Том Нокс - Метка Каина

Том Нокс

«Метка Каина»

ПРИМЕЧАНИЯ АВТОРА

«Метки Каина» — выдумка. Однако при работе над ней использовалось множество подлинных исторических, археологических и научных источников. В частности:

Монастырь Святой Марии Туретской стоит среди лесов и виноградников в центре Франции. Здание по проекту Ле Корбюзье построено в пятидесятых годах. Но пять лет спустя после завершения строительства монастырь чуть не закрыли, потому что очень многие монахи начали страдать умственными расстройствами.

Евгений Фишер был немецким ученым, известным своими исследованиями в области наследственности, особенно среди бастеров Намибии, а потом работой для Гитлера и нацистской партии. Он пережил Вторую мировую войну и продолжил свою деятельность, даже не подвергнувшись судебному преследованию.

В 1610 году король Наварры попросил своих медиков исследовать двадцать два своих подданных «кагота».

БЛАГОДАРНОСТИ

Я хотел бы выразить свою благодарность всем, кто помогал мне в изучении Намибии, особенно жителей Кэнон-Лодж, Намиб-Дезерт-Лодж, Людериц-Нест и Кляйн-аус-Виста. Все это совершенно необычные места. И я благодарю волонтеров из общества по спасению пустынных слонов Намибии за их поистине бесценную помощь.

Также большое спасибо Марку Курлански и Пэдди Вудворту за их весьма познавательные книги о культуре басков, о каждом жителе города Сугаррамурди в Наварре, об ученых Стэнфордского университета, занятых в проекте по изучению генома человека (закрытом, несмотря на интерес к нему, в девяностых годах), и о монахах-доминиканцах из приората Ла-Туретт.

Благодарю моих редакторов, Джошуа Кендалла из Нью-Йорка и Джейн Джонсон из Лондона, за их терпение, трудолюбие и понимание в течение многих месяцев; я им бесконечно благодарен. И точно так же я благодарен Евгении Фурнисс, моему агенту в издательстве «Уильям Моррис», и Джей Мэндел из Нью-Йорка.

И, наконец, мне хотелось бы поблагодарить Мари-Пьер Мане Безок, которая позволила мне жить в ее доме в Тарбесе, на юге Франции, и рассказала о своей весьма примечательной родословной.

Эта книга посвящается Мари — последней из каготов.

Голос брата твоего вопиет ко Мне от земли.

1

Саймон Куинн слушал молодого человека, который описывал, как именно отрезал себе большой палец.

— И это, говорил он — было началом конца. Я хочу сказать, если ты отрезаешь себе палец, просто берешь и отрезаешь ножом, это ведь не пустяк, а? Это серьезное дерьмо. Я хочу сказать, отхватывать себе пальцы. Это черт знает что такое.

Саймону отчаянно захотелось рассмеяться, но он подавил этот импульс. Худшее, что ты можешь сделать на встрече анонимных наркоманов, — это засмеяться над чьей-нибудь ужасной историей. Это просто недопустимо. Люди пришли сюда, чтобы поделиться с другими своими бедами, исповедаться, достичь некоего катарсиса благодаря выявлению своих самых тайных страхов и постыдных поступков и таким образом исцелиться.

Молодой человек завершил рассказ:

— Ну и вот, тогда меня вроде как стукнуло. Я вдруг понял, что должен что-то сделать, ну, я о наркотиках и всяком таком. Спасибо.

Мгновение-другое в комнате было тихо. Потом женщина средних лет сердечно произнесла: «Спасибо, Джонни», и все забормотали следом за ней: «Спасибо, Джонни».

Они все дошли почти до предела. Шесть человек, получивших брошюрки с приглашением. Для Саймона это была новая группа, и ему это нравилось. Обычно он посещал вечерние встречи рядом с той квартирой, где жил с женой и сыном, на Флинчи-роуд, в пригороде Лондона. Но сегодня ему пришлось поехать по делам в Хэмпстед, и по пути он решил заглянуть в другую группу, испытать нечто новое; ему уже наскучили пьянчуги, с которыми он встречался, и их истории о том, как они глотают жидкость для заправки зажигалок. Поэтому он позвонил по горячей линии общества анонимных наркоманов и нашел адрес вот этого собрания, куда никогда прежде не заглядывал, и оказалось, что здесь встречаются регулярно во время обеденных перерывов, — а люди здесь интересные, и истории у них необычные.

Пауза затянулась. Возможно, теперь ему следует поделиться собственной историей? Он решил рассказать самую первую. Главную.

— Привет, меня зовут Саймон, и я наркоман.

