Питер Альбано - Возвращение седьмого авианосца
— Тысяча девятьсот сороковой, — прошептал Аллен в ухо Бренту. — Форма образца сорокового года.
Адмирал подошел к трапу, и двести каблуков щелкнули одновременно, матросы-охранники в синих форменках и бескозырках протянули руки. К чирикающим и пронзительным трелям боцманских свистков и гулкой дроби двух барабанщиков, выбивающих раскаты отдаленного грома, присоединился туш квартета трубачей, чьи инструменты так заревели Бренту в ухо, что он поежился.
Перед тем как ступить на трап, адмирал обменялся приветствиями с вахтенным офицером и отсалютовал флагу. Затем в окружении четырех матросов-охранников старик адмирал медленно и напряженно, но без чьей-либо помощи спустился по трапу к ожидавшему его лимузину с императорскими гербами на дверцах.
Лимузин тронулся, впереди и позади него двигались полицейские машины с красно-янтарными мигалками. Но до того как кортеж проехал разрушенную проходную, к нему, спереди и сзади, присоединились два джипа с пулеметами «Намбу» и четырьмя матросами в каждом.
На «Йонаге» прогремел гром, когда тысячи ботинок ударили по палубе и к крику приветствия облаченных в парадную форму матросов присоединились сотни работавших в доке и артиллеристы зенитных установок, размахивавшие касками. «Банзай, Фудзита!» неслось со всех сторон. Лимузин исчез в лабиринте складов и зданий, возбужденные возгласы стихли, и строй сломался.
— Брент, — сказал Марк Аллен. — Я бы хотел поговорить с вами.
— Есть, сэр. — Энсин последовал за адмиралом.
Соответствующая положению адмирала каюта была немного больше, чем у Росса: в ней находились огромный дубовый стол, широкая койка с настоящим американским матрацем, а не с плоской подкладкой, два незадрапированных кресла, два телефона, карты Тихого и Индийского океанов на одной переборке, молодой Хирохито на традиционной белой лошади — на другой и неизбежное переплетение труб и кабелей над головой.
Марк Аллен сел за стол и, поигрывая карандашом, начал разговор.
— Я поеду забирать шифровальное устройство в понедельник. Вы ведь знаете, у нас возникли трудности с расшифровкой нового арабского шифра.
— «Ятаган Три»? — спросил Брент со своего места в торце стола.
Аллен кивнул.
— Да. Чертова задачка.
— Но, сэр, ребята из Вашингтона на своем «Микроваке-1400» могут разжевать ее. У наших СВС—16 просто не хватает емкости памяти.
— На завтра с тринадцати до восемнадцати я получил разрешение на доступ к «Микроваку» по новому каналу передачи данных оптико-волоконной связи.
— Я вам нужен?
— Нет, Брент. Лучше поезжай с Бернштейном. Со мной два шифровальщика, Пирсон и Херера. Они достаточно квалифицированны. У семи нянек дитя без глазу. — Аллен постучал карандашом по столу. — У Пирсона есть неплохие идеи относительно порядка кодирования и ключах кода, которые он выудил из обрывков ясного текста. Теперь мы можем избавиться от мусора и использовать нашу старую программу для «Ятагана Три», загрузить переменные ряды…
— Но, сэр, у вас только пять часов.
— Знаю, но думаю, что «тысяча четырехсотый» переварит все за отведенное время. — Аллен отбросил карандаш. На лице и в глазах пожилого человека Брент заметил какую-то тяжесть, он догадался, что она вызвана не только проблемой с шифром. — Брент, — наконец сказал Аллен, поднимая глаза. — У адмирала Фудзиты сильное влияние на всех нас.
— Разумеется, сэр, он наш командир.
— Некоторыми из нас, Брент, он управляет не только через приказы.
— Что вы хотите этим сказать?
Аллен снова взял карандаш и начал постукивать по столу ластиком на конце.
— У него есть хитрый способ понимать человека и управлять им, такого я не встречал раньше. Он Свенгали[16] — я ощутил это. И ты видел матросов, когда он уезжал. Это больше чем лояльность, больше, чем любовь, это было почитание божества.
— То же самое они испытывают по отношению к императору.
— Да. Японцы называют это кокутай.
— Отец говорил мне о кокутай, адмирал. Император и Япония — неразрывны. В общем, японцы считают, что государственную сущность воплощает Хирохито, так?
— Верно, Брент. Но матросы к этому сочетанию добавляют Фудзиту.
Молодой человек кивнул, его мысли опередили адмиральские.
— И вы полагаете, что я мог бы принять подобную систему мышления?
Откровенное утверждение удивило адмирала. Он быстро раскрыл свои карты.
— Вы обезглавили человека.
— Да.
