Джеймс Кобб - Ледовый Апокалипсис
– Если бы они это сделали, то избавили бы многих людей от кучи проблем, – сварливым тоном ответил Смит и пополз дальше, двигаясь к задней части бомбоотсека. Прежде он никогда не страдал клаустрофобией, но теперь она навалилась на него черной могильной плитой. Холодные металлические стены сжимались вокруг него, ему становилось все труднее дышать. Заболела голова, сердце стучало в висках. Ему приходилось прилагать усилия, чтобы сфокусировать зрение. Дюйм за дюймом он ощупывал поверхность контейнера в поисках повреждений или трещин, из которых могла произойти утечка биоагента.
Он преодолел последний ярд, отделявший его от задней переборки бомбового отсека, лег и повернулся на спину, чтобы осмотреть дно резервуара и распылительный трубопровод. Лицевой щиток запотел окончательно, и даже свет фонаря казался мутным пятном. Все это было очень скверно. Нужно срочно выбираться отсюда!
– Джон, что-нибудь случилось?
– Ничего. Я в порядке. Здесь просто… очень тесно. Контейнер с грузом цел и не имеет повреждений. Я возвращаюсь.
Смит попытался перевернуться в тесном пространстве, но у него почему-то ничего не получалось. Ему казалось, что он цепляется за какие-то предметы, которых раньше здесь не было. Вдобавок ко всему Смит выронил фонарь, тот откатился далеко в сторону, и дотянуться до него было невозможно.
– Джон, ты в норме? – требовательным тоном спросила Валентина.
– Да, черт побери!
Смит оставил попытки достать фонарь и попытался выползти к смутному пятну света, падавшего из кабины в носовой части отсека. Вот только тело отказывалось слушаться. Лицо заливал холодный пот, глаза щипало, руки словно находились в застывающем цементе, дыхание с шипением вырывалось сквозь стиснутые зубы.
А потом в его затуманенном мозгу возникло понимание: ни черта он не в норме. Он умирает.
– Уходите от самолета! – крикнул Смит, отчего его легкие опалило огнем.
– В чем дело, Джон? Что происходит?
– В самолете то ли радиация, то ли какая-то другая зараза, и я ее подцепил! Здесь есть еще что-то! Это не сибирская язва! Объявляю аварийное прекращение миссии! Уходите отсюда!
– Подожди, Джон! Мы не можем бросить тебя. Мы идем за тобой.
– Нет! Костюмы биозащиты не спасают от этого! Зараза проникает сквозь них! Антибиотики тоже не действуют!
– Джон, мы не бросим тебя! – помимо лихорадочного голоса Валентины, Смит слышал голос Смыслова, который, по-видимому, задавал какие-то вопросы.
– Даже не думайте! – Каждое слово стоило Смиту невероятных усилий. – Чем бы это ни было, я заполучил его. Я уже умираю. Не приходите за мной. Это приказ.
Смит всегда знал, что рано или поздно с ним это случится. Он увернулся от смерти в дни противостояния варварским проектам «Аид», «Кассандра» и «Лазарь», но уворачиваться вечно невозможно. Роковой день должен был когда-нибудь наступить.
Та часть его сознания, в которой рождались эти мысли и которая пока еще работала, принадлежала ученому, исследователю, и она отказывалась сдаваться. Он еще мог оказать последнюю услугу тем, которые придут после него в это черное чрево. Они должны знать, какая опасность их здесь поджидает.
– Вэл, слушай… Слушай меня. Это заболевание – респираторное. Оно попадает в организм через дыхательную систему. Мои легкие и бронхи горят. Ни кровь, ни какие-либо другие жидкости не выделяются. Паралича легких нет. Но мне… не хватает кислорода… Ускоренный пульс… Зрение затуманивается… Теряю силу… Уходите… Это… приказ.
У него не осталось воздуха, чтобы дышать, и сил, чтобы говорить. Его звали по переговорному устройству, говорили что-то про костюм биологической защиты, но в ушах Смита гулко раздавались удары сердца, и ничего, кроме них, он не слышал. Таков ли был конец Софии, утопавшей в собственной крови? Но София в момент своей смерти, по крайней мере, не была так одинока.
Не желая умирать в этом жутком месте, Смит предпринял последнее усилие, чтобы выбраться к свету, но в следующее мгновение свет пропал, и его окутала темнота.
Прошла то ли вечность, то ли одна секунда.
А потом окружающий мир стал медленно складываться в его мозгу в единое целое – как мозаика, кусочек за кусочком. Движения… Прикосновения… Голоса… Кто-то давил на его грудь… Губы, мягкие и теплые, прижимались к его губам, вдувая в них живительный воздух – с силой, но без страстности.
