Уильям Монтальбано - Базилика

Но, несмотря на нервное потрясение, поиск убийц священников был моей профессиональной задачей; то же, что защищать Треди. Кто-то из моего прошлого вышел на улицы Рима, чтобы убить меня, а пуля угодила в Лютера. Это было уже личное, дважды личное. Я не знал, кто это был или, точнее сказать, кем он был послан, но я знал, кто мог оказаться среди его друзей. Я должен позаботиться о них. Это было неразумно, я знал это. Но я должен был получить плату за страдания Лютера и мой страх. Как сказано в Писании.

Две старухи в черном прошли между рядами до середины прохода и зажгли свечи под алтарем в барочном стиле. Священник в старомодной сутане вошел в пределы церкви, словно полицейский на свой участок, и, проходя мимо, пристально оглядел боковые алтари. Он посмотрел на меня. Должно быть, я выглядел так же плохо, как и чувствовал себя, поскольку почти ощутил, как он мысленно определил меня в нишу, отведенную в его мозгу для «не молящихся усердно бродяг, скрывающихся от суеты». Меня попросили выйти. То, что он обо мне подумал, было правдой.

Вы либо верите, либо нет, и если да, то не имеет смысла объяснять это неверующему.

Лютер был жив. Я верил.

Вереница врачей проследовала за женщиной-хирургом в палату Лютера. Врачи задали ей множество вопросов, смотрели на монитор, разглядывали Лютера, словно тот факт, что он жив, каким-то образом подрывал основы их науки. Наконец врачи пожали плечами, всплеснули руками и ушли. Они же были итальянцами, воспитанными с убеждением, что большинство вещей можно объяснить, а другие, немногие, просто случаются. Медицина имеет свои границы. Спасенная жизнь Лютера была игрой, сыгранной на другом поле.

После того как ушли врачи, пришли полицейские. Три скучающих молодых римских детектива. Все они были одеты более изысканно, чем им полагалось, и знали меньше, чем следовало бы. Я рассказал, что Лютер стал жертвой случайного выстрела. Уличный грабитель. Обознался. Нет, я не видел стрелка даже мельком, и не кажется ли им, что Лютер сейчас не в том состоянии, когда можно отвечать на вопросы? Они мне не поверили, но всем нам было на это плевать.

Позже я позвоню Тилли и расскажу ей ту же историю. Эта новость не займет больше нескольких абзацев в местных газетах. Если бы кто-нибудь узнал о позднем визите папы в больницу, можно было не сомневаться, что пресс-офис Ватикана опровергнет этот слух.

Только ушли полицейские, как влетел посыльный папы, Диего Альтамирано.

— Как он, Пол? Его святейшество…

— Он был очень серьезно ранен, но врачи полагают, что он выживет.

— Слава Богу.

Казалось, его это по-настоящему тронуло.

— Тогда мне нужно срочно уйти. Его святейшество… ну, он молится, начал еще до рассвета в своей личной часовне. Пожалуйста, скажите отцу Лютеру, что, что… ну, вы знаете, что сказать.

Я сам многое хотел сказать Лютеру, но это подождет. Он спал, залечивал раны, пребывая там, куда смог дотянуться Треди и куда я никогда не попаду.

Было утро, я беспокойно дремал в ортопедическом кресле у кровати, как вдруг кто-то по-дружески хлопнул меня по плечу, и я очнулся.

— Иди домой, Пол, поспи. Ты выглядишь хуже Лютера.

Его звали Митч, и он был родом из Норвегии. На нем были такие же, как у Лютера, открытые сандалии и серая шерстяная сутана, а еще у него были натруженные руки и тот уверенный вид, каким обладают далеко не многие.

— Теперь мы позаботимся о нашем брате, — сказал второй. Это был монах по имени Луис из Восточной Африки. Я так и не запомнил, был ли он из племени хуту или тутси, но Лютер любил похвастаться, что Луис был лучшим поэтом в Риме.

Когда я вернулся в общежитие колледжа, был почти полдень. Михаил Иванович сидел на ступеньках, лениво запустив пальцы в свою огромную черную бороду. Какое совпадение!

— Как ты, Пол?

— Прекрасно, великолепно. Сегодня чудесный день.

— Однако ночь была тяжелой.

— Ничего особенного. Лютера застрелили, Треди совершил чудо. Меня от всего этого трясет. Обычные дела.

— Но Лютер должен поправиться. Ты — тоже.

— Конечно, поправлюсь. Вообще-то я уже сам хотел позвонить вам. Так, обсудить кое-что.

— Умница. Но я заскочил к тебе потому, что собираюсь уехать на несколько дней в горы. Может, поедешь со мной? Лютер в хороших руках. Ты же знаешь, он силен, как бык, а его люди будут с ним рядом круглые сутки. Мы бы могли погулять, поговорить, выпить литров восемь той чудесной «Вальполичеллы».

