Дин Кунц - Твое сердце принадлежит мне
– «Каждый звук из глотки ржавой, – продекламировал Райан, – Льется вдаль холодной лавой,/ Словно стон».
Слова эти, произнесенные вслух, обеспокоили его еще сильнее, чем когда он просто их читал, и Райан замер в тишине.
Ритмика строк, повторяемость слов вернули его в какофонию и грохот звенящих колоколов, которые разбудили его на больничной койке в ночь перед трансплантацией.
Он мог видеть, обонять, слышать ту палату, Уолли у окна, смотрящего вниз, вниз, вниз, волны ржавого звука, блеск каждой поверхности, даже свечение теней, вибрация от ударов колоколов в костях, их звон, будоражащий кровь, запах ржавчины, красной и горькой пыли, накатывающий волна за волной.
Наконец Райан отложил книгу в сторону.
Он не знал, как все это трактовать. Он не хотел знать, как все это трактовать.
Знал он другое – что не сможет заснуть. В его нынешнем состоянии.
А ему так хотелось заснуть. И спать безо всяких сновидений. Не мог он и дальше бодрствовать.
Вот и совершил поступок, который никогда не одобрил бы доктор Хобб, касательно его, Райана, или любого другого своего пациента с пересаженным сердцем. Воспользовался содержимым бара и убаюкал себя несколькими стаканами джина с тоником.
Глава 50
В «Лирджете» Райан поначалу сел отдельно от Кэти Сайны. Поскольку проснулся с похмельем и ему требовалось время, чтобы избавиться от головной боли, успокоить желудок плотным завтраком и взять себя в руки, из Денвера они вылетели довольно поздно. Суета перед вылетом, взлет, разворот над Скалистыми горами могли привести к тому, что завтрак попросится назад, вот Райан и предпочел начать полет в одиночестве.
И только когда они легли на основной курс, подошел к Кэти. В салоне кресла стояли лицом друг к другу, разделенные столиком. Он сел, и Кэти, закончив чтение абзаца, оторвалась от журнала.
– У вас удивительный самоконтроль, – заметил Райан.
– Вы так решили, потому что я заставила вас ждать десять секунд, дочитывая до красной строки?
– Нет. Ваш самоконтроль проявляется во всем. И демонстрируемое вами отсутствие любопытства впечатляет.
– Мистер Перри, каждый день жизнь предлагает нам гораздо больше, чем мы можем понять. Если бы я гонялась за всем, что вызывает у меня любопытство, у меня не осталось бы времени на ту часть жизни, которая мне понятна.
Подошла стюардесса, чтобы узнать, не хотят ли они что-нибудь съесть или выпить. Райан для окончательной опохмелки заказал «Кровавую Мэри», Кэти – черный кофе.
– В любом случае, – продолжила она, когда стюардесса отошла, – понимание того, что важно, приходит, если проявить терпение.
– А что важно для вас, Кэти?
Она держала журнал в руках, заложив пальцем страницу, словно собиралась продолжить чтение. Теперь же отложила его в сторону.
– Вы уж не обижайтесь, но о том, что для меня важно, а что – нет, я бы никогда не стала говорить с незнакомцем в самолете, чтобы скоротать время.
– Мы – незнакомцы?
– Не совсем, – на том и замолчала.
Райан всмотрелся в нее. Пышные черные волосы, высокий лоб, широко и глубоко посаженные глаза, нос с легкой горбинкой, чувственный рот, волевой подбородок, сильная, но женственная линия челюсти. Его взгляд вернулся к ее гранитно-серым глазам, которые словно раскатывали тебя в тонкий слой теста на гранитном столе пекаря. При всей привлекательности Кэти, ей недоставало физического совершенства Саманты, однако Райан чувствовал, что глубоко внутри они с Самантой очень схожи, а потому ему с ней было легко.
– Годом раньше мне пересадили сердце.
Кэти ждала.
– Я радуюсь, что живу. Я благодарен. Но…
Он замолчал, не зная, как продолжить, и во время паузы стюардесса успела принести «Кровавую Мэри» и кофе.
Как только перед ним поставили коктейль, желание выпить его пропало. Полный стакан так и остался на подставке, чуть утопленной в подлокотник.
И когда Кэти пригубила кофе, Райан продолжил:
– Мне пересадили сердце молодой женщины, которая получила в автомобильной аварии несовместимую с жизнью травму головы.
Кэти уже знала, что умершая Исмей (или какая-то женщина, выдававшая себя за Исмей) приходила к нему до того, как ему пересадили сердце, и она знала, что ему часто снился сон, может и не один, связанный с медсестрой. Теперь Райан видел, как пытается она объединить все эти составные части в общую картину, но вопросов пока не последовало.
