Арсен Ревазов - Одиночество-12

В любом случае, кто бы это не был мне следует вести себя поосторожней. А не хочется. Хочется – наоборот.

Запрягай коня да вези меня.Там не терем стоит, а сосновый скит.И цветет вокруг монастырский луг.Ни амбаров, ни изб, ни гумен.Не раздумал пока, запрягай гнедка.Всем хорош монастырь, да с лица – пустырь,И отец игумен, как есть безумен.

Не представляю себе, когда мы увидимся. Но уверен, что когда-нибудь я тебя еще обниму, а то и… Веди себя хорошо. Скучай по мне.

PS. Писать ты, к сожалению мне не можешь. И не забудь, для всех остальных ты и понятия не имеешь, где я нахожусь.

PPS. Появилась оказия. Пришел пароход!!! Завтра он будет в Мезени, а там уже существует авиапочта! Мир не без добрых людей… Отправляю письмо и обнимаю тебя нежно. Пишу на рабочий адрес, на имя твоей Таньки. Надеюсь, она передаст второй конверт не вскрывая. Похвали меня за то, что я заботливый и осторожный:)) Письмо уничтожь! А если хочешь сохранить для семейного архива – то выбери место понадежнее. Не дома и не на работе. Целую, И.

Я отправил письмо и опять начались незаметные дни.

Светом в окошке было время, которое я в согласии с монастырским Уставом проводил в беседах с Больничным. Мы вели философские диспуты, он рассказывал истории из своей бурной жизни флотского врача.

Однажды у нас с ним возник разговор о русской идее. Сокрушенно качая головой, все прошлые и нынешние беды России он относил на счет монголо-татарского ига, отодвинувшего Россию от прогресса и цивилизации на 300 лет. Я, не желая его обидеть, потому что человек он был искренний и хороший, попытался ему возразить.

Я сказал, что Дмитрий Донской разбил хана Мамая уже в 1380 году, а дальше Россия имела дело скорее с разовыми грабительскими набегами, чем с постоянной оккупацией. Но в это время и Европа опустошалась то столетними войнами, то чумой. Больше 20 миллионов людей умерло от чумы за три года. Какие там монголо-татары? Это соизмеримо даже в абсолютных цифрах с мировыми войнами. А Европа тогда была совсем маленькой… 75 миллионов.

Я попросил его объяснить, как это так: Гутенберг изобрел книгопечатание в 1492 году, а в России первая типография появилась только при Иване Грозном. Лет через 80. И при чем здесь татары? Сначала надо было брать Казань и Астрахань, а потом уже книги печатать?

– Ну и почему книгопечатание появилось так поздно?

– Третий Рим со всеми его богоизбранническими идеями очень боялся первого. То есть католицизма. А точнее всего того, что последовательно шло на Россию с Запада. И до сих пор побаивается. Отсюда необходимость в последовательной смене культурных железных занавесов.

– А разве же ты не чувствуешь, что Россия, и правда, избрана Господом?

– Россия избрана Богом не больше чем Англия или Франция. И не меньше. Большая страна, много ответственности. А сейчас все надорвались от перенапряжения и сидят обломанные. И никто не знает, что делать. По какой концепции строить страну так, чтобы не было понижения градуса. Россия же пьющая страна. Каждый житель знает: градус понижать – нельзя.

– Нельзя никак.

– А без национальной идеи – и правда плохо. Ощущение дезориентации и потери смысла жизни тебя, как части этноса. Народ смотрит футбол и матерится. Дальше обламывается. А хорошо ли обломанному человеку живется? При том, что русскому народу есть чем гордиться.

– Ну-ка чем? Что в нас есть хорошего?

– Высочайшая способность к самопожертвованию ради любых ценностей, в том числе, достаточно абстрактных (не обсуждается, откуда эти ценности берутся, а также кто и как их использует, потому что с этим есть проблемы). Постоянная готовность к обучению и реальная обучаемость. Очень высокий интеллект (в среднем по популяции, конечно). Трезвое, критическое отношение к себе как к личности и как к части народа. Даже избыточно трезвое. С элементами закомплексованности. Сострадание к тому, кто беднее и несчастнее. Неистребимая любовь рассуждать, обсуждать и снова рассуждать. Это очень важная черта у народа, который готов жертвовать и учиться…

– Да… Если бы не лень, и не раздолбайство – до сих пор правили бы морями.

– А также не агрессивность, не зависть к успехам соседа и еще одна штука, которая не так бросается в глаза.

– Что не так бросается в глаза?

– Пренебрегание кровно-родственными отношениями.

– Что ты имеешь в виду?

– Семейные ценности не в чести. Брат брату вполне может быть волк. Родители – детям. Тем более теща зятю. Собутыльник и друг ближе кровного родственника.