— Я проклинаю себя, что не пришел.
— Это не имело бы значения.
— Почему вы это сделали?
— Так было правильно.
— Не в Канзас-Сити.
— Мы не в Канзас-Сити, адмирал.
— Нет, но он в нас.
Брент постучал кулаком по лбу и понял, что вспотел.
— Я не могу понять своих действий. Могу лишь сказать, что в тот момент мне казалось это правильным.
— Вами командовали?
Брент ударил кулаком по подлокотнику.
— Адмирал! Прошу вас. Это не третья степень.
— Отвечайте на мой вопрос, энсин.
Молодой человек тяжело выдохнул:
— Да. Адмирал Фудзита. Но вы должны понимать, Коноэ просил меня, молил. Он был уверен, что я являюсь единственным инструментом, который может восстановить его потерянное лицо — нанести решающий удар, что, как он считал, я и должен был сделать на ангарной палубе.
— Да, Брент, я могу понять самурайское мышление. Вы ведь знаете, я вырос в Японии.
— Да, сэр.
— Но я беспокоюсь о вас, Брент. Вы не можете вернуться домой с их моральными ценностями.
— Я и не собираюсь этого делать, сэр.
— Вы убили женщину.
— Да.
— Вы почувствовали сожаление?
— Нет.
— Ликование?
— Нет.
— Это меня и беспокоит.
Брент выпрямился.
— Сэр, я убил двух членов «Саббаха»: одного голыми руками, другого застрелил из пистолета. Тогда вы не волновались.
— Вы разозлились.
— И испугался, адмирал.
— Но в случае с Кэтрин Судзуки не было ни того, ни другого.
Молодой человек откинул голову назад и посмотрел на трубы над головой.
— Я почувствовал злость и страх, когда грузовик несся на нас, адмирал.
Ластик прошелся по крышке стола, оставляя след в виде буквы «икс».
— Но когда вы приставили ей ко лбу свой пистолет, когда вы взвели курок, что вы почувствовали?
Большие бездонно голубые глаза опустились на адмирала, и двое мужчин некоторое время молча смотрели друг на друга.
— Почувствовал то же самое, что я чувствую, когда наступаю на таракана.
Когда адмирал Фудзита вернулся на авианосец, ожидаемое штабом совещание не состоялось. И поэтому Брент лежал на своей койке, заложив руки за голову, дивясь разговору, происшедшему между ним и адмиралом Алленом, и странным, иногда невероятным вещам, которые происходили с ним за последние полгода. Он вспомнил, как давным-давно впервые встретился с адмиралом Фудзитой, как адмирал говорил ему, насколько высоко ценил он его отца Пороха Росса. Как погиб Порох Росс. Что он умер, как самурай.
Брент поежился. Может, в каждом из солдат в той или иной степени живет самурай? Может, бусидо четко определило все чувства и управляет всеми людьми, надевшими форму и взявшими в руки оружие? Конечно, если бы его спросили, он с уверенностью ответил бы, что адмирал Фудзита имеет подобное право. Да, самурай всецело предан воинским обязанностям, действует в рамках понятий о чести самурая и готов умереть с улыбкой на устах. В Аннаполисе этому его не учили.
Брент ударил кулаком по тонкому матрацу. И он думал об этом, попав в самурайскую среду в тот день в храме Вечного Блаженства, когда лейтенант Коноэ обнажил свою шею. Брент помнил момент удара. Помнил, как Фудзита прокричал команду. И чувство счастья, завершенности и безмерной пустоты своей жизни, которая внезапно заполнилась. Заполнилась чем?
Выругавшись, Брент сел, вдруг услышав по динамику голос Фудзиты, в котором, несмотря на его металлическую неестественность, чувствовалась властность.
— Команда «Йонаги»! Я встретился с Сыном Неба. Он доволен «Йонагой».
Поскольку Фудзита с презрением относился к силам самообороны, считал парламент сборищем человекообразных обезьян, он отвечал только перед императором и подчинялся только его приказам. Фудзита, несомненно, был доволен тем, что услышал в императорских покоях.
— Его Величество сказал, что только «Йонага» стоит между Японией и ее врагами. Он приказал нам делать то, что мы хорошо умеем, — встретить наших врагов, собирающихся на другом конце земного шара, и уничтожить их. С поддержкой богов, чьим посланником является микадо, мы не можем потерпеть неудачу. — Последовала пауза, а затем голос запел: — Трупы плывут в морских пучинах…
Брент узнал старый японский гимн «Кимигайо»,[17] который команда пела перед боем в Средиземном море. К адмиралу присоединились тысячи голосов, проникавших повсюду: через вентиляционные отверстия, двери, сталь. Энсин пел вместе со всеми, проговаривая те слова и фразы, которые он знал:
