Дмитрий Вересов - Черный ворон

И дрожащей рукой налил себе еще коньяку. Лукавил он самую малость.

Таня подняла недопитый стакан.

— Теперь за тебя, мой генерал! Он вздрогнул. Капелька коньяка упала на потрескавшуюся краску подоконника.

— А я за тебя, красивая!

— Нет, сначала за тебя. До дна.

И Таня, залпом выпив, подставила ему свой стакан.

— То же самое. Теперь за меня.

Выпили и за Таню. Она придвинула табуретку к стене, привалилась к ней спиной и взяла папиросу.

— Подкинь мне сумочку, будь другом. Рядом с твоим локтем.

Она достала свой «Эол» и побрызгала в папиросу. Генерал с любопытством следил за ней. В глазах его появился блеск.

— Это ты зачем?

— Приятнее, — сказала она, выпуская дым. — И не так потом табачищем воняет. Хочешь попробовать?

И она протянула ему дымящуюся папиросу.

— Косяк по кругу? — Он усмехнулся, взял папиросу, затянулся и сморщился. — Как в аптеке.

Сделав еще две-три неглубокие затяжки, она встала и потянулась, не упустив из виду, как он впился глазами в ее рельефно обозначившуюся грудь.

— Что-то я засиделась…

Он резко вскинул голову. В его взгляде было отчаяние.

— Как?! Погоди…

— Да я не в том смысле. Просто подвигаться хочется. Вон маг на тумбочке стоит. Может, станцуем?

— Ага, — выдохнул он с явным облегчением. — Что поставим?

— Рок какой-нибудь. «Дип Пёпл» у тебя есть?

— Обижаешь, начальник.

Он встал, открыл на полке ящик с кассетами, и, не снимая его, начал перебирать. Таня следила за его движениями сквозь дым.

В школе она не курила. После школы — другое дело, а иногда и дома, только не в своей комнате. Мать сама не вынимает сигарету изо рта и запаха не учует. А если и учует, то что? Пожмет плечами и отойдет, а на другой день Таня найдет где-нибудь на видном месте пачку обалденных сигарет. Такая вот у нее Ада! Вполне можно было бы расконспирироваться, хотя бы дома, но просто не хочется, по скрытности характера.

Он перекрутил найденную пленку на магнитофоне и включил воспроизведение. Понесся мощный, изысканный рок, с потрясающим вокалом Гиллана и неповторимым органом Джона Лорда. Генерал еще не отошел от магнитофона, а Таня уже извивалась в ритмичном танце. Генерал встал напротив нее и, внимательно следя за ее движениями, начал их копировать.

«Пластичный, — подумала Таня. — Здорово у него выходит».

Когда эта песня закончилась, оба, раскрасневшиеся, плюхнулись на табуретки.

— Уф-ф! — сказал Генерал. — Ну ты даешь, красивая. Всю душу из старика вытряхнула. Таня прищурилась.

— Старика? И не стыдно тебе пенсионером прикидываться, в двадцать два-то года?

— Мне двадцать пять, вообще-то… А тебе?

— Почти шестнадцать, — чуть накинула Таня.

— Иди ты! — недоверчиво воскликнул Генерал.

— А ты думал, сколько?

— Ну, восемнадцать, девятнадцать… — Тут уж накинул он.

— Неужели так старо выгляжу?

— Нет, понимаешь… Повадка у тебя…

— Что, нахальная?

— Нет… взрослая… Ну, умная, что ли. Не шмакодявистая…

— Мерси.

— Я думал, ты работаешь уже, или в институте учишься. А ты… школьница, наверное?

— Угу. Как в песне. — И она стала напевать: — Я гимназистка восьмого класса…

— Пью самогонку заместо кваса, — подхватил Генерал приятным тенорком.

— Ах, шарабан мой, американка! А я девчонка, я шарлатанка, — закончили они хором и дружно рассмеялись.

— Давай еще подрыгаемся.

Таня встала и потянула Генерала за руку.

— Эх-ма, щас качучу отчебучу! — вздохнул он и вышел вместе с Таней на середину комнаты. Минуты через полторы быстрая вещь кончилась, и началась медленная. Таня любила эту грустную, пронзительную песню, хотя и не знала, как она называется:

— When the sun goes to bed, that's the time you raise your head… — подпевала она, положив ладони на плечи Генералу.

— Ого, и по-английски сечешь? — с восхищением спросил Генерал.

— Маненько ботаю, — весело отозвалась она.

Генерал хихикнул, думая про себя: «Эта сучка сама отчебучит».

Чарующая песня текла дальше. Они танцевали, почти не сходя с места. Таня обвила руками шею Генерала и плотно прижалась к нему. Она слышала, как учащается его дыхание, чувствовала, как упирается ей в живот набухающий твердый комок под его брюками…

Вдруг его лицо побледнело и перекосилось, и он легко, словно пушинку, поднял ее на руки и понес к матрацу.

Он медленно, бережно положил ее на полосатое покрывало к самой стенке. Она заложила руки за голову и молча, в ожидании, смотрела на него. Генерал навис над нею, оскалившись, с закрытыми глазами, цепенея. «Ну, горилла! — неожиданно пронеслось в Таниной голове. — Мне это надо?» Она поспешила отогнать непрошеную мысль.

