С. Тремейн - Холодные близнецы
– Недурно вы потрудились. Прямо жилой вид. Здорово, что дом на Торране попал в хорошие руки.
Что мне сказать? Моя грусть заполняет комнату. Я вяло бормочу: «Спасибо» – на большее я не способна.
Мы молчим. Я слышу, как Энгус плещется в горячей воде, и поглядываю на дверь ванной комнаты. Теперь мы в безопасности, хотя сейчас над нами нависла реальная угроза.
Гордон начинает разговор про Торран, про Слейт и про гэльский колледж. Я с благодарностью присоединяюсь, я рада поболтать про что угодно – мне без разницы.
Что мне делать с Энгусом?
Алистер, мужчина помоложе, рыжий и чисто выбритый, с грубыми, но приятными чертами лица, берет третий стакан «Макаллана» и перебивает Гордона:
– Это – тонкое место. Так в старину говорили.
Гордон цыкает на него: Лидия сжалась в клубок и спит на диване, укрывшись мягким синеватым покрывалом.
Я потягиваю скотч, огонь мерцает. Я донельзя вымоталась.
– Что?
Алистер, похоже, немножко перепил. Он рыгает, извиняется и объясняет мне:
– Народ раньше называл Торран тонким местом. Короче, здесь духи ходят, – он усмехается и продолжает: – Настоящие духи, типа наш мир соприкасается с ихним.
– Ну и брехня, – возражает Гордон, внимательно глядя на меня, а затем на Лидию.
У меня складывается впечатление, что он хочет дать своему приятелю хорошего пинка.
– Нет, Гордон, правда, – говорит Алистер. – Я порой думаю, что они правы были. Типа, Громовой остров… да тут даже воздух особенный. Помнишь, как те городские пацаны удрали? Они испугались.
Алистер ничего не знает о нашей семье. Иначе бы не трепал языком почем зря.
– Да, на Торране можно увидеть другой мир, – Алистер ухмыляется и допивает скотч. – Так старики говорили.
Гордон Фрейзер громко и неодобрительно фыркает.
– Чепуха! Сара, я бы и слушать не стал.
– Ничего страшного, – я пожимаю плечами. – Вполне интересно.
Я не лгу. Древние суеверия и старинный фольклор меня не пугают – мне хватает своих кошмаров. Гордон смакует ароматный скотч, легонько кивает стаканом в сторону моей спящей дочери:
– А нам пора.
И они быстро отправляются домой. Я машу рукой их лодке, пока она не исчезает за Салмадейром. Маяк мигает им на прощание. Я замечаю, что нашу лодочку вынесло водой к перилам маяка, а мешки с покупками пропали – их утащил прилив.
Я возвращаюсь на кухню и открываю ящик стола, где лежат ножи.
Я смотрю на свой склад оружия. Лезвия блестят. Я люблю, когда они постоянно остро наточены.
Не дотронувшись до ножей, я задвигаю ящик обратно. У меня что, фантазии насчет убийства?
Я пересекаю холл и открываю дверь ванной комнаты. Он полощется в воде, трет мочалкой мускулистые руки, его черная от волос грудь – вся в белых потеках мыльной пены.
Мне физически отвратительно его присутствие.
– Придется тебе опять ехать в магазин, – заявляю я. – Завтра. Ты оставил покупки возле лодки, а их унес прилив. Мы на мели.
– А? – переспрашивает он.
Мне понятно его удивление. Я прямо вижу, как у него в голове крутятся шестеренки.
Я чуть не умер, спасая собаку, а она про какой-то супермаркет!
Но я уже не могу притворяться. Мне надо выгнать его с острова, чтобы у меня появилось время подумать. Как разобраться с ним раз и навсегда.
– Завтра. В магазин. Ну, спасибо.
23
Утром мы ищем Бини. Мы кружим по Торрану, и Лидия кричит во весь голос:
– Бини! Бини!
Сейчас прилив. Не думаю, что несчастная собака выбралась из тины. Но Лидия не сдается:
– БИНИ!
Пока мы оглядываем водные просторы, озерные чайки, клюющие раковины моллюсков на берегу, орут на нас кошачьими голосами. Они отпрыгивают подальше, когда мимо пробегает дочь. Она кричит, зовет.
И плачет.
– Пойдем, – говорю я, обнимая ее вздрагивающие плечи. – Я уверена, что Бини в порядке. Вероятно, он убежал в лес. Мы развесим повсюду объявления.
– Он не вернется, – дочь сбрасывает мою руку. – Он умер. Он никогда НЕ вернется.
И она убегает в дом. Я не представляю, как ее утешить. Весь мир безутешен – от печальных серых тюленей на Салмадейре до плачущих мокрых рябин Камускросса.
Время летит незаметно. Лидия читает у себя в комнате, а я крашу стены. Сама не знаю почему. У меня есть смутная идея, что нам надо закончить ремонт и продать дом. Чем скорее, тем лучше.
