Юлий Дубов - Большая пайка (Часть третья)

Юлий Дубов

Большая пайка

Часть третья. Марк.

Человек, вошедший в здание детского сада, аккуратно прислонил пакет с бутылкой к стене, проверил, нормально ли открывается ведущая на улицу дверь, и сейчас сидел перед развернутой мешковиной. Карабин уже был собран, заряжен и оснащен оптическим прицелом. Хотя для стрельбы на двадцать шагов оптика, строго говоря, не нужна. Но таково было задание, и обсуждать его не приходилось. Около половины одиннадцатого из второго подъезда выйдет клиент. Может быть, чуть позже, но точно не раньше. Он пойдет к машине. В этот момент его к надо завалить.

Машина, в которую должен был сесть клиент, пришла с большим опережением -когда сборка карабина еще только началась. Довольно странно, что она пришла одна, без сопровождения. Это могло означать две вещи – либо сопровождение подтянется позже, либо охранники сидят внутри "мерседеса", скрываются за тонированными стеклами. Человек связался с группой обеспечения, доложил обстановку и попросил установить присутствие охраны. Ему сообщили, что в "мерседесе", кроме водителя, никого нет. Это облегчало задачу.

Общую картину портил неизвестно откуда взявшийся хлебный фургон. Он перекрыл обзор, и надо было либо менять точку, либо готовиться к тому, что человек увидит клиента только у двери "мерседеса". Человек встал и неслышными шагами перешел к соседнему окну, оставив карабин на мешковине. Нет, так не годится. Отсюда лучше видно, но до двери на улицу получается лишних пятнадцать шагов, а это потерянные секунды, в течение которых может произойти все что угодно. Человек вернулся на прежнее место, вдавил приклад карабина в плечо и стал примеряться, меняя позицию. Наконец ему удалось найти точку, с которой подход к "мерседесу" был виден вполне сносно. Главное – когда клиент попадет в прицел, он будет развернут лицом. Поэтому одного выстрела должно хватить. Не так, как с тем спортсменом, на которого пришлось потратить две пули – одну, чтобы развернуть его в нужную позицию, а вторую, чтобы окончательно завалить.

Человек отчертил ботинком крест на грязном полу, подвинул табурет, сел и снова примерился. Да, так все будет нормально. Теперь надо разобраться с фургоном. Водитель сидит внутри и ведет себя смирно. Даже если он и выскочит сразу после выстрела, то сначала спрыгнет с подножки, а потом должен будет сообразить, откуда стреляли. Если он герой, то побежит вокруг фургона... На все это уйдет время. Хуже, конечно, если и фургон, и "мерседес" из одного, так сказать, таксопарка . Тогда не исключено, что внутри фургона как раз сидит охрана, отсутствие которой уже начинало беспокоить.

Человек поправил темную вязаную шапочку, вскинул карабин и стал внимательно изучать заднюю дверь фургона через оптический прицел. Снаружи она была закрыта на железный засов, в петле которого висел внушительных размеров замок. Судя по всему, замок была полном порядке. Вряд ли кто посадит в фургон вооруженную охрану и намертво запрет ее снаружи. Хотя... чем черт не шутит. Но тогда водитель фургона, минуты за две до появления клиента, должен подойти и открыть дверь. В этот момент его ниоткуда не будет видно, к придется начать с него.

Человек посмотрел на часы. Десять двадцать восемь. Пора. Он упер карабин в плечо, приложился к прицелу и стал ждать.

Клиент наконец появился и уверенно направился к "мерседесу", оказавшись в перекрестье прицела. Киллер навел карабин на левую сторону груди клиента, потом решительно поднял прицел выше. Задержал дыхание, досчитал до трех и нажал на курок. Аккуратно положил карабин на мешковину, бросил рядом вязаную шапочку, взял пакет с бутылкой и, стягивая на ходу перчатки, исчез за ведущей на улицу дверью. Через несколько минут трамвай уже уносил его по направлению к трем вокзалам.

Проехав одну остановку, убийца выскочил из вагона, немного постоял у газетного стенда, а когда трамвай исчез из виду, сел в припаркованный неподалеку "Москвич" и по мобильному телефону доложил, что заказ исполнен.

