Том Нокс - Метка Каина
Невероятно. Это было воистину невероятно! И это напряжение в голосе собеседника… Через что ему пришлось пройти? Что сейчас происходит там, в Пиренеях?
Как бы там ни было, этот телефонный разговор стал настоящим открытием. Прорывом… и это необходимо отпраздновать. Саймон чуть ли не бегом помчался вниз, на первый этаж. Ему необходимо поговорить с Сандерсоном, и ему необходимо выпить чашку кофе.
Засыпая в кофеварку темный колумбийский кофе, он набрал номер Нового Скотланд-Ярда. Одновременно ему пришло в голову, что Сандерсона может рассердить то, что журналист так упорно продолжает заниматься этой историей; но ему также пришло в голову и то, что инспектора может крайне заинтересовать новая информация.
Но до Сандерсона он не дозвонился. Его соединили с Томаски. Молодой детектив, похоже, слушал его с весьма лестным для журналиста интересом; а Саймон, рассказывая всю историю, чувствовал себя на седьмом небе от своего успеха. Это было нечто! Теперь у них имелось объяснение: синдактилия. Да.
Объясняя все это детективу, Саймон одновременно проклинал себя за то, что не сумел раньше самостоятельно установить эту связь, — как только Эмма Вайнард упомянула о каготах, ему следовало узнать о них все! А потом он мог и вытянуть всю цепочку: перепончатые пальцы, каготы, Пиренеи.
Но он хотя бы первым добрался до конца нити.
Кофе сварился, чашка наполнилась. Пришел черед говорить Томаски, а журналист пока прихлебывал кофе.
— Так значит, Саймон, — начал сержант, — вы утверждаете, что эти люди… какоты…
— Каготы. Ка-готы.
— Да, так. Так вы утверждаете, что эти ка… готы все страдают деформациями? Что у них у всех перепонки между пальцами на руках или ногах?
— Ничего подобного. Но именно это считалось одной из характеристик каготов. Еще со Средневековья. Именно поэтому их заставляли носить на одежде гусиную лапку! Как символ и обозначение их дефектности.
— Но почему? Почему у них такие перепонки?
— Генетика. Это ведь горный народ, у них в ходу близкородственные браки. Подобные уродства — обычное дело для изолированных поселений с недостаточно широким набором генов. От этого выявляются разные побочные признаки. Понятно?
— Вполне. — Томаски некоторое время молчал. Потом добавил: — И вы говорите, что наши жертвы — это… каготы? Кто-то убивает этих?..
— Похоже на то, Эндрю. Не знаю почему, но мы точно знаем, что некоторые из них — каготы и что тех, кто одновременно и кагот, и имеет какое-то уродство, пытали. И такие убийства происходят везде. Франция, Британия, Канада. — Саймон глубоко вздохнул. — И некоторые из них очень, очень стары, и они находились во время войны в оккупированной Франции, возможно, в том же концлагере в Гюрсе. Может, именно это и связывает их всех. И кое-кто из них имел очень большие деньги… — Саймону хотелось смеяться при упоминании этого изумительного факта, ведь это было доказательством! — Мне очень нужно поговорить с Бобом Сандерсоном. Он должен об этом узнать!
— Конечно. Я все понял. Я скажу старшему инспектору, как только его увижу.
— Отлично. Спасибо, Эндрю.
Саймон дал отбой и, положив телефон, уставился в окно. С полчаса он радовался своему открытию. Потом его внутренняя ликующая песнь счастья слилась со звуком дверного звонка. Журналист промчался через вестибюль и открыл дверь. За ней стоял Эндрю Томаски. Саймон вытаращил глаза.
— Привет, детектив. Я думал…
Полисмен ворвался в дом и резко захлопнул за собой дверь. Саймон отступил назад.
26
Томаски зарычал от ярости, когда его первый взмах ножом не достиг цели и лезвие прошло на дюйм мимо шеи Саймона.
Журналист задохнулся, когда ощутил порез после второго взмаха, и дернулся в сторону, отбивая нож, — но Томаски ринулся на него в третий раз, прыгнув вперед и сбив журналиста с ног. На этот раз он одной рукой схватил свою жертву за горло, а нож направил в глаз Саймона.
Задыхаясь и давясь, журналист успел перехватить руку детектива в самый последний момент. Острие замерло буквально в нескольких миллиметрах от его зрачка, дрожа от бешеных усилий обоих мужчин.
Томаски напирал, журналист держал его за запястье и толкал руку вверх. Они лежали на полу. Нож был слишком близко, чтобы Саймон мог его рассмотреть, это было просто некое угрожающе размытое пятно, нависшая над ним серая масса. Острие ножа придвинулось, журналист содрогнулся — его собирались ослепить, а потом убить. Вонзить лезвие прямо в мозг через глазницу.
