Doll Хаус. Собиратель кукол - Джулс Пленти
В полумраке его глаза сверкают как те самые звезды.
— Почему?
— Потому что тебя нет рядом, — говорю жалобно.
— Мы всегда спим по отдельности.
— Можно мне сегодня лечь с тобой?
— Бекки, мы уже об этом говорили.
— Прошу тебя, Митчелл!
— Только один раз. Сегодня мы не дома. И такая гроза. Но только сегодня! — повторяет, скорее, для себя, чем для меня.
— Хорошо.
Митчелл откидывает край одеяла. Я уже порядком замерзла и мышкой юркаю в тепло. Он лежит, сложив руки по швам, боясь дотронуться до меня. Тогда я приподнимаюсь и провожу пальцами по его лбу, щекам, подбородку. Пристально изучаю, хотя знаю наизусть.
— Так нечестно, — говорит он и, чуть помедлив, добавляет:- Знаешь, Бекки, это не самоцель. Не все всегда сводится к поцелуям и сексу.
Митчелл укладывает меня на подушку, которая уже впитала его запах, и поворачивает спиной к себе. Утыкается носом в ямку под сводом черепа. Мне хочется повернуться и наброситься на него с поцелуями, но я понимаю, что так только оттолкну его от себя. Единственный мой козырь — это неискушенность. У них ее уж точно не было. Я позволяю ему делать то, что он хочет. Пусть сам покажет, как его заполучить.
Его рука проникает под футболку. Она горячая и тяжелая. По-хозяйски скользит сначала по бедрам, потом — по животу, поднимается выше, но когда ребро ладони касается груди, трусит и возвращается на исходную позицию. Кончики пальцев выписывают круги на моей коже. Я же прижимаюсь к нему теснее. Чувствую спиной крепкое, твердое тело. Митчелл отнимает руку от моего тела, аккуратно перекидывает волосы через плечо, убирает выбившиеся волосинки с шеи и прикладывается к ней губами. Они такие горячие, что прожигают до мяса.
Секс — это нечто стыдное, непонятное, но очень важное. Возможно, иногда важнее пищи и сна. Я поняла это, когда мне было двенадцать.
В то утро я собирала яйца в курятнике. То был большой общий курятник с площадкой, что находилась на возвышении и была завалена сеном. Вместо того чтоб пойти с яйцами домой, я легла там на сено и уснула. Меня разбудили шорохи и шепот.
Я посмотрела вниз и увидела свою мать. Вместе с ней был немой парень, который жил через несколько домов. Никто не хотел за него замуж, потому что лицо у него было в красных рубцах, а из звуков он мог издавать только мычание.
Я притихла, стараясь не шуршать сеном. Если не шуметь, то никто никогда не узнает, что ты там, зато весь курятник как на ладони. То, что я увидела, было дико. У меня глаза на лоб полезли, когда они начали целоваться. Никогда не видела, чтоб люди так страстно целовались. Мать с отцом жили как брат и сестра, и только иногда, очень редко, скрип деревянной кровати будил меня посреди ночи.
Потом немой развернул ее спиной к себе и задрал юбку. Они делали это как дворовые собаки. Я даже подумать не могла, что между людьми все может происходить также. Я хорошо видела ее лицо. Такое счастливое. В жизни не видела, чтоб мать так цвела. А еще стоны. Настолько громкие, что я зажала уши, и тем самым обнаружила себя. Мы встретились с ней глазами. Мать смотрела на меня с минуту и даже не подумала, сказать ему, чтоб прекратил. Когда все закончилось, она оправила юбку, и они вышли вместе, словно ничего и не было.
Вечером того же дня мать выловила меня на кухне.
— Ребекка, твой отец не должен знать, о том, что произошло.
— Почему?
— Ты еще слишком мала, чтоб понять.
По ее глазам я сразу поняла, что мне очень повезло. Что молчание можно обменять на что-то запретное или полезное. Или на все сразу.
— Я не расскажу, если вы возьмете меня в город в следующем году, а за свиньями будет убирать Мэри.
— Хорошо, — сдается быстро и без торга.
Вероятно, это постыдно так же, как и приятно. Дорога освоена. Я иду вперед. Теперь мы с ней будем понимать друг друга с полуслова.
— И сейчас ты дашь мне кусок пирога.
— Не до обеда.
— Ты дашь мне сейчас, — говорю медленно, отчетливо выводя каждое слово.
Она молча отрезает мне громадный ломоть.
Я беру пирог и ухожу, но в последний момент оборачиваюсь и говорю:
— Лучше вам встречаться у мельницы.
Мне опять понадобилось несколько минут, чтоб покинуть мир воспоминаний и вернуться в реальность.
— Но от них же ты всегда хочешь этого, — не сдаюсь я.
— Ты — другое.
— Я не такая красивая и сексуальная.
— Глупышка, — шепчет Митчелл. — Они тебе и в подметки не годятся.
— Но они получают тебя!
Есть в нем что-то такое, что все еще скрыто от меня. Как бы я ни разгадывала ребус, кусочков пазла все время недостаточно, чтоб познать Митчелла полностью. Недостающее звено там. В той комнате. За массивной дверью. Что-то, что только между ним и ими.
— Нет, неправда. Разве ты не видишь, как близко ко мне подобралась? Я болен, сломан и испорчен. А ты получаешь все те частички света, которые еще не угасли. Я принадлежу тебе, как никому другому.
— Я люблю тебя и хочу быть с тобой.
— Ты еще такая маленькая. Ты хоть знаешь, сколько мне лет?
— Неа, но это неважно.
Я знаю, что он старше. Лет на десять. Может, даже на пятнадцать. Но это даже хорошо. Мне никогда не нравилось возиться с сопливыми мальчишками.
— Мне тридцать четыре. Я почти вдвое старше тебя. Я серийный маньяк и бывший пациент психиатрической клиники.
— Плевать.
— Давай не будем торопиться! Дадим тебе немного повзрослеть,
