Тэми Хоуг - Девушка Лаки
Он продолжал смотреть в зеркало, и его палец продолжал ритмично ласкать Серену в такт ее надрывному дыханию. Она простонала и тоже начала двигаться в такт его руке, смутно осознавая, что теряет контроль и отдается во власть инстинктам. Лаки тем временем все ближе и ближе подводил ее к самому краю.
Задыхаясь, девушка шептала его имя, чувствуя, что ей не хватает воздуха. В зеркале она видела, как вздымается и опадает ее грудь. Рука Лаки продолжала дарить ей наслаждение. Он по-прежнему пристально наблюдал за ней, не иначе как получая от этого не меньшее наслаждение, чем и она. Серена не отрывала взгляда от его губ, чувственных, манящих, с которых слетало ее имя.
– Давай, милая, давай, давай, давай… – шептал он по-французски.
Экстаз обрушился на нее океанской волной, на мгновение лишив дыхания. Тело напряглось, и она была готова кричать от наслаждения, однако Лаки быстро повернул ее к себе лицом и прильнул к губам поцелуем. Он целовал ее жадно, по-варварски грубо, запустив свободную руку ей в волосы.
В следующее мгновение они оказались на кровати. Серена, ощущая спиной прохладу простыни, не сводила с него глаз. Лаки, стоя одной ногой на полу и положив колено другой на матрас, сорвал с себя футболку и отшвырнул в сторону. Еще миг – и он предстал перед ней во всей своей восхитительной наготе и восхитительной готовности к любовным играм. Накрыв ее крепким телом, он одним плавным и сильным рывком проник в нее.
Серена выгнулась под ним дугой, стараясь как можно глубже принять его в себя. А затем раз за разом отдавала ему свое тело, позволяя снова и снова проникать в него в волшебном ритме любви. Она радостно отзывалась на несокрушимую мощь его толчков, гладила мускулистую спину, вдыхала жаркий мускусный запах его тела, упивалась пряными поцелуями и все это время понимала, что ей страстно хочется чего-то большего.
Заглянув Лаки в глаза, она прочла в них муку и напряжение. Они не отпускали его в те мгновения, когда он дарил ей свое тело, но по-прежнему прятал душу. Серена была готова поклясться, что едва ли не физически ощущает ту ужасную борьбу, которая клокочет в нем, и невольно испытала жалость к этому странному, непонятному человеку. Впрочем, в такие мгновения рассудок не имеет права голоса. Сейчас она могла лишь одно: дарить ему свою любовь, как бы глупо это ни звучало. Дарить, несмотря ни на что. Дарить, зная, что ее любовь ему не нужна. Дарить, зная наверняка, что ее сердце будет разбито.
Она крепко обхватила Лаки и с отчаянием человека, борющегося за свою жизнь, прижалась щекой к его груди, чувствуя, как жажда любви окончательно сокрушает броню разума и логики. Она впервые в жизни влюбилась в мужчину, влюбилась бесповоротно и безнадежно. Лаки отправил ее в сладостно-пугающий полет к вершинам блаженства, и сейчас они вместе воспарили к ним, пусть даже на короткие мгновения. И Серена на какой-то ослепительный миг прониклась надеждой, что и он когда-нибудь полюбит ее.
Глава 13
Она была похожа на ангела. Красивые золотистые волосы разметались по подушке. Длинные ресницы напоминали изящный кружевной веер, розовые сочные губы слегка приоткрыты. Глядя на нее, Лаки испытал мучительную нежность. Он протянул было к ней руку, но вовремя себя остановил – его пальцы замерли всего в дюйме от ее лица.
Она была открытой и нежной, сильной и смелой – всего этого он давно уже не находил в женщинах. Если его что-то и привлекало в них, то только исключительно тело. Конечно, тело само по себе тоже было способно подарить ему наслаждение. Те минуты, когда был в ней, показались ему верхом блаженства. Серена отбросила холодность, отдавшись во власть безрассудной страсти, чем вырвала его из монотонной череды будней и заставила вновь ощутить жизнь в ее восхитительной полноте и яркости. Он мог бы брать ее по пять раз в день – и так и не насытиться любовью. Никогда еще он не испытывал такой неутолимой потребности в женщине, и никогда еще его желания не удовлетворялись с такой сладостной покорностью.
Он ни за что бы не поверил, что эта женщина, которую он впервые увидел в лавке Готье, сдержанная и спокойная, способна на такую страсть. Лаки криво усмехнулся, мысленно упрекнув себя в плохом знании женщин.
