Хизер Гуденкауф - То, что скрыто
Размахнувшись, Риэнн влепляет Чарм звонкую пощечину.
Клэр
– Почему они так злятся? – спрашивает Джошуа и дергает мать за руку.
Клэр видит, как морщится Чарм, а женщина в нелепом платье замахивается для удара. Когда женщина дает Чарм пощечину, Джошуа вскрикивает и сжимается от страха. Клэр бросается к двери, и Джошуа зовет ее дрожащим голосом:
– Мама! Ты куда?
– Сейчас вернусь, – уверяет его Клэр, выходя на улицу. – Побудь пока с Бринн!
– Что здесь происходит? – осведомляется Клэр, переводя взгляд с Чарм на незнакомку, а с нее – на Эллисон. Эллисон стоит в замешательстве; ее вид сродни чувствам Клэр. – Чарм, как ты? – Клэр внимательно осматривает лицо Чарм; ярко-алый отпечаток ладони резко контрастирует с бледной кожей.
– Нормально она! – рявкает незнакомка.
– Риэнн, что с тобой? – негромко укоряет ее мужчина. – Ты прямо как с цепи сорвалась!
– Мама! – недоверчиво ахает Чарм и, осторожно ощупывая лицо, разражается бурными рыданиями.
Мама… Значит, это мать Чарм, догадывается Клэр. Ничего удивительного, что Чарм потратила целое состояние на книги из серии «Помоги себе сам»! У Чарм и ее матери одинаковые карие глаза и полные губы. От пристального взгляда Клэр не укрываются ни одежда Риэнн, тесноватая и подходящая более молодой по возрасту женщине, ни суровые складки вокруг рта. И все же заметно, что изрядно потасканная блондинка с расплывшейся фигурой когда-то была настоящей красавицей. Вдруг взгляд Клэр падает на фотографию, которую Риэнн держит в руках. В ней что-то поразительно знакомое. Она хватает Риэнн за руку.
– Эй! – злобно говорит Риэнн, выдергивая руку, но Клэр успевает выхватить снимок и впивается в него.
Она видит очень утомленную Чарм, немного моложе, чем сейчас, с младенцем на руках. На младенце голубая шапочка; у него вздернутый носик, тонкие губы и заостренный подбородок. Малыш широко раскрыл глазки, взгляд у него встревоженный, бровки сурово насуплены. Сходство несомненное. У Клэр есть почти такая же фотография Джошуа. Только на том снимке сынишка на руках у нее, и она выглядит такой же усталой. Джонатан сфотографировал их на следующий день после того, как они забрали сына домой из больницы.
– О господи! – Клэр бросает на Чарм недоверчивый взгляд. – О господи!
Клэр всегда боялась, что однажды отыщется родная мать Джошуа, и все равно захвачена врасплох.
– Чарм! – с трудом произносит она. – Ты мать Джошуа?
Эллисон
Я смотрю на психованную мамашу Чарм и не верю своим глазам. Интересно, успею ли я уйти незамеченной?
– Чарм, – повторяет насмерть перепуганная Клэр, – ты – мать Джошуа?
Чарм открывает рот, но с ее губ не слетает ни звука. Она задирает голову к небу, как будто молится, и на ее лицо капает дождь.
Риэнн цепко хватает Чарм за запястье; Чарм безуспешно пытается вырваться.
– Ах ты, шлюха! – говорит Риэнн, дергая дочь за руку.
Чарм пробует заговорить, но из ее горла вырывается какое-то бульканье. Я больше не выдерживаю.
– Это я, – с трудом говорю я.
Клэр смотрит на меня, ничего не понимая.
– Это я… мать Джошуа. – Я обращаюсь только к Клэр. – Это я.
Бринн
Джошуа ходит за мной хвостиком, хныча и блея, как ягненок. Я хочу постоять у окна и посмотреть, что происходит на улице, но не могу остановиться.
Безостановочно хожу туда-сюда. Кажется, будто что-то заползает мне под кожу.
– Что происходит? – то и дело спрашивает Джошуа.
Бедный малыш, снова и снова думаю я, стараясь прогнать из головы воспоминания. Перед глазами всплывают картинки, и я дергаю себя за волосы, чтобы убрать их…
После особенно сильной схватки и истошного вопля сестры – я сжимаюсь, думая о том, что его наверняка слышат все наши соседи, – показывается головка ребенка. Она растягивает и разрывает нежную кожу сестры.
– Эллисон, выходит! – сказала я дрожащим от страха голосом. – Уже почти вышел!
Стиснув зубы от боли, Эллисон жалобно простонала: «Нет!» – и заплакала. Потом сдвинула ноги и рукой попыталась затолкать головку ребенка обратно.
– Эллисон! – встревоженно закричала я, хватая ее за руку. – Не надо!
Она ударила меня, но очень слабо, и тут началась очередная схватка и, несмотря на ее желание удержать ребенка внутри, младенца словно вытолкнуло наружу мощной волной. Охваченная благоговейным ужасом, я следила, как из Эллисон вылезает покрытая слизью головка. Мать и вылезающее на свет дитя вместе показались мне какой-то страшной, уродливой языческой богиней.