Я решаю передохнуть и направляюсь на кухню – смыть краску с пальцев. Выглядываю в окно и замечаю лодку и Энгуса в ней. По темной воде пролива тянется белый кильватерный след, как мел по доске.
Он стоит в лодке, положив руку на румпель, и таращится прямо на меня. Он пришел за нами. И принес покупки из магазина, как я ему и велела.
Во мне просыпается ненависть. Я начинаю надеяться, что идиотская лодка наткнется на незаметный базальтовый блок, порвется и затонет. Куда подевалось мое желание быть логичной и вооруженной доказательствами? Я уже не собираюсь выяснять отношения с глазу на глаз – нет, я хочу спокойно наблюдать, как он тонет в ледяной воде, и даже не пошевельнусь. Ни капельки. Буду просто смотреть, как превращаюсь во вдову.
Естественно, лодка не тонет. Энгус успел приноровиться к жизни на острове. А после вчерашнего приключения на грязевых полях он, вероятно, помешан на технике безопасности. Умело сбросил скорость, ловко и аккуратно причалил свое оранжевое резиновое суденышко и вышел на серую гальку. Вытащил моторку выше самого высокого прилива, вынул из нее два вместительных «ко-оповских» пакета и теперь поднимается по склону к дому.
Он шагает быстро и как-то угрожающе. Меня охватывает тревога.
Знает ли он то, что я задумала? Неужто он такой догадливый? И если он почувствовал мою враждебность, как ему удалось проследить за ходом моих мыслей?
Он приближается. С безошибочной целеустремленностью. Я отодвигаюсь к столу и внимательно смотрю на сверкающие ножи. На сей раз я вытаскиваю нож. Самый большой и острый. Я прячу его за спиной. Я понимаю безумие своего поступка, хоть его можно объяснить. Это правильно. Это именно то, что нужно.
– Привет, – хрипло и грубо произносит он, переступив через порог кухни и поставив пакеты на пол.
Он не улыбается. В моей потной ладони неловко зажат нож. Смогу ли я им воспользоваться? Хватит ли меня на то, чтобы заколоть собственного мужа?
Пожалуй, да.
Если он пойдет к Лидии – определенно, да. Вдруг он вообще не прекращал свой разврат? Может, он называет ее Кирсти, играя в то, что его любимица до сих пор жива?
Неужели все беды из-за него?
– А где Лидия? – спрашивает он.
Со своей щетиной он сейчас похож не на красавчика, а на негодяя. Как преступники из теленовостей – «сталкивались ли вы с этим человеком?»
Кто его знает?..
Что он делал с Кирсти? Как он мог, как он осмелился? И давно ли? Полгода? Год?
– Она спит, – отвечаю я.
Я вру. Лидия читает книгу в своей комнате. Но я не подпущу его к нашей единственной дочери. А если он попробует, я действительно пущу нож в ход.
– Она измаялась, Гас, и я считаю, что не надо ее трогать, пусть отдохнет.
– А как она? Нормально? Ну, ты поняла, о чем я.
– Да, – киваю я. – С учетом обстоятельств с ней все нормально. Энгус, прошу тебя, пусть спит. Ей опять надо идти в школу, и ей необходимо расслабиться.
Как мне тяжело говорить «прошу тебя» этому мужчине. Он чудовище. Рядом со мной – бесчувственный жестокий монстр, и я хочу, чтобы он исчез.
– Ясно, – бурчит он, глядя мне прямо в глаза.
Ненависть электрическим разрядом мелькает между нами, он даже и не пытается ее скрыть. На Салмадейре громко каркают во́роны, а мы находимся здесь, на нашем собственном острове и исходим ненавистью. Мы оба рады вцепиться друг другу в глотку, но я все еще толком не понимаю, за что он ненавидит меня – может, оттого, что я разгадала его тайну?
Наверное, поэтому он так злобно глядел на меня, когда я призналась ему, что Кирсти на самом деле – Лидия. Он сообразил, что я его почти раскусила.
Он поворачивается и идет в столовую.
– Энгус, я думаю… – начинаю я.
– Что?
– Пока ты ездил в магазин, я предположила…
Надо ли мне сейчас упоминать о своих подозрениях? Нет. Нельзя просто взять и наорать на него – в этот воскресный полдень, на полуотремонтированной кухне, в доме, где мы надеялись жить долго и счастливо.
В холодильнике лежат треугольники плавленого сыра «Дэйрили» – завтрак в школу для Лидии, на полках выстроились коробки с «Хрустящими ореховыми хлопьями». Когда-нибудь мне следует предъявить ему обвинение и сказать: «Ты к ней приставал», но еще рано, не сейчас. Лидия слишком травмирована от пережитого. Пусть завтра она пойдет в «Кайлердейл» и окунется в обычную школьную жизнь, иначе мы не спасемся никогда.
– И?.. – Энгус в нетерпении замирает. – Что ты предположила?
Его джинсы испачканы машинным маслом. Он выглядит совсем неопрятно, если не неряшливо. Совершенно не похож на себя. А может, как раз похож на настоящего себя.