– Ты вот умный такой. У тебя что ли есть национальная идея?

– У меня есть идея, что сверхценная национальная идея не нужна. Отменить пафос. Сказать честно: мы не хуже всех. Мы не лучше всех. Давайте работать. И посмотрим, что получится.

– Так ты говоришь, работать надо и все остальное приложится?

– Да. Работать!

– Работать, значит? И страна восстанет из праха?

– Ну да. Если работать, то восстанет.

– Понятно. Так вот ты сам вместо того, чтобы вкалывать, в библиотеке торчишь! Или со мной лясы точишь!

– Ну…

В таких душеспасительных беседах протекало время.

Как-то полярным белым вечером в конце первого месяца моего пребывания, я сбежал от очередной беседы с Ризничим и пришел в изолятор к Больничному.

Он угощал меня чаем (полузапрещенная вещь), и мы слушали радио (абсолютно запрещенная). Меня словно унесло в далекое детство, когда запрещенный западный рок можно было услышать только с помощью хрипящего коротковолнового приемника. Сева-Сева Новгородцев. Город Лондон, BBC. Дребезжащие низкие вступительные аккорды. И – вперед!

Но тут неожиданно я услышал из свистяще-хрипящего приемника то, что услышать не мог в принципе. Мне показалось, что ди-джей произнес мое имя и фамилию. Я поднял руку и наклонился к приемнику. Больничный удивленно замолк. Он тоже офигел. Текст шел такой:

«… да, дорогой Иосиф. Да, рядовой Мезенин. И наша „Северная Волна“ и слушатели „Рокового часа“ тоже желают тебе скорейшего завершения твоей нелегкой, но почетной службы – охраны рубежей нашей великой Родины! А пока твоя девушка Маша ждет тебя в далекой Москве и очень скучает по тебе. Ждет, дорогой Иосиф, и скучает. И сейчас мы по ее просьбе поставим песню твоей любимой группы The Beatles. Твою, Иосиф, любимую песню. „Help!“». Я открыл рот и через секунду из радиоприемника, как положено, без единого вступительного аккорда понеслось.

Help, I need somebody,Help, not just anybody,Help, you know I need someone, help.[60]

Я замер. Думаю, что со стороны казалось, что я начал светиться от счастья. Больничный удивленно тряс головой. Через положенные две с небольшим минуты песня закончилась. Больничный скептично посмотрел на меня и сказал с упреком:

– Ну что ты за послушник? Тебя можно соблазнить одной песней! И зачем я только твое письмо пересылал?

– Умница! Подумай, что она за умница?! Такое устроить!

Больничный укоризненно смотрел на меня. Я спохватился, что переборщил с эмоциями.

– Сам же говоришь: «Не согрешишь – не раскаешься, не раскаешься – не спасешься».

– Да не в грехе суть. Грех – дело молодое и поправимое. Но тебя опять сейчас на мирские мысли поведет. Теперь еще две недели маяться будешь. Только-только успокоился… Прав Игумен – от радио для неокрепших душ один соблазн.

Меня просто распирало от счастья, и я понял, что скрывать это сил у меня нет. Но в климатических условиях русского Севера съесть лимон, избавив таким образом Больничного от моей счастливой рожи, я не мог. Поэтому я сослался на то, что хочу пройтись, успокоиться и проветрить голову. Больничный участливо благословил меня на прогулку и я ушел.

Я пошел смиренным шагом, как учил меня Ризничий: «походку иметь скромную, взор потуплять долу, а душу горе», но губы просто сами двигались, выводя:

She loves you yeh, yeh, yeh!

И тут я начал думать. И удивляться. Потому что Маша, выучив мой вкус за многие годы, отлично знала, что ни сама песня «Help!», ни одноименные диск и фильм никогда не вызывали у меня сильных эмоций.

Если бы она хотела просто сделать мне приятное, она бы заказала From a Window. А если бы ее в фонотеке не оказалось – то к услугам Маши была бы каждая вторая песня из Sgt Peppers, White Album или Abbey Road. Не может же на этой Северной Волне не быть классики?! Хоть Girl? Хоть Yesterday…

Но в любом случае Help в качестве музыкального подарка был не уместен.

Оп-па… А если это – не музыкальный подарок? Тогда что? Минуточку… Но ведь трактуя текст буквально… Да ведь это же, мать твою так, призыв о помощи!

Это же Help!

Сигнал SOS! Офигеть! Невероятно… Причем этот SOS от Маши я получил, как положено. По рации. А если в текстовом бреде ди-джея тоже что-то есть, то это сигнал о том, что требуется именно Скорая Помощь.

Я присел на пень, на котором еще недавно выполнял обязанности дровосека, и взмолил Господа о сигарете. Надо было привести мысли в порядок.