– А-а-а-а! – закричала Эллисон. – Нет, нет, нет! – Она замотала головой из стороны в сторону. – Нет, нет, нет!
– Элли, потужься еще разок, – попросила я. – Еще разок, и все. Давай! – приказала я, хотя никогда в жизни не смела ей приказывать. Эллисон замолчала, посмотрела на меня – и послушалась. – Эллисон, давай еще, последний раз. Всего один раз, ребенок выйдет, и тебе больше не будет больно. Обещаю!
Эллисон кивнула; она дышала часто-часто и неглубоко. Я быстро поправила ей подушки; вся дрожа, она с трудом приподнялась на локтях. Потом пристально посмотрела на меня, и на ее лице появилось такое знакомое решительное выражение. Ее серо-голубые глаза едва не вылезали из орбит, губы сжались в нитку.
– А-а-а-а-х! – закричала она, и мне на руки вдруг выпал младенец, весь в околоплодной жидкости и крови. Девочка. Крошечная девочка, покрытая толстым слоем кровавой слизи. Потрясенная, я брезгливо отодвинула ее подальше от себя на вытянутых руках – как будто нечаянно схватила чью-то использованную прокладку.
– Это девочка, – сказала я, потому что не знала, что еще сказать и что делать.
– О господи! – закричала Эллисон. – И что мне теперь делать? Что мне делать? – Она упала на подушку и забилась в истерике. Она вся дрожала, с головы до ног. – Пожалуйста, унеси это… существо, Бринн! Пожалуйста! – молила она. – Убери!
Я посмотрела на новорожденную малышку. Она не кричала и не сучила ножками, а тихо лежала у меня на руках; ее маленький ротик то открывался, то закрывался. Она была похожа на рыбку, которую вытащили из воды.
– Эллисон, что мне с ней делать? – неожиданно для себя самой я разозлилась на сестру.
– Мне все равно, мне все равно, только унеси, убери отсюда это… существо! Пожалуйста!
Я снова посмотрела на малышку. Она по-прежнему не издавала ни звука, хотя ее грудка быстро-быстро поднималась и опускалась. Я схватила с прикроватной тумбочки ножницы и стала неумело перерезать пуповину. Получилось, но с трудом. Как будто я резала очень толстую, пульсирующую веревку. После того как я обтерла новорожденную полотенцем, я отнесла ее в дальний угол комнаты и уложила на груду тряпья. Взяла еще одно чистое полотенце и сунула его между ног Эллисон, стараясь остановить кровотечение. Я боялась, что ее нужно зашивать. Все грязные простыни и полотенца я запихала в мешок для мусора; туда же сунула окровавленные спортивные штаны.
– Не волнуйся, Эллисон! – говорила я, накрывая дрожащую сестру одеялом. Она закрыла глаза и, как мне показалось, задремала. – Я обо всем позабочусь! – Я покосилась на девочку, которая лежала в углу. Тонкая ручка выпросталась из полотенца, в которое я ее завернула; она как будто к чему-то тянулась. – Я сейчас вернусь!
Волоча за собой полный мешок для мусора, я побежала вниз по лестнице; мешок глухо колотился о каждую ступеньку. Я понимала, что времени у меня очень мало. Надо прибрать в комнате Эллисон и отвезти малышку и сестру в больницу. Только как уговорить сестру? Она была в шоке и ничего не желала слушать. Мне кажется, она тогда думала, что если не будет смотреть на ребенка, то все закончится быстрее и создастся впечатление, что все происходит не на самом деле.
Я затащила мешок с окровавленным бельем в гараж и кинула в большой контейнер, а сверху навалила другой мусор, чтобы снаружи ничего не было видно. В доме пронзительно зазвонил телефон. Я не знала, что делать. Может быть, звонят родители; хотя мы уже не были маленькими, они по-прежнему регулярно нас контролировали, проверяли, чем мы занимаемся. Телефон звонил не умолкая. Значит, точно родители… Я схватила трубку.
– Алло!
– Бринн! – услышала я голос отца. – Что там у вас? Ты что, бегала?
– У нас все хорошо, – солгала я. – Я была в гараже, выкидывала коробку из-под пиццы.
– Мама попросила меня узнать, как у вас дела. Все в порядке?
– Конечно, папа! – досадливо ответила я. – Что у нас может быть не в порядке?
– Знаю, знаю, ничего, – согласился отец. – Мы будем поздно, после полуночи.
Я посмотрела на часы. Было почти девять; летнее солнце только начинало заходить.
– Не волнуйся, папа, все будет хорошо, – сказала я.
– Ладно, – сказал он. – Пока, Бринн!
– Пока, папа. – Я отключилась и поспешила в комнату Эллисон, перескакивая через две ступеньки.
Распахнув дверь, я невольно застыла при виде открывшейся мне сцены. Как будто после резни! Несмотря на то что я выкинула все окровавленные полотенца и простыни, на постели Эллисон расплывалось громадное алое пятно; даже стены почему-то были забрызганы кровью. Эллисон выглядела ужасно. Под глазами у нее я заметила черные круги. Она по-прежнему вся дрожала, хотя мне казалось, что в комнате жарко и душно.