Вдруг Генерал лицом вниз рухнул на матрац рядом с Таней. Лежал, не поднимая головы, молчал.

— Paint your face with despair… — выводил ангельский голос Яна Гиллана.

Таня ждала. Минуты тянулись. Она не понимала, что происходит. Закружилась голова — то ли от резкого эмоционального спада, то ли от облегчения. Она коснулась ладонью его затылка.

— Что, милый, что?

— Убери клешню, — прошипел он сквозь зубы.

— Что? — Краска ударила ей в лицо.

— Уйди, — сдавленно произнес он. — Прошу тебя…

Она перелезла через него, попутно выключив магнитофон, и в тишине прошла к окну. Такой пощечины не заслужила. Тут что-то не так. Бледная как стенка, она налила полстакана лимонаду, не спеша выпила, потом налила еще, подумав, добавила коньяку и, вернувшись к постели, присела на самый краешек.

Генерал по-прежнему лежал, уткнувшись лицом в подушку. Она поднесла стакан к его голове.

— Вот, миленький, выпей.

— Уйди, — глухо повторил он.

Тут она завелась. Поставила стакан на тумбочку и прилегла грудью на спину Генералу. Правой рукой она стала тихо гладить его затылок, уши, шею.

Он молчал, не поднимая головы.

— Тебе плохо? — еле сдерживая себя, чтобы сверху его не пришлепнуть, спросила Таня как можно ласковей.

— Н-нет, — еле слышно ответил он.

— Тебе плохо со мной, да?

— Нет-нет, — ответил он, уже громче.

— Тогда что?

Он молчал. Она приподнялась, сняла стакан с тумбочки и вновь поднесла к голове Генерала.

— Выпей, родной мой. Выпей, и все пройдет… — пел ее голосок елеем.

Он чуть повернул голову, покосился на Таню красным глазом, потом перевернулся, приподнялся, взял стакан из Таниной руки и жадно, запрокинув голову, выпил. Потом с силой швырнул стакан через всю комнату. Чудом не задев телевизор, стакан ударился о противоположную стену и разлетелся вдребезги.

Генерал молча, тяжело смотрел на Таню. По-звериному. Загнанным волком. Ее как обожгло. Она увидела истинное лицо, во всем совпадающее с ее ожиданиями и грезами. Вот таким он был ей желанен. Дикая, безудержная стихия рванулась из глубины ее сознания. Она порывисто обняла его и стала покрывать это скорбное лицо поцелуями. Рот с опущенными уголками, нос, лоб, скулы, открытые глаза. Через некоторое время она почувствовала, что его губы шевельнулись и он начал отвечать ей слабыми, какими-то неуверенными поцелуями. Мозг, лихорадочно выискивающий твердую почву, отметил новое движение. Мысли устаканивались. Потом он взял ее за плечи и стал отводить их назад. Она немного отодвинула лицо от его лица и посмотрела на него. Ситуация стала контролируемой.

— Налей мне, — хрипло сказал он. — Коньяку. Полный.

Она поднялась, подошла к окну, налила из пузатой бутылки в уцелевший стакан. Снова захотелось ему врезать.

Он перекинул ноги через край и резко сел. Взяв принесенный стакан, он одним глотком выпил половину и уже медленно, прихлебывая, стал допивать остальное. Таня села рядом с ним, прижавшись бедром к его бедру, и положила руку ему на плечо. Он допил, поставил стакан на пол и замер, чуть покачиваясь вперед и назад. Молчала и Таня. Она ждала.

Так прошло около минуты. Потом Генерал резко выпрямился, так что Танина рука слетела с его плеча, отодвинулся от нее и посмотрел ей прямо в глаза.

— А, ладно, — он махнул рукой и криво усмехнулся. — Все равно, в последний раз видимся. — Она кивнула, нутром чуя, что это далеко не так и никуда он теперь не денется. Если уж овладела собой, поломает и его. Что на самом деле уже случилось. — Никому не говорил, а тебе скажу. Знаю, не продашь…

Таня кивнула, ничего не говоря. Ее слова были сейчас не нужны.

— Я ведь мальцом-то шустрый был, из ранних. И Марусю имел не из дворовых каких-нибудь, а справную, взрослую, майорскую жену. А потом — первая ходка, по малолетству еще, ну и… Короче, подсел я на Дуньку Кулакову, и крепко. А что делать? Баб на зоне, считай, не было, а петухов драть как-то западло… Ну, откинулся, значит, первым делом к крале своей зарядил, чин чином, букет сирени, шампанского пузырь… И по нулям. Полная параша. Звиздец без салюта. Озверел я тогда, загулял по-черному, на взросляк по бакланству пошел, позорно. А там все по новой. — Он плеснул себе еще коньяку, выпил, закурил, посмотрел на Таню. Та, хоть почти ни слова из его рассказа не поняла, кивнула со значением. — Я потом и лечиться ходил, да без толку все. Так вот и живу на самообслуживании. Иногда от тоски на бан сгоняешь, снимешь сусанну позабубенней, в парадняке оприходуешь — и вся любовь.