Найди меня - Энн Фрейзер
— Мужчина плакал. Говорил что-то о разбитом сердце. И еще он назвал вас «малютка Рен». Именно так. Во сне я еще не сразу поняла почему.
Рени была логически мыслящей девочкой, и ее саму это прозвище всегда раздражало.
— Не знаю, есть ли тут какой-то смысл… — сказала Габби, не подозревая, какое впечатление произвели ее слова.
Рени вылезла из постели и натянула толстовку поверх футболки, в которой спала, неуклюже перекладывая телефон из одной руки в другую.
— А еще, когда вы ушли, я задумалась, не грозит ли мне опасность, — продолжала Габби. — Как вы думаете, может, я зря беспокоюсь? Или есть риск для моей семьи? Мужу я не говорила, что вы приходили, но, может быть, стоит рассказать.
Это многое говорило об отношениях Габби с мужем, и Рени мысленно посочувствовала, что той не с кем было поделиться своими переживаниями.
— Пожалуй, имеет смысл рассказать ему. — Она также понимала эту потребность отгородиться.
— Я старалась изо всех сил, чтобы прошлое не вторглось в мою жизнь. — Габби пыталась представить все в благоприятном свете. Есть разные формы жестокости, и равнодушие к чужим страданиям — одна из них.
— Вторжение уже произошло, в тот вечер, — мягко ответила Рени. — Думаю, что всем в вашей семье стоит быть бдительными. Ничего особенного, просто иметь это в виду. Опасность может грозить вам только в том случае, если кто-то решит, что вы что-то знаете. Все эти годы никто вам не угрожал. Мы сохраним все в секрете, и ваше имя не попадет в прессу, — пообещала она. — Конечно, принимайте обычные меры предосторожности. Включайте сигнализацию. Не паркуйтесь в неосвещенных местах. Не ходите одна после наступления темноты.
— Я и так ничего этого не делаю, с тех самых пор.
Габби приоткрыла ей дверь в свой полный страхов мир. Рени не знала, как сама бы справилась в такой ситуации, но с недавних пор решила не поддаваться страху и не поворачиваться к нему спиной.
— Извините, что разбудила вас.
— Ничего страшного, не стесняйтесь звонить в любое время.
Закончив разговор, Рени босиком прошла по дому, по леденящему ноги бетонному полу, который тоже по-своему успокаивал ее. Холодный бетон. Она миновала свои полки с керамикой, чашами и кружками, высохшими и готовыми для обжига. Казалось, прошли месяцы с тех пор, как она их вылепила, хотя это было совсем недавно. В кухне она приготовила себе чай и выпила его в саду, сидя в железном кресле-качалке, которое нашла на блошином рынке. При желании в нем можно было раскачиваться, нажав на рычаг.
Раздумывая, могла ли Габби где-нибудь услышать это прозвище, она подобрала под себя ноги, натянув толстовку на голые колени и, обхватив ладонями кружку собственного изготовления, попыталась припомнить подробности того вечера, на этот раз с учетом того, что сообщила Габби. Бесполезно. Но над головой поблескивал Млечный Путь, вдалеке завывала стая койотов. И это тоже ободряло.
Чувствуя себя спокойнее просто оттого, что она дома, Рени глотнула чая и подумала было позвонить Дэниелу, но вместо этого послала ему эсэмеску, которую можно проигнорировать или проспать, — с просьбой позвонить, когда проснется.
Он позвонил немедля.
— Это что, какое-то приложение для засыпания, вой койотов вместо белого шума? — спросил он. — Я больше люблю звук дождя, койоты слегка отвлекают.
— Вам надо подольше побыть в пустыне. Это настоящие койоты.
— Уверен, что мне понравится, когда вокруг словно воют бесы из ада.
Она засмеялась и рассказала ему о звонке Габби.
— Не хочется говорить такое, — ответил он, — но сны ничего не значат. Вы обе цепляетесь за соломинки.
На его месте она подумала бы то же самое.
— Невозможно сказать, откуда взялась информация, являющаяся в состоянии сна, — продолжал он. — Могла увидеть что-то по телевизору перед сном, или нашего визита оказалось достаточно, чтобы сложилась новая история. Я склоняюсь к тому, что сны в основном наше подсознание, старающееся придать смысл пережитому за день. У меня никогда не было снов, воссоздающих реальность.
В общем, Рени и сама так думала.
— В другой ситуации я бы полностью согласилась. Но есть только один-единственный человек, который называет меня «Малютка Рен».
Морис, который всегда был рядом с ними. Дни рождения, праздники, всегда. Может, он был и рядом с Беном Фишером.
ГЛАВА 34
На следующее утро, когда Рени и Дэниел приехали к Морису, по улице все еще шатались зеваки. Тут были и местные жители, и журналисты, но в целом создавалось впечатление, что цирк уехал. Теперь репортеры уже не задерживаются надолго, как раньше, особенно если понимают, что эксклюзив не светит. Безумная гонка, чтобы выдать очередную сенсацию людям, возящим пальцами по экранам телефонов.
Рени позвонила в дверь.
Она с трудом могла допустить, что их любимый друг семьи и сосед мог быть вовлечен в события тридцатилетней давности. Но рассказанное Габби вкупе с открытием, что Морис часто навещал ее отца в тюрьме и скрывал это, представляло его в крайне неблагоприятном свете. И бросало новые серьезные подозрения на все, что она знала о своем детстве.
Они с Дэниелом уже договорились, что о причине их приезда расскажет она, в надежде, что Морис будет с ней откровеннее. Когда они вошли и расположились на кухне, как в прошлый раз, она сразу приступила к делу.
— Мы хотим еще раз поговорить о событиях того дня, когда моего отца арестовали.
Она никогда не думала, что ей придется сказать такое Морису, тем более сейчас. События принимали странный и по-новому неприятный поворот.
Как всегда гостеприимный, Морис поставил перед ними по чашке кофе. Руки его тряслись.
— Тридцать лет спустя?
— У нас появилась новая информация, которая может иметь отношение к делу, — объяснил Дэниел. — Мы просто хотим еще раз все проверить, убедиться, что нет противоречий.
— Я не помню даже, где я был на прошлой неделе, не говоря уже о такой давности.
— Ведь это был особенный вечер, — напомнил ему Дэниел. — Арестовали вашего соседа. Такие вещи обычно западают в память. Как исторические события.
Морис опустился в кресло. Волосы у него были влажные. Он часто принимал душ, и сейчас от него пахло афтершейвом. Запах, который она помнила с детства. Ее отец тоже им пользовался.
— Мы ходили на выставку, — сказал он. — Втроем. Ты тоже, — сказал он Рени. — Какой-то художник из Сан-Франциско, делавший скульптуры из войлока. Мы подумали, что можно будет взять тебя туда, но когда приехали, обнаружили, что большинство экспонатов — изображения половых органов.
— Выставку помню, но не скульптуры.
— Хоть
