Юлий Дубов - Большая пайка (Часть первая)
Но Еропкин не успел. Придуманный Марком и реализованный Штурминым ход с оплатой инфокаровской доли наличными спутал ему все карты. В результате двадцать процентов акций остались болтаться в воздухе, находясь в распоряжении правления, но никому формально не принадлежа. А по закону не выкупленные акции на собрании не голосуют.
Сергей схватился за карандаш. У "Инфокара" сорок процентов голосов. Плюс шесть еропкинских – против "Инфокара" он голосовать не осмелится. Итого сорок шесть. Остаются пятьдесят четыре голоса. Но из них двадцать вне игры. Значит, против "Инфокара" будут голосовать всего тридцать четыре. Меньшинство! Еропкин проиграл!
Еропкин перехитрил сам себя. Если бы он не мухлевал с документами, не вносил в устав липовых изменений о принятии решений простым большинством голосов, даже этих тридцати четырех контролируемых им процентов вполне хватило бы для блокирования любой инициативы "Инфокара". Но он пожадничал и теперь висел на волоске. А в руках у Сергея находились ножницы, которыми он мог этот волосок перерезать.
Не может быть, чтобы Еропкин этого не понимал. Сказанные Федором Федоровичем слова об интеллигентском снобизме не выходили у Сергея из головы. Он налил себе еще кофе, закурил и попробовал поставить себя на место Еропкина. Ничего не получалось. Ни одного сколько-нибудь надежного хода в распоряжении Еропкина не просматривалось.
После часового раздумья Сергей сдался и набрал номер Ильи Игоревича.
– Прочли? – спросил Илья Игоревич. – Разобрались или нужно что-то объяснять?
– Думаю, что разобрался, – осторожно сказал Сергей. – Однако хотелось бы все это проговорить. Я сейчас пытаюсь представить себе возможное развитие событий, но никаких перспектив для Еропкина не вижу. Может быть, я чего-то не учитываю?
– Скорее всего, – охотно согласился Илья Игоревич. – Вы, возможно, не очень представляете себе, каким арсеналом средств он может пользоваться.
– А вы представляете? – обидевшись, спросил Сергей.
Илья Игоревич рассмеялся.
– Скорее всего, да. Хотите встретиться? Подъезжайте через часок.
Вскоре Сергей и Илья Игоревич сидели на лавочке, и Илья Игоревич открывал Терьяну глаза на мир.
– В бизнесе, – говорил Илья Игоревич, – нельзя верить ни одному человеку. Другу, брату, матери – никому. Вам это может быть сколь угодно противно, но это общее правило. Аксиома, если хотите. Любая целенаправленная деятельность, если в ее основе лежит доверие к людям, обречена. Мало того, она просто вредна. Во-первых, потому, что цель не достигается и тем самым компрометируется. А во-вторых, что ж... Посмотрите, что вокруг творится. Все рванулись зарабатывать деньги. А толком это делать не умеют. Народ-то откуда – кто из науки, кто из комсомола, кто сам по себе. Ты меня знаешь? Знаю. Ты мне веришь? Верю. Ну давай вместе деньги делать. Давай. А когда потом эти деньги найти не могут, тут и начинается. Ах, так?! Да я тебе поверил! А ты меня обманул! А мы с тобой в одной песочнице играли! И пошла пальба. Не знаю, как у вас, а здесь каждый месяц из Невы двух-трех доверчивых вылавливают. Даже термин появился – бизнес на доверии. Я вам точно говорю – как только этим самым бизнесом на доверии запахнет, месяца через три-четыре жди разборки. Знаете, почему умные иностранцы от нашего российского бизнеса шарахаются? Потому что у них это в генах сидит – просто так, под честное слово, под фу-фу – ничего, никогда и никому. И когда они видят, как у нас ведутся переговоры и заключаются сделки, то сразу же разворачиваются и уходят. А второе правило следующее. К бумагам – любым! – надо относиться предельно осторожно. Бумага – это так, – Илья Игоревич изобразил пальцами легкое шевеление, – голая идея, нематериальный актив, что-то вроде дорожного указателя.
– Почему же? – спросил Сергей.
– Потому же. На любую бумагу, если ее умный человек составляет, всегда найдется контр-бумага. Я ведь знаю, почему вы так воодушевились, посмотрев папочку. У вас двадцать процентов неголосующих акций обнаружилось. Правильно? Что ж, думаете, Еропкин не знает, что у него большинства нет?
– Я, кстати, за этим к вам и пришел, – напомнил Сергей. – Знает, конечно. Зато он не догадывается, что мы тоже про это знаем. Так что до поры до времени он может жить спокойно.
– До какой поры и до какого времени?
– Я думаю, что до собрания.
– Нет, дорогой. Тогда уже поздно будет. Вам ведь даже никого перекупать не надо. А следовательно, если он и живет сейчас, как вы говорите, спокойно, то совсем не поэтому.
