Питер Альбано - Возвращение седьмого авианосца
— Его Величество сказал, что только «Йонага» стоит между Японией и ее врагами. Он приказал нам делать то, что мы хорошо умеем, — встретить наших врагов, собирающихся на другом конце земного шара, и уничтожить их. С поддержкой богов, чьим посланником является микадо, мы не можем потерпеть неудачу. — Последовала пауза, а затем голос запел: — Трупы плывут в морских пучинах…
Брент узнал старый японский гимн «Кимигайо»,[17] который команда пела перед боем в Средиземном море. К адмиралу присоединились тысячи голосов, проникавших повсюду: через вентиляционные отверстия, двери, сталь. Энсин пел вместе со всеми, проговаривая те слова и фразы, которые он знал:
«…в морских пучинах, трупы гниют на горных лугах. Мы умрем, мы умрем за императора. Умрем без оглядки.» Динамик захрипел от криков «банзай» и топота ног. Наступило молчание.
Брент снова лег, заложив руки за голову.
— Явно не «Встали на якоря», — сказал он сам себе и рассмеялся. Он смеялся и смеялся. И не мог остановиться. А когда наконец ему это удалось, он почувствовал себя ослабевшим, по его щекам текли слезы. Брент перевернулся на бок с широко открытыми глазами и уставился на переборку, на которой висел меч Коноэ.
16
Полковник Ирвинг Бернштейн пять лет прослужил в посольстве Израиля в Токио, и теперь, как знаток города, он вел служебную «Мицубиси» без опознавательных знаков из Йокосуки в столицу. Рядом с Бернштейном сидел подполковник Мацухара, а энсин Росс устроился на заднем сиденье. Им предстояло проехать около пятидесяти километров. Все трое были вооружены пистолетами «Оцу», спрятанными в наплечной кобуре.
— Если этот седан у «Мицубиси» так же хорош, как и ее А6М2, то он должен обойти все машины на дороге, — язвительно заметил Мацухара, не отличавшийся особым чувством юмора.
Бернштейн и Росс были обрадованы хорошим расположением духа пилота. Несмотря на то, что Мацухара выказал намерение разделить свое время между «Йонагой» и Токийским международным аэропортом, он сумел отложить выход на берег, отправив своих ведомых и наиболее надежных летчиков-истребителей Тецу Такамуру и Хитоси Кодзиму на летное поле для координации подготовки летного состава. Тренировка бомбардировщиков проходила под руководством старого опытного командира подполковника Ямабуси, который перевел свой штаб в Каоумигауру.
— Вам хватит пилотов и машин? — спросил Бернштейн, направляя маленький седан через окраины Кавасаки к широкой автостраде.
— Да, полковник, Такамура и Кодзима говорят, что добровольцев и машин больше, чем нам необходимо.
— Вы ожидаете дополнительных самолетов? — спросил Брент.
— Да, несколько, но в основном это старые, побывавшие в ремонте машины.
— А двигатели?
— «Накадзима» поставила с полдюжины новых «Сакаэ» мощностью тысяча двести лошадиных сил.
— Всего-то? И что же вы собираетесь делать с двигателями?
— Не забывайте, что «Йонага» рассчитан на сто пятьдесят три самолета.
— Я до сих пор не могу поверить в это, — сказал Брент.
Мацухара улыбнулся.
— Предполагалось, что на всех самолетах, находящихся на борту корабля, будут установлены двигатели фирмы «Накадзима» «Сакаэ-12». Каждый самолет был оснащен запасным двигателем.
— Значит, первоначально у вас в трюмах было сто пятьдесят три запасных двигателя?
— И сейчас есть.
— Не понимаю.
— Всякий раз после демонтажа двигатель отправлялся в ремонтный цех, а затем на склад. Таким образом, у нас по-прежнему сто пятьдесят три двигателя. С этим у нас не будет проблем.
По мере того как автомобиль приближался к раскинувшемуся впереди Токио, Йоси становился все более молчаливым. Широко раскрытыми глазами он разглядывал высокие бетонные здания, широкие автострады и переполненные пригородные поезда, проносившиеся со скоростью сто миль в час по железнодорожному полотну, проходящему параллельно дороге.
— Святой Будда, что случилось с Японией? — спросил себя пилот.
— Вы ведь не были здесь больше сорока лет, — заметил Ирвинг Бернштейн.
— Да, верно. — Мацухара огляделся по сторонам. — Другой мир. — Он повернулся к водителю. — Вы поедете через Симбаси?
— Это тот район, что к югу от дворца, у залива?
— Да. Там был мой дом. Всего в километре от реки Сумида.
Брент почувствовал себя неловко. Он знал о том страшном огневом налете в 1945-м, когда на всей территории, прилегавшей к заливу, не осталось и камня на камне. Пламя не пощадило даже императорский дворец.
