Виктор Пронин - Победителей не судят
— Ты взяла и то и другое?
— Нет. Только первое.
— Это правильно, — кивнул в темноте Касьянин. — Ты очень практичная девушка. Слушай, ты всегда здесь одна?
— Нет.
— Значит, мне повезло?
— Говорю же — везучий.
— Мне не опасно оставаться?
— Страшно стало?
— Знаешь... Не очень. В последнее время закалился. Как я понял, мое существование на земле — вещь не слишком надежная. Зыбкая какая-то, случайная.
Поэтому многое меня уже не слишком тревожит.
— Возле того трупа закалку прошел?
— Не только, Наташа, не только... Я и сейчас, вот здесь, с тобой, тоже закаляюсь... Кроме батареек и презервативов, ты что-нибудь купила?
— Тебя как зовут?
— Илья.
— Так вот, Илья, ты дал мне такую кучу денег, какой я никогда и в руках не держала. Я столько всего накупила, что нам хватит весь этот дом накормить и напоить.
— Да? — Касьянин хотел было спросить о презервативах — хватит ли их на весь этот дом, но вовремя остановился, это уже был бы перебор.
Наташа подтащила из угла какой-то ящик, перевернула его и сверху застелила газетой. Получился вполне приличный стол, невысокий, под стать низкому дивану.
В сумрачном свете, идущем от большого оконного провала, на нем вполне были различимы и бутылки, которые вынула Наташа из целлофанового пакета, хлеб, кусок колбасы, ярко-красные помидоры, казавшиеся в полумраке комнаты почти черными.
— Смотри, — Наташа была радостно возбуждена, обилие продуктов, которые ей удалось достать среди ночи, привело ее в почти детский восторг. — Вот водка...
«Смирновская». Заметь, отечественная «Смирновская», а не польская, не молдавская, не мандрыковская... Это красное испанское вино! Ты когда-нибудь пил красное испанское вино прямо из горла?
— Я его и из стаканов не пил. — Будем исправлять твое воспитание.
— Знаешь, мое воспитание как-то больше толкает меня к «Смирновской»...
Если не возражаешь.
— Приветствую! Ты, наверное, будешь меня ругать, но я купила ананас, — сказала Наташа, оробев.
— Это прекрасно! — сказал Касьянин.
— Точно?! Тогда вообще все здорово! А вот в этой баночке — шведская сельдь в винном соусе... Ты когда-нибудь ее пробовал?
— Никогда! — искренне заверил Касьянин.
— Я тоже, — почему-то засмеялась Наташа.
Найдя какую-то щель в стене, она сунула туда фонарик, закрепила его куском кирпича, чтобы свет падал как раз в центр стола. Бутылки, помидоры, ананас, банка с сельдью — все вспыхнуло в полумраке, заиграло бликами, обещая праздник неожиданный, в чем-то даже запретный.
По тому, как радостно хлопотала Наташа, Касьянин понял, что нечасто ей приходилось накрывать стол где-либо, а хотелось, мечталось, глядя, как это бывает в кино или в гостях, если, конечно, она бывала в гостях.
— Как ты здесь оказалась? — спросил Касьянин.
— А! — Наташа махнула рукой. — Здесь никто не оказывается по собственному желанию. Все случайные. И исчезают неизвестно куда.
— Ты тоже исчезнешь?
— Конечно! И гораздо раньше, чем ты думаешь, чем я надеюсь, чем кто-то там наверху, — Наташа показала пальцем в потолок, — затевает.
— Ну ладно, это можно представить... А попала сюда как?
— А! — девушка снова пренебрежительно махнула рукой, как бы отмахиваясь и от самого Касьянина, и от его вопросов. — А ведь я могла слинять с твоими деньгами! — неожиданно обернулась она к нему, и он впервые заметил, что она нравится ему, понял, что пришел сюда не только для того, чтобы перебедовать ночь.
— Не слиняла, значит, не могла.
— Но мысль была! — шало произнесла Наташа.
— У меня тоже бывают разные мысли.
— Например?
— Например, мне хочется, чтобы ты села рядом, а я положил тебе руку на плечо.
— О! — воскликнула Наташа. — Это от тебя никуда не уйдет.
— Хорошо бы, — вздохнул Касьянин.
— Да перестань ты вздыхать... Не поверишь, мне хочется того же... А как сюда попала... Родители устроили пэтэушницей... На штукатура решили меня выучить. Понимаешь... — Наташа быстро глянула на Касьянина через плечо, словно прикидывая, стоит ли говорить главное. — Ну, это... Стихи начала писать, а мои старики решили, что я слабоумная. Наверное, правильно решили. Но из училища я сбежала... Представляешь, вот такой дом отштукатурить?! Кончиться можно.
— Можно, — согласился Касьянин. — А у тебя есть что-то вроде вилки, стакана?