Он рефлекторно моргал, смахивая слезы. Где-то послышался громкий шум — Саймон даже не понял, где именно. Лезвие ножа вздрогнуло от нового усилия, приложенного к нему борющимися. Куинн закричал и сделал последнюю попытку оттолкнуть лезвие, но он уже проиграл схватку. Саймон закрыл глаза и приготовился к тому, что сталь сейчас вонзится в мягкую ткань глазного яблока, а потом прорвется прямиком в мозг…
Но вместо этого на его лицо внезапно пролилась какая-то влага, как будто он ткнулся носом в густое бланманже; а Томаски вдруг превратился просто в тело, в неживую тяжесть, обрушившуюся на Саймона… Журналист с трудом столкнул мертвого полицейского со своей груди и посмотрел вверх.
Сандерсон.
Старший инспектор стоял в дверях; рядом с ним Саймон увидел какого-то полисмена в бронежилете. Дверь была распахнута настежь. Полисмен в бронежилете держал в руке пистолет.
— Хороший выстрел, Ричман.
— Да, сэр.
Сандерсон наклонился и рывком поднял журналиста на ноги. Но Саймон, поднявшись, понял, что его колени слишком сильно дрожат, что он весь трясется от страха и пережитого потрясения; и он снова опустился на пол. Куинн уставился на труп Томаски. Почти вся его голова была снесена выстрелом с близкого расстояния. Череп разлетелся вдребезги, и его куски валялись по всему холлу.
Потом журналист остро ощутил влагу на своем лице. Вязкую влагу. На его лице была кровь Томаски, а может быть, и мозги… Горло Саймона сжалось от подступившей тошноты, и он бросился наверх, в ванную комнату, где прежде всего отвернулся от зеркала; он не желал видеть себя покрытым чужими мозгами и кровью. Журналист снова и снова обливал лицо водой; он использовал целую коробку салфеток, полбутылки жидкого мыла, потом, наконец, стал полоскать рот, и его чуть не вырвало, но он прополоскал горло еще раз…
И только после этого он посмотрелся в зеркало. Его лицо было чистым. Но что-то осталось на щеке, глубоко вонзившись в кожу. Что-то похожее на маленький осколок стекла, зарывшийся в его плоть. Наклонившись поближе к зеркалу, Саймон осторожно вытащил это «нечто» из кожи.
Это оказался осколок зуба Томаски.
— Союз польских семей.
Голос был знакомым. Позади, в дверях верхнего коридора, стоял старший инспектор Сандерсон.
— Что?..
— Томаски. Мы уже довольно давно следили за этим ублюдком. Извини, что он сумел к тебе подобраться. Мы прослушивали его звонки, но он сумел ускользнуть из здания…
— И ты…
— Прости, приятель. Пришлось вызвать спецназ. Мы слишком долго ждали.
У Саймона все еще дрожали от страха руки. Он осторожно поднял одну, просто чтобы проверить, как обстоят дела. Посмотрел, как трясутся пальцы. Схватил полотенце, вытер лицо. Он старался взять себя в руки, держаться как мужчина. Но ничего у него не вышло.
— А почему вы его подозревали?
Сандерсон грустно, сочувственно улыбнулся.
— Да было кое-что странное. То завязывание узлом, пытка… помнишь?
— Да.
— Ты за час сумел выяснить, что это особая пытка, которая применялась к ведьмам. А Томаски этого не сделал. Я приставил его к этому делу раньше, чем ты к нам присоединился, но он якобы не нашел ничего подобного. А он ведь был умным полицейским. Так что… не вязалось все это вместе, — старший инспектор показал на лицо Саймона. — У тебя все еще идет кровь.
Саймон снова повернулся к зеркалу. Ранка, оставшаяся на месте вонзившегося в щеку зуба, действительно кровоточила. Но не слишком сильно. Обшарив шкафчик в ванной, Куинн нашел вату и, скатав небольшой ее клочок в тампон, смочил его водой и приложил к щеке. Белая вата, красная вата, чистая вода, розовая вода… Кровь в воде. Сандерсон продолжал говорить.
— Когда я это заметил — я имею в виду то «связывание узлом», — я сразу заинтересовался. Вспомнил прежде всего, что Томаски сам очень хотел участвовать в расследовании этого случая. Очень-очень хотел. А потом мы обнаружили, что он принимал некоторые телефонные сообщения, предназначенные для меня, а мне ничего не говорил, — вроде того звонка от Эдит Тэйт. И другие версии как бы не замечал. Поэтому мы покопались в его прошлом…
Журналист взмахнул рукой, глянув на Сандерсона. Ему хотелось выйти из ванной комнаты. Ему хотелось выйти из дома. Он слышал внизу голоса. Наверное, там прибавилось полицейских. Снаружи перед дверью уже стояла медицинская машина, готовая увезти труп.