— Мы поедем по Айоами-Дори, пока не доберемся до Касуга-Дори, а там повернем на север, к району Бункио. Посольство Израиля находится как раз на севере от ботанических садов Коисикавы, — сказал Бернштейн.
— Сколько же кругом машин!
— Ха! Это еще мало. Вам следовало бы побывать здесь до введения эмбарго на нефть. Мы бы ползли как черепахи.
Мацухара махнул в сторону севера.
— Посмотрите-ка на те здания. Когда-то в детстве мне довелось побывать в Нью-Йорке. Теперь у нас то же самое.
— Точно. Здесь проживает одиннадцать миллионов, подполковник. Видите те громадины? Это отель «Кейдзо Плаза», Сентер-Билдинг и Номена-Билдинг, а вон там — Международный торговый центр. Что там дальше, я уже не помню.
Пилот посмотрел на юг.
— Из своего дома я мог видеть Фудзи-Сан.
— Смог, — горько пояснил Брент. — Он заполонил всю планету. Если бы не дефицит топлива, было бы гораздо хуже.
Машина взобралась по склону невысокого холма и свернула налево, на Касуга-Дори.
— Я вижу залив! — воскликнул Мацухара, вытянув руку. — Мой дом был там! — Его голос зазвенел. — Моя жена Сумико, мои сыновья Масакеи и Хисайя… — Задохнувшись, он отвернулся от своих спутников. В машине повисло напряженное молчание.
Первым заговорил Брент.
— В своем докладе, Йоси-сан, вы упомянули, что у вас были дядя, тетя и трое двоюродных братьев, которые жили в Беппу, на Кюсю.
— Нечего меня жалеть, энсин!
— Подполковник, — резко ответил Брент. — Я никого не жалею. У вас есть корни. У всех вас здесь есть корни. Зачем же их обрывать? Мы сожалеем о потерях, которые вы понесли в той войне. Это было страшное время. И у нас были потери.
— Не нужно читать мне лекцию, Брент. — Тон Мацухары был холодным, но не враждебным. Брент помнил их первую встречу и ту неприкрытую ненависть, которую источал Мацухара. Неприязнь Коноэ была ей под стать. Но, слава Богу, с тех пор как они оказались в одном строю, плечом к плечу, их антагонизм постепенно исчезал, сменяясь взаимным уважением и настоящей дружбой. Брент знал, что подполковник ценит его участие. — Возможно, — продолжал Мацухара, — что, когда мы покончим с Каддафи, я разыщу их. И может статься, что сейчас у меня намного больше двоюродных братьев, сестер и племянников.
— Ботанические сады Коисикавы, — пропел Бернштейн, сворачивая с оживленной магистрали на боковую дорогу.
Объехав с востока территорию, густо засаженную цветущими вишнями, вязами, березами и соснами, с вкраплениями ручьев, прудов и клумб с яркими цветами, Бернштейн повернул направо, на узкую аллею, и остановился перед низким бетонным зданием, похожим на крепость.
— Приехали, — объявил Брент, потянувшись к ручке дверцы. — Пора приниматься за работу.
Но в этот момент его занимали лишь мысли о Саре Арансон. Распахнув дверь, он выбрался из машины и легким шагом последовал за Бернштейном и Мацухарой по длинной аллее.
Она оказалась еще красивее, чем ее образ, запечатлевшийся в памяти Брента. Несмотря на солдатскую одежду — рубашку цвета хаки и узкие брюки, Сара оставалась женщиной: под рубашкой выпирали острые кончики грудей, а брюки повторяли плавные линии ягодиц. Правильной формы нос, высокие скулы, великолепная кожа, покрытая ровным загаром… Лишь уголки карих глаз прорезали тоненькие белые линии. Мягким, теплым взглядом она изучала Брента, и у того перехватило дыхание. Но все же перед ним, посреди комнаты, стоял солдат. И дело было не только в одежде. У нее была железная выправка, а где-то в глубине глаз притаился тяжелый холодный блеск. Это взгляд словно говорил: «Я солдат! Я с вами на равных!» Брент считал, что ни единому существу женского пола не дано понять, что такое мужское армейское братство. Хотя, как когда-то давно говорила ему Сара, она была израильтянкой, а израильских женщин обучали воевать бок о бок с мужчинами.
— Шалом, — сказала Сара, останавливаясь перед своим столом и протягивая руку Бренту, вопреки нормам армейского протокола не обращая ни малейшего внимания на Бернштейна и Мацухару.
— Меня зовут Ирв Бернштейн, — представился полковник, снова демонстрируя небывалое для него чувство юмора.
Отпустив руку Брента, женщина засмеялась.
— Простите, полковник, — проговорила она, взяв его за руки. — Шалом.
