Кирилл Партыка - Час, когда придет Зуев
Надя о себе говорила мало и не решилась пригласить «перелетную» подругу в свои двухэтажные хоромы с охраной у дверей. Кончилось тем, что они поймали «рысака» и поехали на другой конец города, где Наташка со служивым супругом и двумя отпрысками временно обосновалась у своих родителей.
В гостях все было замечательно: и чай с домашним вареньем, и приветливые старики, и смешные малыши, мальчик и девочка, одинаково беленькие и мелко-кудрявые, как барашки. Жаль, Наташкин муж пропадал где-то в штабе округа.
Надя не заметила, как за окнами стемнело. А когда зажгли свет, забеспокоилась: потерявшая ее охрана определенно стояла на ушах. Телефона у Наташкиных родителей не оказалось. «Ну и пусть побесятся, — злорадно решила Надя. — Как обрыдли!» — Не спеши, Гена вернется — проводит, — через каждые десять минут повторяла Наталья.
Но когда радио объявило двадцать три часа, а долгожданный Гена так и не появился, Надя засобиралась. От сопровождающих она наотрез отказалась. Не маленькая, не заблудится.
— Деньги на тачку есть? — поинтересовалась Наташка. — Ну, тогда доберешься.
Расцеловавшись с подругой и раскланявшись с приветливыми стариками, Надя вышла на улицу. «Хрущевские» пятиэтажки и новые высотные дома окраинного микрорайона дружно блестели разноцветными окнами, но улицы словно вымерли, по ним с шелестом проносились лишь редкие автомобили, слепя глаза блеском фар. Этот район слыл в городе бандитским, а потому с наступлением темноты обыватели предпочитали отсиживаться по домам.
Надя полчаса безрезультатно прождала автобуса на пустынной остановке. На крыше навеса погромыхивал под ветром лист оторвавшейся жести. Одинокий бродячий пес рылся в кучах мусора, наваленных за день рядом с урной. Под фонарями клубилась мошкара, от чего казалось, что лампы затянуты паутиной.
Зябко ежась, Надя кляла свое легкомыслие и напускную храбрость, когда два ослепительно сверкающих глаза почти бесшумно вынырнули из-за поворота, уперлись прямо в нее, угрожающе надвинулись и под скрип тормозов замерли рядом.
Она не рассмотрела ни машину, ни того, кто высунулся из ее правого переднего окна. Но голос показался Наде дружелюбным:
— Девушка, вам куда? Садитесь, дорого не возьмем.
Надя раздумывала лишь секунду, а потом нырнула в предупредительно распахнутую дверцу.
В кабине мужчин оказалось трое, и здесь остро пахло перегаром. Но обстановку Надежда Андреевна оценила слишком поздно, когда авто уже рвануло с места. В темноте она так и не сумела рассмотреть подобравших ее доброхотов, за что впоследствии выслушала немало упреков от следователя.
Джентльмены солгали, что дорого не возьмут. Обжигаясь взглядом о ледяное лезвие ножа, Надя отдала им все золото и деньги, что были при ней, приговаривая, как заводная:
— Остановите возле того столба, я выйду… Я никому… честное слово!
Наездники всхохатывали: покатаемся! Надя вдруг поняла, что живая домой не вернется.
Когда машина выскочила на загородную трассу, Надя попыталась выпрыгнуть на ходу.
Она успела даже приоткрыть дверцу, но тот, что сидел рядом, сгреб ее медвежьей хваткой, а другой, повернувшись с переднего сиденья, сжал ей горло так, что фонари, мелькавшие по сторонам, плавно угасли, как перед началом киносеанса.
Машина свернула с шоссе на грунтовку, а потом и вовсе запрыгала по каким-то непроезжим ухабам. Наконец свет фар уперся в тупик. Пятерня, прижимавшая Надю к сиденью, соскользнула с ее плеча и больно сжала правую грудь. Надя закричала…
Она отбивалась до самого конца, но скорее инстинктивно, чем на что-то надеясь.
Страх смерти оставил ее, но отвращение было невыносимым.
Наездники, то пьяно похохатывая, то бранясь, словно забавлялись этой борьбой.
Потом, когда Надя угодила ногой во что-то мягкое и один из них утробно взревел, на нее посыпались настоящие, жестокие удары — по голове, по лицу, в живот. Ее будто придавило каменной глыбой. Но глыба эта была живая, злобная, воняющая спиртом, табаком и человеческой грязью.
Надя, уже вылущенная из одежды, сдалась лишь тогда, когда почувствовала, как на ней лопнули трусики из тонкого, но чрезвычайно прочного шелка…
Ей повезло. «Наездники» оказались просто пьяной мразью, неосмотрительной и непрофессиональной. Они решили, что жертва мертва, не убедившись как следует, оттащили ее подальше в кусты и забросали ветками в неглубокой лощине…
Надя пришла в себя под утро, и первым ее желанием было юркнуть обратно в черноту небытия. Но этого она уже сделать не могла, а потому, поскуливая от боли, поднялась и, прикрываясь лохмотьями, побрела в ту сторону, откуда доносился шум автомобильного движения.