– Ладно, – сказал Сергей. – Я понимаю, вы меня жизни учите. Большое спасибо. Сдаюсь. Больше не могу ничего придумать.
– Эх, – вздохнул Илья Игоревич. – Бизнесмены. Ладно, слушайте. Он к собранию свои двадцать процентов обратно получит.
– Это как же?
– Очень просто. Возьмет и спрячет бумажки о выходе из акционеров. И эти четырнадцать гавриков либо сами на собрание придут, либо, что вероятнее всего, выдадут ему доверенности. И дело с концом.
Сергей задумался.
– Не получится, – сказал он наконец. – Бумажки эти, которые, как вы говорите, Еропкин спрячет, заверены нотариусом. Наверное, я какую-нибудь справку смогу взять...
Илья Игоревич посмотрел на Сергея с сочувствием.
– Это каким же образом? Взял человек и написал заявление. Потом пошел к нотариусу, заверил свою подпись. Вот ему справку и выдадут. А вы кто такой? Вас любой нотариус пошлет подальше. А этот – и подавно.
– Почему?
Илья Игоревич снова вздохнул.
– Я же объясняю вам, что к бумагам надо относиться трепетно. Вы хоть прочли, что там написано?
Сергей распахнул папку и вытянул наугад одно из заявлений.
– Во-первых, обратите внимание, что все заявления заверены в одном месте. С чего бы? Люди-то по всему Питеру разбросаны. Уже это одно должно насторожить. А фамилию нотариуса тоже не заметили?
Терьян от досады скомкал заявление. Оно было заверено нотариусом Еропкиной.
– Хотите сказать, что ничего нельзя сделать?
– Вовсе нет, – неожиданно возразил Илья Игоревич. – Все можно. Только к этому делу надо приступать серьезно. Все прочитав, все изучив, продумав и взвесив. А с шашкой наперевес – это для юных чапаевцев.
– Ладно, я по-другому спрошу. Что бы вы сделали на моем месте?
– На вашем месте я создал бы необходимые условия, чтобы компетентные органы заинтересовались деятельностью конкретного нотариуса и, для удовлетворения этого интереса, получили в свое распоряжение либо оригинал, либо заверенную копию книги регистрации.
– Илья Игоревич, – жалобно сказал Сергей, – ну что вы меня мучаете? Откуда я знаю, какие для этого необходимы условия?
– Ладно, – смилостивился Илья Игоревич. – Вы этого все равно не сможете, так что не забивайте себе голову. Ваша фирма пойдет на осмысленные расходы?
– Думаю, что да, – осторожно ответил Сергей.
– Думаете... – пробурчал Илья Игоревич. – Ну бог с вами. Я поговорю с Федором Федоровичем.
– А мне что сейчас делать?
– Ничего. Сидите спокойно, готовьтесь к собранию. Но имейте в виду – если Еропкину покажется, что вы себя слишком уверенно чувствуете, он начнет волноваться. И тогда, может статься, опять думать придется. Так что вы лучше поактивничайте. Штурмину, например, скажите, что вам нужно перекупить одного из еропкинских акционеров, пусть побегает, поищет правильную кандидатуру. А в сущности, я думаю, Еропкин сам разведку боем проведет. Подошлет к вам кого-нибудь из своих, тот наплетет с три короба, что с Еропкиным давно не в ладах, да хочет "Инфокару" акции продать, да все такое. Запросит что-нибудь тысяч десять. Соглашайтесь не думая. Будто вам с неба рука помощи протянулась. Тут главное не деньги – главное, чтоб Еропкин ничего не заподозрил. Тем более что этот, который к вам придет, большую часть полученных денег Еропкину же и отвалит. Вот таким путем. Связывайтесь с Москвой, готовьте денежки. Ближе к делу я вам кое-какой дополнительный матерьяльчик представлю.
– Кстати, – вспомнил Сергей, – я давно хотел спросить. Там, в конторе, Гена микрофоны обнаружил...
– Знаю.
– Как вы думаете, это зачем?
Илья Игоревич развел руками:
– Ну, Сергей, вы даете! Чтобы знать, с кем и о чем вы разговариваете. Или вы хотите знать, кому это интересно?
– Конечно.
– Еропкину – раз. Но это не он. Штурмину – два, тем более что, судя по всему, он и ставил. Возможно, что и вашим коллегам в Москве. Вполне могли Льву Ефимовичу приказать.
Вся эта идиотская возня с прослушкой вызывала у Сергея естественное чувство отвращения. До последнего времени он относился к Штурмину неплохо. И затеянная Левой возня с доверенностью на этом никак не отразилась. Но ежедневные дежурные объятия и задушевные разговоры, на которые его время от времени вытягивал Лева, находились в таком разительном контрасте с установкой микрофонов, что – независимо от того, сделал он это по собственной инициативе или по приказу – Сергею каждый раз хотелось дать ему по физиономии. Без объяснения причин. Но он сдерживался. Хотя было очень противно.
