Хэрри Грей - Однажды в Америке

Слезы жалости к самому себе хлынули у меня из глаз и полились в мой стакан с виски. Я больше не мог сдерживать себя и зашелся в рыданиях.

— Ш-ш-ш, успокойся, пожалуйста. Люди смотрят, — прошептала она.

— Оставь меня в покое. Мне нужна только моя Долорес, — простонал я.

— Да ты и впрямь ужасно расстроен. Прости меня, — сказала она и обиженно удалилась.

— Эй, Башка, возьми себя в руки, — произнес знакомый голос. Это была Элен. Я не знаю, как долго она сидела рядом и наблюдала за тем, как я плачу. Она вытерла мне лицо салфеткой.

— От алкоголя и меланхолических песен тебе будет только хуже. Они, словно ветер, лишь раздувают сжигающий тебя огонь. Ты неплохо поплакал, а теперь тебе надо погасить то, что жжет тебя изнутри. — Она потрепала меня по щеке. — Ты сам знаешь, что здесь может помочь симпатичная девочка. Я удивлена, что ты в таком состоянии. Хочешь, я подыщу тебе прелестную крошку?

— Нет, — пробормотал я. — Я справлюсь сам.

— Тогда лучше иди, подыши свежим воздухом. Оттого что ты болтаешься здесь, тебе может стать только хуже.

— Да, — пробормотал я. Не глядя, я достал из кармана купюру, швырнул ее на стол и вышел из бара:

Когда я двинулся вдоль по улице, ко мне пристроилась какая-то девушка. Улыбнувшись, она сказала:

— Добрый вечер, мистер. Ищете, где бы хорошо провести время?

— Ты Долорес? — спросил я. Она улыбнулась и понимающе кивнула:

— За десять долларов я буду для вас вашей Долорес.

Она подхватила меня под руку и отвела к себе, в небольшой отель на Сорок седьмой улице.

В ее объятиях я вновь разрыдался:

— Долорес, Долорес, я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя!

Воображая, что нахожусь с Долорес, я занимался любовью с десятидолларовой заменой. Но после, когда я заплатил ей больше, чем она просила, я почувствовал себя совершенно разбитым. Я ушел от нее, испытывая отвращение к самому себе за то, что осквернил воспоминания о Долорес.

Я выглядел растрепанным и помятым, когда следующим утром появился в нашей комнате у Толстого Мои. Мой приход прервал общий разговор присутствующих, и я подумал, что речь шла обо мне.

— А мы только что вспоминали тебя, Башка, — насмешливо улыбнулся Макс.

Значит, я был прав — они обсуждали меня. Обсуждали за моей спиной.

— Что же вы вспоминали? — проворчал я.

— Ты выглядишь как жертва кота, поигравшего в кошки-мышки, — сказал Косой и с глупой ухмылкой описал вокруг меня круг, демонстративно разглядывая со всех сторон. — Да и пахнешь ты, как вполне дозревший, — добавил он и начал громко принюхиваться. Меня это начало раздражать, и я зло посмотрел на него.

— Кончай паясничать, Косой! — рявкнул Простак.

— Отвяжись от Башки, — с упреком добавил Макс и взглянул на меня с сочувственной улыбкой. — Ты был вчера вечером в забегаловке на Пятьдесят второй улице?

— И что? — спросил я.

— Вот. Это вернула Элен. — Он протянул мне тысячедолларовую купюру. — Она сказала, что ты оставил ее на столе. Ты был не в себе и рыдал о какой-то девке.

Я ничего не ответил. Голос Макса стал мягче.

— Она сказала, что у тебя неразделенная любовь, — сочувственно произнес он.

— Я был пьян, — ответил я.

— Она забыла имя этой девки, — добавил Косой. — Кто-нибудь, кого мы знаем?

— Слушай, Косой… — зарычал я.

— Заткни пасть, Косой, — посоветовал Макс. — У Башки неразделенная любовь. Ну так что? Значит, такая у него судьба.

Он налил мне двойное виски. Я выпил, и мне стало немного лучше. Я сел к столу, и Макс налил мне еще. После второй порции мой взгляд на мир изменился, и я улыбнулся Косому. Он хлопнул меня по спине.

— Башка, ты ведь знаешь, что я всего лишь шутил, — извиняющимся тоном сказал он.

— Да, так мне и надо. Я действительно прошлой ночью вел себя как идиот.

— Она, наверное, красотка? — осторожно улыбнулся Косой.

— Да, она красотка, — охотно согласился я.

— Вот ведь странно, — промурлыкал Макс, — что такой парень, как ты, знающий цену женщинам и изучивший их вдоль и поперек, вдруг втрескался подобным образом. — Он недоуменно встряхнул головой. — Сколько у тебя было женщин, Башка? Если начинать счет с Пегги? — Макс рассмеялся над своим вопросом.

— Не умею считать такие большие числа, — смущенно ответил я, пожимая плечами.