— За кого ты меня принимаешь? — Даже в темноте было видно, как обиженно сверкнули глаза у девушки. — Думаешь, я совсем, да? — Она нагнулась к сумке у дивана и вынула оттуда сверток — там оказались пластмассовые стаканчики и гибкие одноразовые вилки. Видимо, Наташа иногда перекусывала у киосков, а посуду, которую ей давали, уносила с собой. — Каково? — спросила она, укладывая вилки на газету.
— Потрясающе!
— Я не положила еще самое главное, — и Наташа между бутылок поставила на ребро пачку салфеток. — Ну? Что скажешь?
— Нет слов! — Касьянин вышиб пробку из бутылки с испанским вином и почти доверху наполнил Наташин стаканчик.
— Не много? — спросила она.
— Сухое вино... Надо уж очень много его выпить, чтобы захмелеть. А захмелеешь — тоже не страшно.
— Думаешь, мне ничего не грозит?
— Уверен.
— Жаль.
— Ну, вообще-то... — растерянно проговорил Касьянин. — Я могу, конечно, немного поугрожать... Но не слишком опасно.
— Сколько тебе лет, Илья?
— Тридцать пять... шесть... Что-то так.
— Ничего, — кивнула Наташа. — Вполне дееспособный возраст.
— Ты имеешь в виду...
— Да, — Наташа не дала Касьянину договорить. Неожиданно в дверях раздался невнятный шорох, и оба почувствовали — в комнату кто-то вошел. Вспыхнул сильный свет фонаря, осветив сначала Наташу, потом луч передвинулся на Касьянина.
— Суду все ясно, — сказал человек удовлетворенно.
— Отвали! — резко бросила Наташа.
— Отваливаю, — и мужчина исчез так же неожиданно, как и появился.
Некоторое время еще слышались его шаги по лестнице, потом они затихли.
— Кто это? — спросил Касьянин.
— Хмырь болотный.
— Он тебя обижает?
— Он никого не обижает. Только стучит. Наша внутренняя служба безопасности.
— Кому докладывает?
— Черт его знает!
— А вообще... Тебя здесь не трогают?
— У меня «крыша». — Наташа подняла свой стаканчик, бесшумно чокнулась с Касьяниным и медленно выпила до дна. — Хорошее вино.
— А «крыша» надежная? — спросил Касьянин.
— Евладов... Слышал такую фамилию?
— Что-то знакомое...
— Если не слышал, значит, у тебя еще все впереди.
Больше никто их не тревожил, и Касьянин с Наташей без помех закончили свой полуночный ужин. Фонарь, который Наташа закрепила в кирпичном проеме, продолжал высвечивать стол, по стенам иногда проносились сполохи от проезжающих на повороте машин. Звуки, наполнявшие дом, постепенно затихли, и, когда над дальним лесом возникла еле заметная светлая полоска рассвета, дом уже спал. К этому времени на столе опустела бутылка красного вина, немного осталось и «Смирновской», которую, не торопясь, пригубливал Касьянин, закончилось все, что смогла достать Наташа в ночных киосках.
— Пора ложиться, — сказала она наконец. — Места у меня немного, так что хочешь ты или не хочешь, но придется нам с тобой спать на одном диване.
— Я не капризный, — усмехнулся Касьянин. — Привык к самым разным неудобствам.
— Ну ты даешь, Илья! — рассмеялась Наташа. — Душ не предлагаю, другие удобства тоже лучше отложить до утра...
Касьянин разулся, снял с себя пиджак, коробочку сотового телефона сунул под диван, чтобы не наступить на него в темноте. — Штаны тоже можешь снять, здесь тепло... А то утром будешь выглядеть, как последний бомжара с Павелецкого вокзала.
— Почему именно с Павелецкого?
— Потому что на Павелецком самые бомжаристые бомжи! Что ты там под диван запрятал? Деньги? Не бойся, не возьму!
— Деньги кончились. Поэтому я за них не переживаю.
— Тогда что же там?
— Телефон.
— Сотовый?! — восхитилась Наташа. — Покажи!
Рассмотрев при свете фонаря маленькую коробочку телефона, она набрала какой-то номер и, услышав идущие от аппарата гудки, тут же выключила его.
— Что же ты? Звони!
— Да нет... Поздно уже... Утром позвоню. Ложимся? — Наташа исподлобья посмотрела на Касьянина, и он понял, что в этом слове куда больше вопросов, чем может показаться на первый взгляд.
— Да, — ответил он сразу на все вопросы, которые почудились ему в голосе девушки.
— Как скажешь, — Наташа сбросила с себя синие джинсы, голубую рубашку мужского покроя и сразу стала какой-то беззащитной.
Легли рядом.
Некоторое время лежали, почти не прикасаясь друг к дружке, потом Касьянин осторожно завел руку девушке под голову и привлек с себе.
— Наконец-то, — произнесла она, и в голосе ее было облегчение. — А то как неродные.
— Породнимся, — ответил Касьянин.