Юное дарование

Марк Цейтлин в детстве подавал очень большие надежды. Как и полагалось мальчику из не богатой, но и не бедной еврейской семьи, ему были созданы все условия. Марка пытались учить скрипке, однако неудачное падение с велосипеда, приведшее к серьезному перелому правой руки, поставило на этой затее крест. Тогда ему наняли учительницу французского, которая обнаружила у мальчика незаурядные способности к языкам. Реализации этих способностей помешала специфика французского произношения одной согласной. То есть у Марика с этой спецификой проблем не было. Но семья проживала в пролетарском районе, и когда Марик общался во дворе со сверстниками, характер этих контактов, во многом обусловленный различиями в фонетическом строе языка, зачастую вызывал у мальчика далеко не положительные эмоции. Когда количество отрицательных эмоций превысило критический уровень, Марик наотрез отказался от занятий французским.

Это был поступок.

Белла Иосифовна и Наум Семенович испробовали все без исключения меры воздействия, за исключением, конечно, непедагогичных, но сломить ребенка не смогли. С учительницей пришлось расстаться. А было тогда Марику всего семь лет.

В течение некоторого времени в семье царил разброд. Никто не понимал, что делать с ребенком дальше. Но тут в Москву приехал дядя Володя из Свердловска, родной брат Беллы Иосифовны, по профессии школьный учитель математики и в прошлом фронтовик. Дядя Володя поселился у Цейтлиных, мгновенно покорил Марика рассказами о войне и обучил игре в подкидного дурака. Именно дядя Володя как-то за чаем сказал Науму Семеновичу:

– Знаешь, Нема, а у мальчишки определенные математические способности.

– С чего это ты взял? – поинтересовался Наум Семенович. – Они цифр-то не знает.

– Знает, – с полной ответственностью заявил дядя Володя. – А если хочешь убедиться, я тебе сейчас покажу одну штуку. Марик! Иди сюда!

Марик вышел из другой комнаты. Дядя Володя достал из буфета колоду карт. Наум Семенович не считал карточную игру, тем более в подкидного дурака, каким-то особым пороком, но играть ему приходилось редко, а уж мысль о том, чтобы сесть за карты с собственным сыном, ему вообще никогда не приходила в голову. Выигрыш Марика в первой партии Наум Семенович воспринял спокойно. Когда же было сыграно шесть партий, оказалось, что Марик выигрывает с роковой неизбежностью. Если же он проигрывает, то выигрывает дядя Володя, и никак иначе.

– Вы сговорились, – констатировал шестикратный дурак, оставшись в седьмой раз с третью колоды на руках.

– А вот и нет, – возразил дядя Володя. – Я тебе обещал кое-что показать. Сдаем еще раз.

Когда около половины карт ушло в сброс, дядя Володя спросил:

– Марик, какие карты на руках у папы?

У Наума Семеновича было девять карт. Марик безошибочно назвал семь из них, а у двух оставшихся определил масть. Дядя Володя передал свои карты Науму Семеновичу.

– А у меня?

Точность результата была той же.

– Ну как? – поинтересовался дядя Володя у Наума Семеновича.

– Не может быть, – сказал потрясенный отец. – Давай по новой. Эксперимент был проведен еще трижды, причем в третий раз – в присутствии вызванной с кухни Беллы Иосифовны.

– Володя, – спросила Белла Иосифовна, когда Марик был отправлен спать, – а почему ты все-таки думаешь, что у него будет хорошо с математикой?

– А потому, – авторитетно ответил дядя Володя, – что я его учил, как держать карты в руках, как класть их на стол и что старше чего. До того, чтобы их считать, он додумался сам и делает это лучше меня.

В результате дядя Володя, с общего согласия, взялся развивать математические способности Марика. Способности действительно были. Всякого рода занимательные задачки Марик щелкал как орешки, не пренебрегая при этом и отработкой чисто технических приемов. В результате, определение момента встречи двух пешеходов или степени наполнения бассейна не вызывало у него никаких трудностей, что и определило впоследствии школьную часть его биографии. На уроках арифметики, а потом алгебры и геометрии, Марику было решительно нечего делать. Все контрольные работы он писал мгновенно и если, вместо ожидаемой пятерки, получал четверку, то только из-за погрешностей оформления и арифметических ошибок, поскольку на такие мелочи Марик внимания не обращал. По два раза в год его посылали на математические олимпиады, откуда Марик неизменно возвращался с наградами. Один раз про него даже написали в "Комсомольской правде". К середине восьмого класса Марик был вполне готов к тому, чтобы сдавать вступительные экзамены по математике в институт.

Забегая вперед, скажем, что математика из Марка не вышло. Вышел человек, хорошо владеющий определенной математической техникой. И суть не в том, была в нем потребная для математического гения божья искра или ее не было. Как говорится, посеешь характер – пожнешь судьбу.