— Как и все мы, — ласково пробормотал Макс. — Ну ладно, к черту все это. Ты давно уже должен был понять, что женщина — это всего лишь женщина, тогда как… — он прервался и затянулся сигарой, — хорошая сигара — это настоящее наслаждение.

— Кто-то уже говорил это до тебя, — спокойно заметил я.

— На самом деле? — недоверчиво протянул Макс. — Парень, который это сказал, должно быть, был таким же умным, как я. — Он добродушно хохотнул и, растянувшись в кресле, начал пускать в потолок колечки дыма. Немного погодя он заговорил, обращаясь к самому себе: — Умные парни вроде нас должны понимать это лучше всех остальных. У нас было такое количество всевозможных девок, что мы-то знаем — как их ни верти, всегда будет одно и то же… — Макс запнулся и напряженно уставился на поднимающийся к потолку сигарный дым. Он не мог найти нужного слова. Затем он взглянул на меня: — Верно ведь, Башка? Женщина — всего лишь женщина. Как ее ни верти, всегда будет одно и то же.

— Не всегда, — небрежно ответил я. — Если ты начнешь вертеть гермафродита, то, пожалуй, можешь очень сильно удивиться, а, Макс?

Макс задумался и, видимо, представив себе картину, заливисто рассмеялся.

— А что такого есть у гермафродита? — спросил Косой.

— Все! — со смехом ответил я. Этот смех и несвязные рассуждения Макса о женщинах вообще повлияли на меня благотворно. Я сидел, курил и занимался самостоятельным восстановлением формы. Что за дурацкое чувство эта моя так называемая любовь к Долорес? Я не мог дать четкого определения и попробовал разобраться с этим чувством так же, как поступал со всеми остальными. Бывали дни, недели и месяцы, когда я ни разу не вспоминал о ней. А когда вспоминал, то почти всегда мог придать своим мыслям нужное направление или просто выбросить их из головы. Лишь изредка, как в этот раз, когда она позвонила Мои, ее голос или вид производили на меня сверхъестественное воздействие. Высвобождали во мне какую-то неконтролируемую силу. Самым лучшим будет никогда не слышать ее, или о ней, или о чем-нибудь, связанном с ней. Пошла она к черту для нашего общего блага. Макс взглянул на часы.

— Отлично, пора двигать.

— Что за дело, Макс? — спросил я, когда мы уже вышли на улицу.

— А, я забыл, что ты не знаешь. Вчера вечером звонили из главного офиса. Сегодня мы должны быть у Франка дома.

— Ты, случайно, не знаешь, чего хочет от нас пахан? — спросил Простак по дороге в верхнюю часть города. Макс пожал плечами:

— Из главного офиса мне передали только то, что он хочет нас видеть.

— А я думал, что он все еще в Новом Орлеане, — подал голос Косой из-за баранки.

— Эй, Макс, — недоверчивым тоном произнес Простак, — неужели ты хочешь сказать, что босс с самого утра садится за дела?

— Этот парень пашет больше всех в Обществе, — ответил Макс. — Его рабочий день начинается раньше семи утра и продолжается до часу, двух, трех ночи. Я слышал, что иногда он проводит на ногах сутки напролет.

— Но он хоть приплачивает себе полставки за сверхурочные? — спросил Косой.

— Он платит себе совсем неплохо, — заверил его Макс. — Он получает десять тысяч в неделю лишь на одних игровых автоматах.

Я присвистнул:

— Это ж полмиллиона в год на одних автоматах!

— А если прибавить самогон, пиво, казино, собачьи бега, ночные клубы, операции с недвижимостью и плюс легальные предприятия, которыми он владеет?

— Черт возьми, — произнес Простак. — Как ты думаешь, сколько он имеет всего, а, Макс?

Макс пожал плечами:

— Кто его знает. Думаю, он сам точно не знает, но могу предположить, что где-то между десятью и пятнадцатью миллионами в год.

— И как только можно прожить на такие деньги? — ехидно заметил Косой.

— Ты помнишь. Башка, — задумчиво произнес Макс, — как он начинал с пятнадцати долларов в неделю, работая охранником в плавучем казино?

— Да, — ответил я. Макс продолжил:

— Затем он сам стал устраивать азартные игры. Я вам кое-что скажу, ребята. Кто бы ни участвовал в его играх, все до одного были уверены в честной раздаче. В тех местах, где он заправлял, не допускали никаких трюков. Все было на высшем уровне. Он заслуженно оказался на месте, которое занимает. У него есть мужество и железйая воля. Если он даст слово, то выполнит его, даже если обещал десять миллионов или свою жизнь!

Косой повернул машину на Сентрал-Парк-Вест. Мы проехали пару кварталов.

— Вот этот дом, с тентом над окнами, — сказал Макс. Косой нажал ногой на сцепление, поставил рычаг скоростей на ноль и плавно вкатил «кадиллак» под навес. Швейцар, вышедший из дверей высокого, роскошного особняка, с приветливой улыбкой распахнул дверцы машины, и мы вслед за Большим Максом вошли в знание.