— Привет, Саймон…

— Привет, Саймон.

Он немного наклонился вперед и заговорил:

— Я много пил… лет десять, не меньше. Но я не был просто алкоголиком, я был… так сказать, неразборчивым потребителем. Я пил абсолютно все. Но я не хочу говорить об этом. Я хочу… объяснить, как это началось.

Руководитель группы, мужчина лет пятидесяти с небольшим, с добрыми голубыми глазами, осторожно кивнул.

— Говори о чем хочешь. Пожалуйста, продолжай.

— Спасибо. Ну вот. Ладно. Я… я вырос не так уж далеко отсюда, в Белсайз-парке. Мои родители были довольно состоятельны. Отец архитектор, мать — преподаватель. Мы родом из Ирландии, но… я учился в частной школе в Сассексе. Отсюда и этот глупый акцент английского среднего класса.

Руководитель вежливо улыбнулся. Он слушал очень внимательно.

— И… и у меня был старший брат. Мы, в общем, были довольно счастливой семьей… поначалу. А потом, когда мне исполнилось восемнадцать, я отправился учиться в университет, и вот туда-то мне позвонила мать, она была просто вне себя. Она сказала: «Твой брат Тим свихнулся!». Я спросил, что она имеет в виду, а она ответила: «Просто свихнулся!» И это действительно было так. Он вдруг вернулся домой из университета и начал болтать что-то совершенно безумное, писать и декламировать уравнения и формулы… и самым безумным было то, что он делал это на немецком!

Саймон окинул взглядом лица людей, собравшихся в этом подвальном помещении. Потом продолжил:

— В общем, я помчался домой и обнаружил, что мать была совершенно права. Тим бесповоротно свихнулся. Полностью и окончательно. Он устраивал разные гадости товарищам по учебе… может, его это как-то стимулировало… но я думаю, что это уже было проявлением шизофрении. Потому что шизофрения ведь именно в таком возрасте чаще всего и начинается — между восемнадцатью и двадцатью пятью годами. То есть тогда, конечно, я этого не знал.

Женщина средних лет пристально смотрела на него, прихлебывая чай из пластиковой чашки.

— Тим был склонен к науке. Он был по-настоящему умен — куда умнее, чем я. Я едва могу выговорить bonjour[1], а он говорил на четырех языках. И он готовился получить ученую степень по физике, в Оксфорде, но вдруг вернулся домой… без предупреждения… и болтал всякую ерунду, декламировал научные формулы на немецком. Он этим занимался ночь напролет, маршируя вверх-вниз по лестнице. Das Helium und das Hydrogen[2] бла-бла-бла… И так всю ночь. Мои родители поняли, конечно, что с братом случилось что-то серьезное, и отвезли его к врачу, а тот выписал Тиму обычные в таких случаях лекарства. Эти поганые маленькие пилюльки. Антипсихотические, нейролептические… И на какое-то время они помогли… Но однажды ночью, когда я приехал домой на Рождество, я услышал какое-то бормотание… Это был его голос. Все началось сначала. Да. Das Helium und das Hydrogen. А я лежал в своей комнате и гадал, что тут можно сделать. Но потом до меня донесся ужасный крик, и я выскочил из спальни и увидел, что мой брат… — Саймон на мгновение закрыл глаза. — Я увидел, что брат — в комнате родителей и они там с матерью одни, потому что отец как раз уехал… и… мой брат нападает на мать, рубит ее мачете. Такой большой нож. Мачете. Я не знаю, как все это началось. Я просто увидел, что он рубит огромным ножом нашу мать, и потому я бросился на него и повалил на пол, а вокруг была кровь… везде, везде… она просто сплошь покрыла все стены. Я его чуть не задушил. Чуть не убил брата. — Саймон перевел дыхание. — Приехали полицейские и увезли Тима… мать отправили в больницу, она осталась жива, ей наложили множество швов… но она осталась без нескольких пальцев, и кое-какие нервы были перебиты. И все равно это было просто невероятным везением. Она могла погибнуть — но осталась в живых. А потом перед нашей семьей встала совершенно ужасная дилемма — должны ли мы выдвигать обвинение? Мы с отцом сказали «да», но мать заявила — «нет». Она любила Тима больше, чем всех остальных. Она думала, что его можно вылечить. И мы с ней согласились… да, это глупо, безумно, но мы согласились. Потом Тим вернулся домой, и какое-то время казалось, что с ним все в порядке, он принимал лекарства… но однажды ночью я опять услышал: «Das Helium und das Hydrogen…»

Саймон почувствовал, как у него на лбу выступает пот. Он поспешно продолжил рассказ: