Урс Маннхарт - Рысь
28
Небо над парковкой у Виспилеграта было совершенно безоблачным, воздух – еще прохладным. Пауль и Марианна Хильтбруннеры, Геллерт, Лен и Скафиди – все были в сборе. Сотрудник проекта Пьер Пюсьё из Монтрё должен был прибыть с двумя телевизионщиками, которым Пауль разрешил снимать, а Геллерт ждал Надю Орелли, приглашенную по договоренности с тем же Хильтбруннером. Сегодня им надо было найти место, где окотилась Рая, исследовать рысят и маркировать им ушки, чтобы впоследствии идентифицировать их в случае поимки.
Здоровались все, как закадычные друзья, а Пауль Хильтбруннер по-прежнему разливал шампанское. Гибель Тито не должна была омрачить радость от принятия новой концепции «Рысь-Швейцария» и одобрения бюджета.
Геллерт спросил Хильтбруннера, не дали ли анализы Тито новых результатов. Хильтбруннер как раз собирался ответить, когда перед ними внезапно показалась машина Штальдера.
Вернувшийся раньше обещанного срока, Штальдер был в хорошем настроении, прямо-таки светился, рассказывал о впечатляющем конгрессе и множестве контактов, которые ему удалось завязать. С необыкновенным воодушевлением поведал о проекте, посвященном рыси в румынских Восточных Карпатах, попутно посетовав на скверные условия работы тамошних зоологов.
Хильтбруннер и Геллерт, к которым Штальдер обращался в первую очередь, смотрели на вдохновленного коллегу с некоторым изумлением. Штальдер поинтересовался поводом для распития шампанского.
Геллерт признался, что новости есть хорошие и плохие. Сначала плохая: Тито мертв. Хорошая: у Геры новый ошейник, ловля прошла отлично, он овладел духовой трубкой. И вторая хорошая: министерство ратифицировало новую концепцию, им предстоит переселить в Восточные Альпы полдюжины рысей. Помимо этого им пообещали полтора миллиона франков.
Лицо Штальдера приобрело суровое выражение. Прежде чем выяснить, кто из дуболомов прикончил Тито, он спросил, передало ли государство кантонам право на отстрел рысей, наносящих урон хозяйству.
И когда Пауль Хильтбруннер с гордостью ответил утвердительно, Штальдер опустил голову, точно прибитый зверь.
Геллерт рассказал Штальдеру, как погиб Тито, как сам он среди ночи помчался осматривать место происшествия. И чуть не упомянул о погибшей бабочке.
После паузы, во время которой на парковке царило молчание, Штальдер – словно чтобы отвлечься от собственных мыслей – спросил, не пора ли идти к Раиным детенышам.
– Надо еще немного подождать, – ответил Хильтбруннер.
– Чего?
– Пьера, и еще Жака Селяви, – сказал Хильтбруннер.
– Селяви?
– Этой мой друг, – пояснил Хильтбруннер. – Лучший фотограф и режиссер-анималист из всех, кого я знаю. Он потрясающе снял рысей во французской части Юрских гор, теперь пусть снимет и рысят.
Штальдер уперся.
– Ему обязательно снимать их здесь и сейчас?
– Я ему обещал.
Недовольство Штальдера не ускользнуло от Хильтбруннера.
– А Пюсьё зачем едет?
– Пьер живет недалеко от Селяви и едет за компанию.
Штальдер покачал головой и отвернулся.
Марианна Хильтбруннер спросила Геллерта, где обитают остальные самки.
Все, кроме Штальдера, вскоре включились в разговор о последних пеленгованиях, о странствиях Блуждающего Яичка, о ложном толковании сигналов, о запоминающихся встречах с рысями, охотниками и овцеводами. Не успел Геллерт решить, отдать ли чемоданчик с медикаментами Штальдеру, который обычно носил его, как на парковке появился мощный пикап, тяжелыми шинами растиравший мелкую щебенку по асфальту. Из пикапа вышли Пьер Пюсьё, режиссер Жак Селяви и его оператор Жильбер Корню. Все они говорили по-французски.
У Селяви удивительно юное лицо возвышалось над жилистой фигурой, возраст которой определить было невозможно. Его оператор Жильбер Корню отличался приземистостью и болезненно большими глазами – не похоже было, что он готов карабкаться по крутым откосам.
Только они приехали, как появилась и небольшая машина с наклейкой «Про Натуры», белым козликом на зеленом фоне, – Надя Орелли.
– О нет, еще и Орелли, – проронил Штальдер, пока Надя еще не заглушила мотор.
Он подошел к Хильтбруннеру.
– Сначала двое операторов, потом Пусьё, которому тут вообще-то делать нечего, а теперь еще и Орелли. Может, сбегаем в Гштад – еще кого-нибудь прихватим? Может, и Роджер Мур [17] с нами пойдет? Ему наверняка охота по скалам полазить и поглядеть на милых котяток!
– Спокойней, Штальдер, спокойней, – утихомиривал Хильтбруннер.
– У нас маркировка детенышей, а не школьная экскурсия!
– Не устраивай бунт из-за нескольких людей. Ты, наверно, слишком хорошо отдохнул на конгрессе.
Я уже давно говорил о том, что Селяви приедет. Его фильм наверняка пойдет по швейцарскому телевидению, и мы наконец покажем, чем занимаемся на проекте. Так о нас узнают гораздо больше людей, чем если мы будем рассказывать о рысях в цвайзимменских школах. Тем более я не знал, что он возьмет с собой оператора.
– А я вообще ничего не знал. Я думал, мы пойдем втроем или вчетвером – чем меньше, тем лучше. Передачки по телевизору, странички в Интернете и вся тому подобная дребедень – это, конечно, прекрасно, но сейчас речь идет о маркировке детенышей. Не мне тебе объяснять, насколько щекотлива эта работа и насколько велик риск, что самка бросит детенышей, если ее спугнуть.
Штальдер стоял напротив Хильтбруннера, каждая жилка на его лице дышала напряжением.
Хильбруннер спокойно и самоуверенно смотрел ему в глаза.
– Вот именно, мне ничего объяснять не надо. Но тебе, наверно, полезно будет узнать, что нам еще ни разу не удавалось показать по телевизору нормальные кадры. Отрубленные лапы, обглоданная до костей Рена, разрезанный ошейник Юли и сбитый машиной Тито – вот все, что видели зрители. Сплошной негатив. Кадры, которые представляют нас пассивными наблюдателями – словно мы только и делаем, что собираем мертвых рысей. Понимаешь? И если Селяви, помимо того, что он снял в Юрских горах, снимет еще и детенышей, то получится материал, которого хватит для документального фильма по швейцарскому телевидению, который, в конце концов, выгодно представит проект. И, возможно, поспособствует увеличению финансовых вложении со стороны кантонов. Без маркировки детенышей в таком фильме не обойтись, потому что именно тогда станет понятно, насколько трудна и щекотлива наша работа. А потом всегда надо распространять знания о том, как живут рыси. И, в частности о том, что самка рождает не семь детенышей в год, а одного-двух, и далеко не всегда оба доживают до следующей весны.
Штальдер не сводил глаз с Хильтбруннера.
– Это можно и статистикой показать. Мы же не просто так ее собираем.
– Но в фильме, кроме цифр, будут и эмоции. Сами по себе цифры малоубедительны.
– Эмоции! – чуть не задохнулся Штальдер. – Если речь о том, чтобы показать наивным городским романтикам, какая пушистая у детенышей шерстка, то на меня можете не рассчитывать. Этот фильм не скажет правды, если заодно не покажет, как рысь в клочки разрывает косулю. Потом ты, наверно, забыл, что нам тут прокалывают колеса и ломают антенны, воруют из машин карты, что скоро нам придется класть приемник и список частот под попутку, чтобы кто-нибудь не пошел пеленговать наших рысей со стволом. Если мы целой автоколонной заявимся в Лауэнен, как цирк-шапито, то хлопот не оберешься. Там полно стариков-охотников, которые день-деньской сидят у окошка и караулят, кабы чего не случилось. Я не хочу огораживать станцию колючей проволокой. Нам надо работать незаметно. Из-за Раи и из-за того, что здесь пруд пруди всяких дуболомов.
Покуда Штальдер столь недвусмысленно изъяснялся, Надя Орелли выпита из машины, поздоровалась со всеми и услышала ответные приветствия ото всех, кроме Штальдера, встретившего ее угрюмым взглядом.
Раздраженный Штальдер продолжал:
– Но разве тебе нужны причины? Я просто констатирую, что здесь слишком много людей. Кто-то должен уйти. И чтобы избежать долгих дискуссий, уйду сам. Рая будет мне благодарна.
Развернувшись, он размашисто зашагал к своей машине.
– Если я кому нужен, то я пеленгую, – бросил он напоследок. – Вино или Сабу. Увидимся на следующей маркировке с меньшим количеством людей. Или на проекте в румынских Карпатах. Если так будет продолжаться, я тут не задержусь.
Штальдер резко завел мотор и был таков.
Пауль Хильтбруннер покачал головой, пробормотал что-то об аутистах и повернулся к Жаку Селяви и Жильберу Корню. Геллерт стоял как вкопанный, не выпуская из рук штальдеровский чемоданчик. Лен жалел о том, что слишком медленно думает. Не то бы он уехал вместе со Штальдером.
– Когда подойдем ближе к рысям, надо будет поделиться на группы, – сообщил Хильтбруннер, разлил остатки шампанского и поделил людей так, что все поместились в три машины.
По дороге в Лауэнен Хильтбруннер без передышки болтал с Селяви и Корню. На беглом французском предупреждал, чтобы те не питали слишком больших надежд. Могло статься и так, что они не найдут ни Раи, ни детенышей.