– Женщину звали Лили. Как выяснилось, у нее осталась сестра, однояйцевая близняшка.
– Вы не сомневались, что у Исмей тоже есть сестра-близняшка.
– Я думал, что однояйцевые близнецы – главная идея. Мне требовалось понять смысл этой идеи. Но, возможно, близнецы – всего лишь мотив.
Его терминология определенно поставила ее в тупик, но она по-прежнему молчала.
– В любом случае сестра Лили… я думаю, она сидела за рулем, когда произошла эта авария.
– Мы можем легко это выяснить. Но почему это так важно?
– Мне кажется, что чувство вины ест ее поедом. Она не может этого выдержать. И обращается к тому приему, который психиатры называют переносом.
– Перекладывает свою вину на вас?
– Да. Из-за того, что я получил сердце Лили, ее сестра винит меня в смерти своей близняшки.
– Она опасна?
– Да.
– Тогда этим не может заниматься только частная охранная фирма. Позвоните в полицию.
– Этого мне делать не хочется.
Теперь ее серые глаза приняли оттенок облаков, над которыми они летели, и взгляд Кэти скрывал ее мысли так же хорошо, как облака – лежащую под ними землю.
– Вы задаетесь вопросом, почему мне не хочется этого делать, – прервал Райан паузу. – Я тоже им задаюсь.
Он отвернулся, какое-то время смотрел в иллюминатор.
– Идя на операцию, я не представлял себе, какая это эмоциональная нагрузка… жить с сердцем другого человека. Это великий дар… но и тяжелая ноша.
Пока он вновь смотрел в иллюминатор, Кэти не отрывала от него глаз, а когда повернулся, спросила:
– Почему это ноша?
– Так уж получается. Все равно… будто ты берешь на себя обязательство жить не только за себя, но и за того человека, который отдал тебе свое сердце.
Кэти очень долго молчала, глядя на чашку, и Райан уже подумал, что сейчас она раскроет журнал и будет допивать кофе за чтением.
– Когда мы впервые встретились в Вегасе, – вновь заговорил он, – шестнадцатью месяцами раньше, помните, как вы сказали мне, что я одержим собственной смертью, чувствую, что топор падает, но не могу понять, кто наносит удар?
– Помню.
– Помните, как вы сказали мне, что, составляя список врагов, нужно держать в голове причины насилия?
– Разумеется.
– Похоть, зависть, злость, алчность и месть. Толковый словарь говорит, что алчность – ненасытное стремление к богатству.
Кэти допила кофе, отставила кружку в сторону, но не раскрыла журнал. Вместо этого встретилась с Райаном взглядом.
– Вы думаете, под алчностью следует понимать стремление не только к деньгам? – спросил Райан.
– Синоним алчного – жаждущий чужого. Человек, который хочет забрать все, принадлежащее другому, не только деньги.
Подошла стюардесса, спросила, не принести ли еще кофе, что не так с «Кровавой Мэри»? Забрала и пустую кружку, и полный стакан.
После ее ухода Кэти заговорила первой:
– Мистер Перри, я должна задать ужасный вопрос. Прямой, в лоб. Вы хотите умереть?
– С чего у меня может возникнуть такое желание?
– Хотите?
– Нет. Черт, нет. Мне только тридцать пять.
– Вы не хотите умирать? – вновь спросила она.
– Меня ужасает сама мысль о смерти.
– Тогда вы должны предпринять определенные шаги, и вы знаете, какие именно. Но, помимо обращения к властям, от вас потребуется кое-что еще. Я думаю, вы должны… совершить героический поступок.
– О чем вы?
Вместо того чтобы ответить, Кэти повернулась к иллюминатору и посмотрела на поле белых облаков, под которыми скрывалась земля.
В падающем в иллюминатор свете кожа женщины казалась полупрозрачной, и, когда Кэти приложила несколько пальцев к стеклу, у Райана вдруг возникло ощущение, что, будь у нее такое желание, она сможет продавить этот барьер, тонкий, как мембрана, менее прочный, чем поверхность воды в пруду.
Он не повторил свой вопрос, понял, что это молчание отличается от прежних и нарушать его ни в коем случае нельзя.
В конце концов Кэти повернулась к нему, заговорила:
– У вас, возможно, нет времени для героического поступка. Чтобы он принес вам пользу, потребуется будущее, отданное искупительной работе.
Прямота взгляда, тон голоса, жар слов указывали, что говорит она от души и верит в свои слова.
Райан не стал просить ее дать пояснения, потому что помнил сказанное ею чуть раньше: понимание приходит с терпением. И подозревал, что на любой заданный им вопрос получит тот же совет.