К нему вернулись ощущения: чистый, холодный воздух вливался в его легкие, словно вода из ледяного кувшина. Жизнь вернулась в его тело, давая знать о себе покусыванием морозца. Смит лежал в ставшей приятной прохладной темноте, испытывая почти сексуальное наслаждение от каждого нового вдоха.
Маленькая рука без перчатки и рукавицы взлохматила ему волосы, а к его губам вновь прижались теплые женские губы. Вот только на сей раз это было чем-то большим, нежели просто искусственное дыхание.
– Думаю, дыхательный процесс успешно восстановлен, профессор, – пробормотал Смит.
– Я хотела бы убедиться в этом наверняка, – ответил женский голос.
Открыв глаза, Смит осознал, что его голова лежит на свернутом в рулон спальном мешке, а рядом с ним стоит на коленях Валентина Метрейс. Капюшон ее парки был откинут, а в черных волосах алмазными брызгами блестели льдинки. Увидев, что Смит открыл глаза, она улыбнулась и вздернула бровь – так, как умела только она.
Позади Валентины, с улыбкой на лице, стоял Смыслов. Смит понял, что лежит на полу переднего отсека бомбардировщика. Он поначалу удивился тому, каким образом и почему его спутники очутились здесь, и лишь после этого память полностью вернулась к нему.
– Вэл, какого черта ты здесь делаешь?
На сей раз вздернулись обе ее брови.
– Получаю удовольствие от работы. А что?
– Я не об этом! – воскликнул Смит, сделав безуспешную попытку встать. – Этот самолет заражен! Здесь – какая-то отрава!
– Спокойно, Джон, расслабься. – Женщина надавила ему на плечи, заставив его лечь. – Нет здесь никакой заразы. С тобой все в порядке, и с самолетом тоже.
– Она права, подполковник, – с кривой усмешкой подтвердил Смыслов. – Я уже говорил вам: ничего опаснее, чем две тонны активированных для боевого применения спор сибирской язвы, на этом самолете нет.
Смит опустил взгляд вниз и обнаружил, что он по-прежнему одет в костюм биозащиты. Помимо света от фонаря, в отсек через иллюминаторы проникал мутный свет полярного дня. Он, наверное, находился без сознания минуту или чуть больше.
– В таком случае что, черт возьми, со мной произошло?
– Вы предохранялись так усердно, что чуть не «запредохранялись» до смерти. – Смыслов поднял руку, в которой был зажат шлем от костюма биологической защиты. – Взгляните, влага от вашего дыхания конденсировалась и замерзала на дыхательном фильтре вашего шлема. Он обледенел, и вы лишились возможности дышать. Все очень просто!
Валентина кивнула.
– Примерно это же происходило в Израиле, во время первой войны в Заливе. Во время обстрела ракетами «Скад» возникло опасение, что Саддам может применить нервно-паралитический газ. Это стало причиной того, что многие израильские солдаты погибли. Глупая смерть: они попросту задохнулись, причем из-за собственной небрежности. Забыли снять заглушки с фильтров на противогазах. С тобой едва не произошло то же самое. Ты дышал углекислым газом, который сам же выдыхал. Только в случае с тобой отравление усугублялось постепенно, незаметно для тебя самого.
Память уже вернулась к Смиту, и, проанализировав свои воспоминания, он не мог не согласиться с Валентиной.
– Да, – сказал он, – когда мне стало трудно дышать, я решил, что это приступ клаустрофобии. Потом я подумал…
– Мы знаем, о чем ты подумал, – мягко проговорила Валентина. – Ты начал диктовать нам симптомы «неизвестного» заболевания, от которого, как тебе казалось, ты умирал. На самом деле это было перечисление классических симптомов самого обычного удушья. Тогда мы поняли, что происходит. Мы попытались объяснить тебе это, но ты уже ничего не соображал.
Валентина кивком указала на стеклянный нос бомбардировщика.
– Мы забрались через окно кабины, после чего Григорий залез в бомбовый отсек и вытащил тебя. А потом – искусственное дыхание по методике «рот в рот», и вот ты – с нами.
Смит болезненно скривился.
– Извините меня. Я чувствую себя чрезвычайно глупо.
– Тебе нечего стыдиться, – без капли юмора ответила Валентина. – Я даже не могу себе представить, через что тебе пришлось пройти. Это – как очутиться в камере ужасов. Я только заглянула в бомбоотсек, и то у меня мурашки по коже побежали. – Женщина сморщилась, всем своим видом выражая отвращение, и брезгливо помотала головой. – Я люблю оружие, но это… Это не оружие. Это хуже ночного кошмара.
– Не буду с тобой спорить, – с улыбкой произнес Смит. – Наверное, согласно уставу воинской службы мне следовало бы наложить на вас с майором взыскание за то, что вы не выполнили приказ, но мне почему-то не хочется этого делать. Спасибо, Вэл!