Серена оказалась отнюдь не холодной ледышкой. Скорее теплым, золотистым искушением. Растворяясь в ней, он воспарял к небесам, прекрасно зная, сколь скоротечны эти минуты блаженства. Она явно захочет от него большего. Того, что он не способен ей дать. Он не сможет подпустить ее близко к себе, тем более раскрыть перед ней душу. Ему становилось страшно при мысли, что она узнает – узнает то, что он делал, как жил, что видел. Заглянет в темноту, в которой обитает его душа, и вторгнется в его мысли. А еще его пугало то, что произойдет потом. Весь прошлый год он пытался собрать себя как личность, мучительно восстанавливая из тех оcколков, в которые превратилась его душа в жутком аду Рамоса. Теперь эти осколки пришли в движение, ударяясь друг о друга, готовые разлететься в разные стороны, как карточный домик под дуновением сильного ветра. Одно неверное движение, и все развалится.
Ему нужен привычный покой, одиночество, искусство. Только и всего. Он очистил собственный мир от всего лишнего, оставил лишь эти простые сущности, потому что все остальное просто не выносил. Не выносил человеческого общества, потому что присутствие посторонних людей его раздражало, ибо было подобно прикосновению холодного воздуха к обнаженному нерву. Так что фокус его бытия должен оставаться внутри, если он хочет сохранить себя как личность. Ему не нужна женщина, которая в силу своей профессии заглядывает людям в головы, выведывает сокровенные тайны, препарирует их, чтобы понять, что же именно их удручает, создает проблемы.
Стараясь не потревожить Серену, он неслышно выскользнул из постели, натянул джинсы и застегнул «молнию». Пуговицу на поясе он оставил незастегнутой. Затем выудил из карманчика футболки сигарету и, сунув ее в рот, прошел через всю комнату к застекленной створчатой двери, которая все это время оставалась открытой. Где-то вдали, словно аккомпанемент его настроению, прогрохотал гром. Лаки не отпускало ощущение, будто гроза вот-вот разразится не только за стенами дома, но и в нем самом.
То же самое касалось и Шансон-дю-Терр. Его почему-то не оставляло недоброе предчувствие. Оно возникло с самого начала, а теперь только усугубилось. Противоборствующие стороны сошлись в схватке и нещадно давили друг на друга. Что-то непременно должно произойти. Вытащив из кармана спички, Лаки прикурил и выпустил струйку дыма, размышляя о том, кто же из противников сломается первым.
Гиффорд Шеридан – старик сильный и упрямый, но все равно старик. Будь у него сын или внук, которому он мог передать дом и землю, положение дел было бы не столь серьезным. Однако в данном случае расклад не в его пользу, а значит, ни плантации, ни болотам не светит ничего хорошего. Гиффорду противостоят «Трайстар» и Лен Берк. Последний во многом напоминал Лаки его мучителя, полковника Ламберта, человека, ни в чем не знавшего границ, если он чего-то хотел. На что же готов пойти Лен Берк? А Шелби? Ради своих капризов она точно пойдет на что угодно. Уж что-что, а это Лаки знал хорошо.
Мейсон Тэлбот представлялся ему лишь жалкой пешкой, послушным орудием в руках «Трайстар» и Шелби. Уж слишком он бесхребетен и безынициативен, чтобы самостоятельно затеять что-то серьезное. Гиффорд вообще считает его не слишком далеким, даже слегка туповатым. Однако сбрасывать со счетов Мейсона тоже не стоит. Для него главное – попасть в законодательное собрание, а значит, он приложит все усилия к тому, чтобы убедить горожан в пользу грядущего экономического расцвета. После этого «Трайстар» вцепится в этот край своими алчными лапами, а сам Мейсон будет избран в легислатуру штата и вернется в Батон-Руж, где станет влиятельным лоббистом химической промышленности…
Взгляд Лаки вернулся к кровати и спящей Серене. Она беспокойно заворочалась и, что-то пробормотав во сне, протянула руку к той части кровати, где только что спал он. Лаки задумался. На эти хрупкие плечи легло тяжелое бремя забот, и если она решила поддержать деда, не станет ли это напрасной попыткой отсрочить неизбежное? Она ведь сама сказала, что никакие уловки Гиффорда не заставят ее вернуться сюда навсегда. Что же будет после того, как она уедет?
– Лаки! – шепотом позвала Серена, пробудившись ото сна.
Поморгав от яркого света, она села в постели и убрала с лица золотистые пряди. Наблюдая за ней, Лаки ничего не сказал, любуясь ее телом. Поймав на себе его взгляд, Серена поспешила прикрыть грудь простыней. Ее жест поразил его своей нелепостью – разве между ними ничего не было этой ночью? Так зачем же ей стыдиться его?
Серена поморгала, отгоняя ресницами сон.
– Что ты там делаешь?
– Курю, – угрюмо отозвался Лаки и, затянувшись, выпустил кольцо дыма. Серена нахмурилась и, встав с постели, завернулась в простыню, как античная гречанка в хитон.