Водитель грузовика, заметивший сидящую на обочине растерзанную женщину, привез в приемный покой больницы поруганное Надино тело, почти расставшееся с душой…
— Вот так прокатилась я с ветерком, — сказала Надежда Андреевна и провела расческой по волосам. Лобанов слушал ее, лежа на спине и прикрыв глаза.
— А наездников этих — представляешь?! — нашли. Удивительно, правда? Я ведь никаких примет сообщить не могла. Следователь сперва все напирал, зачем села в машину с незнакомыми людьми да сколько до этого выпила?.. Но был там один, угрюмый такой. Он мне сперва не понравился. Молчит и смотрит. И все. Так следователи не делают. Молчал, молчал, слушал, а потом, когда остались мы с ним в кабинете одни, пообещал: найдем. И нашел. Именно он — муж потом узнавал, хотел презент сделать. Я даже фамилию запомнила — Репин. Как тебя, Сергеем звали.
— Серега Репин? — Лобанов приподнялся на локте. — Знал я такого. В краевом УВД работал. Он, правда, не следователь был, а опер. Нормальный мужик и сыщик хороший, работяга. Но плохо кончил. Дров наломал и погиб.
— Что же он натворил? — сообщение это Надежду Андреевну как будто не особенно удивило.
— Темная история. В одном селе не то маньяк завелся, не то медведь-калека на людей нападал. Серега там в командировке оказался, ну и подключился, само собой.
Вышел на подозреваемого, но накрутил чего-то. Ходили слухи, что забухал сильно, на этой почве головой повредился и ударился в какую-то мистику. Вообразил себе — ни больше, ни меньше, — что это местный оборотень-кундига куролесит. У аборигенов легенда такая была. Короче, пошел на задержание один, погорячился и подозреваемого — того — шлепнул насмерть. А подоспевший дежурный наряд не разобрался, что к чему, и тоже применил оружие. По Сереге.
— Вот и ты его в сумасшедшие записал, — негромко произнесла Надя. — А он сумасшедшим не был.
— А ты-то откуда знаешь? — удивился Лобанов.
— Знаю… потому что он был здесь.
Сергей покачал головой.
— И где же он теперь?
— Ушел.
— Как — ушел? Отсюда же вроде не очень-то уйдешь.
— А он ушел. Такие — уходят. Юрий Иванович говорит — в исходную точку.
— Какие это — такие?
— Он на тебя был похож, — помолчав, ответила Надя.
Возник неловкий провал в разговоре.
— Так что же, он все видел и просто так отчалил? И ничего не попытался сделать? — нарушил молчание Сергей.
— А он и не мог. Он свое уже сделал, только в другом месте. Он же Репин, а не Зуев. — Надя улыбнулась. …Муж, узнав о случившемся, перемахнул обратно в родное полушарие и первым делом разогнал охрану. Перепуганные бодигарды разбежались от него, как тараканы.
— Я долго в больнице лежала, — Надя тоже прилегла на тахту. — Он у меня каждый день. Всякие снадобья — по пятьсот долларов упаковка, фрукты, цветы, отдельная палата. Вагон денег на мое лечение истратил. А потом я узнала: он встречался с водителем того грузовика, благодарил, деньги предлагал. И попенял, зачем, дескать, в больницу? Надо было адрес спросить и домой. Неужели бы там не позаботились? А теперь полгорода знает. Все-таки мы люди известные. Водитель говорит: «Может, тебе и лучше, чтобы она по секрету померла, пока бы я ее, бесчувственную, допрашивал. Извини. В другой раз мимо проеду». Плюнул и ушел…
Слушай, дай сигарету. …Надя выписалась из больницы через полтора месяца и возвратилась в свою двухэтажную охраняемую крепость-тюрьму. Муж стал к ней особенно внимателен, разговаривал только вполголоса и обещал со дня на день купить путевки и увезти ее на какие-то банановые острова. Но дела пока не позволяли и поездка все откладывалась. А потом возникли неожиданные проблемы, и Надя, как прежде, сутками оставалась одна.
Гулять она больше не ходила. Она не желала даже смотреть на улицу сквозь пуленепробиваемые стекла. И не отвечала на телефонные звонки. А время от времени падала на кровать в тихой истерике, зарывалась головой в подушки и грызла простыню.
Но врачам и мужу Надя лгала, что чувствует себя лучше, и они верили ей.
Надю никто не навещал. Старые подруги не знали дороги в ее хоромы, а новых знакомых она видеть не могла…