Мы оба понимали, что ему пришлось «заскочить» ко мне, потому что папа вытащил его из постели и приказал тащить волосатую юнгову задницу сюда, дабы успокоить главного психа, брата Пола.

— Я бы, правда, с удовольствием, Михаил, но Лютер и все такое. Два убийства…

— Пол, это всего несколько дней свежего воздуха; дела могут подождать. Ты заслуживаешь небольшого отдыха.

Нуждаюсь, хотел он сказать.

— Продолжительный уик-энд, и ты вернешься другим человеком.

Я знал, что он был прав, я действительно не хотел ехать, но старый безумный брат Пол находился в безвыходной ситуации. Я бы уперся, Иванович ушел бы, но папа рассердился бы. Может, Треди и не послал бы за мной людей в белых халатах. Но он делал это раньше. Подумав немного, я решил, что отъезд из Рима на несколько дней окажется для меня очень кстати. Ни Треди, ни Ивановичу об этом знать не нужно. И я позволил себя уговорить.

— Ладно, поедем, — наконец сказал я, после того как Иванович отполировал лирикой все, от чистоты горного воздуха до вымышленной аморальности широкобедрой служанки в доме, где живут священники и где мы должны остановиться.

— Только я всю ночь был на ногах. Мне нужно принять душ и поспать, к тому же сегодня вечером в колледже святого Дамиана важное собрание персонала и масса административной рутины, которой придется заняться после. Помнится, в прошлый раз мы выехали довольно поздно? Давай попробуем опять. В час или два ночи. Легче ехать, и мы появимся там как раз к восходу солнца над той расщелиной в горах.

Это согрело романтическую душу украинского психиатра.

— Отлично, я буду готов в любое время после полуночи. Только брось клич. И возьми, пожалуйста, это. На случай, если вдруг у тебя возникнут проблемы со сном.

Он вручил мне бумажный пакет с плоской коробочкой внутри. Можно туда даже не заглядывать.

— Голубые шарики? Опять?

— Всего на день или два.

— Они бьют по мозгам, словно осел лягнул. Я забываю даже, где оставил выпивку.

— Ну, это вряд ли. Увидимся вечером. Вернувшись в общежитие колледжа святого Дамиана, я таки принял душ и вытащил одну голубую таблетку из покрытой фольгой упаковки. Но только для того, чтобы спустить ее в унитаз. Иванович хотел разгладить извилины моего сморщенного мозга. А я хотел напитать свой гнев.

Я проснулся, когда магазины снова открылись после перерыва в четыре часа дня. Потом, взяв напрокат мотороллер, объездил полдесятка скобяных лавок и магазинов для садоводов в различных частях города. Час я просидел в подвале общежития. Сначала пальцы не слушались, но навык восстановился, когда я закончил. Есть вещи, которые никогда не забываются.

В тот вечер я сделал все, чтобы меня заметили, и много выступал на собрании персонала. Потом отправился в больницу. Врачи сказали, что Лютер отдыхает и ни в чем не нуждается. Два монаха установили в его палате посменное дежурство. У одного из них была увесистая деревянная дубина, стоявшая на полу прислоненной к его стулу.

Около одиннадцати я покинул спящее общежитие и тихонько скользнул в ночь. Позже я порезал руку о стекло, но окна поддались легко; пришлось повозиться только с одной неуступчивой дверью и двумя неподатливыми замками. При сложившихся обстоятельствах — просто легкая прогулка.

Глаза так и разбежались при виде сокровищ.

Однако после этого мне пришлось здорово побегать, включая кратковременную и анонимную остановку в Ватикане, но, когда появился Иванович, я ждал его на ступенях общежития колледжа святого Дамиана и испытывал ощущение свободы и покоя, правда, в той степени, в какой это было доступно неуравновешенной психике брата Пола.

Обычно после полуночи даже Рим отдыхает от монстра — автомобильного движения. Но только не той ночью.

На Луонготевере, идущей на север из центра, машины двигались бампер к бамперу. Трижды полицейские машины с включенными сиренами прокладывали дорогу беспомощно плетущимся в их кильватере пожарным машинам. Когда мы пересекли Тибр по украшенному статуями Муссолини мосту и двинулись по направлению к автостраде, то поняли, в чем дело: из палаццо на вершине холма поднимались клубы дыма.

— Ужасный пожар, — сказал Иванович.

Я молча кивнул, ибо меня уже окутал кокон голубой пилюли. Порезанная рука чертовски болела, и ныли мышцы плеча. Стена была высокой, и взбираться по ней оказалось нелегко. Но разум был расслаблен, а сознание дремало где-то поблизости.