Чистая грифельная доска». Мне кажется, в самый раз закончить этим стихотворением, его последними строками:
Мы стираем с доски, и на черной гладиЛишь белая пыль — следы наших слов.
Я осторожно закрываю книгу и говорю: Дэ, по-моему, твои стихи очень красивые.
Дэ подносит руку к сердцу и благодарно улыбается. Да, циничный читатель, это в самом деле избранный мною способ соблазнения. Но я не лгал Дэ. Ее стихи мне в самом деле нравятся, они похожи на пазлы в коробках. Кусочки падают вроде бы произвольно, но из них складывается красивая картинка.Кстати, добавляю я, они совсем не такие мрачные, как я ожидал.
Дэ изумленно смотрит на меня. Сколько ты прочел? Я двигался от конца к началу… наверное, пятьдесят последних.
А, мои последние творения! Дэ смеется. Если хочешь мрака — погоди, пока не доберешься до моих подростковых стихов. Мы вместе смеемся в сгущающихся сумерках.
Скоро появятся светляки, говорю я.
Дэ ложится на спину и предлагает: давай смотреть на них каждую ночь.
Я тоже ложусь на одеяло, и город баюкает нас в своей сонной лощине. Скоро начнется вечернее представление. Мерцание — вспышка — мерцание — вспышка. Мы глубоко вдыхаем, наши груди поднимаются и опускаются в унисон. Яркие струны, оранжевые нити.
Когда рядом Дэ, со мной не может случиться ничего плохого.
LII(i). — Что с тобой? — удивился Марк. — Перестань, Джолион, ты же известный либерал, социалист и пацифист, ты меня не ударишь! А кстати, в чем дело?
— Не притворяйся, будто ты ничего не знаешь!
— Джолион, у тебя глаза красные. Ты что, плакал или просто недоспал? Кстати, ты сегодня поздно. Мы уже пропустили лекцию в девять по правилам Макнатена. [18]А тебе не помешало бы послушать о действиях душевнобольных.
