Лев Пучков - Дикая степь
Трое детишек постарше, не желая привлекать внимание взрослых, молча ратоборствовали в вырытой еще с прошлой осени водопроводной траншее — двое худых калмычат пичкали тумаками и пытались укусить крепкого белобрысого бутуза. Бутуз, сосредоточенно сопя, отбивался палкой, на конце которой торчал устрашающих размеров ржавый гвоздь. Трагедии до сих пор не случилось только благодаря ловкости худых, с которой они уворачивались от медленных взмахов бутуза.
— Щас на вас бабок натравлю, — негромко пообещал я и ткнул пальцем в сторону подъезда с большой желтой вывеской. У подъезда на лавке сидели две бабуси и напряженно прислушивались к предсмертным хрипам расположенной промеж них такой же древней “Спидолы”, вещавшей, несомненно, о чем-то очень важном и судьбоносном. — А ну — геть!
Бутуз сразу бросил палку и полез вон из траншеи, демонстрируя похвальное послушание. Калмычата тоже вылезли, но, отбежав на безопасное расстояние, озвучили ситуацию устами одного из драчунов — видимо, лидера:
— Мы все равно его забьем. Пусть не выходит на двор.
— Это за что ж так? — удивился я.
— Он толстый. Жрет много, — пояснил лидер. — Значит, его предки воруют. У нас не воруют — нам жрать нечего. Мы поэтому худые.
— Хохлы все воруют, — добавил второй. — А дядя Гаря в районе комбикорм ест. И семья его — ест. Хохлы все украли.
— Дети за родителей не отвечают, — сурово нахмурился я, не совсем поняв, при чем тут вороватые хохлы, — украинской диаспоры, насколько я знаю, в Калмыкии нет. Достав из портмоне сторублевую купюру, я положил ее на землю, придавил камешком и направился к подъезду, на ходу соблазняя худых драчунов: — Это выкуп за белобрысого. Купите себе еды и не троньте его — он не виноват.
— Спасибо! — радостно поблагодарил лидер, подхватывая деньгу с земли и живо отбегая прочь. — Сегодня — ладно, сегодня не будем. А завтра опять будет есть охота. Завтра мы его опять заловим…
Вот такая странная логика. Несладко, видимо, живется в степной стране вороватым хохлам.
– “Атрибут”, — прочитал я выведенное большими буквами название на вывеске. И, снизу, буквами поменьше: — “…Клуб изучения законов космоса”.
— Пятый этаж, — подсказала одна из бабусь, отрываясь от хрипатой “Спидолы”. — Там тоже — вывеска.
— Спасибо, — поблагодарил я, с некоторым волнением в простате ступая в провонявший котами подъезд.
— Не местный, — тихо сказала за моей спиной бабуся. — Сразу видно.
— Красавчик, — подытожила вторая.
— Зря он — один. Женят…
— Ну уж — ^ дудки. — Я суеверно сложил за спиной кукиш. — Что вы тут все — женят да женят! Заняться, что ли, больше нечем? “
Поводом для встречи с Сагларой стало счастливое совпадение наших интересов на почве увлечения восточными учениями, мистикой и прочими эзотерическими зигзагами. Накоротке пообщавшись в телестудии и ресторане, мы быстро нашли общий язык, и мне даже не пришлось проявлять настойчивость в плане продолжения отношений — дама сама проявила инициативу:
— Вот адрес. Приходи часикам к девяти вечера. Будет много интересных типов — познакомлю.
— Это — служебное? В плане контроля за неформальными течениями?
— Нет, это скорее личное. У меня там вице-президентша… Ну, в общем, это просто интересно. У нас тут вечерами такая скука — свихнуться можно. Приходи — не пожалеешь. Только оденься попроще…
На последнем этаже была точная копия вывески, которая встретила меня у подъезда. Дверь оказалась не заперта, и я беспрепятственно попал в заветную квартиру.
— Прр-ришелец! Прр-ришелец! — отвязно заорал разбойного вида попугай, восседавший на увешанной разнокалиберными пакетами вешалке.
— Мир вам, земляне, — выдал я первое, что в пришло в голову. — Эм-м… О! Ом-мани падме хум!
— Па-адме? — озадачено переспросил попугай — облезлый пожилой ара с красными глазами заядлого потребителя опиума. — Па-адме…
Я осмотрелся, принюхался и тут же остро захотел в душ.
В просторной прихожей было очень душно и сумрачно. Под потолком тускловато горел красный светильник. Обоев не было: прямо на голых стенах красовались фигуры, расписанные преимущественно красным, ярко-желтым и фиолетовым.
Интерьер был представлен немногочисленными деталями, радовавшими приятным разнообразием эпох и стилей: монументальная вешалка довоенного дуба, намертво пришпандоренная к стене аршинными дюбелями, прислоненный к вешалке длинный древний посох с бахромчатыми пампушками на шелковых нитях, в углу — грязный армейский табурет с трафаретной меткой на поперечине “в/ч 3710, 1 рота”. Над табуретом, прямо на стене, витиеватая надпись розовой краской “Телефон доверия — 5-25-52”, а собственно на табурете — последней модификации элджишный радиотелефонный блок с АОНом, автоответчиком и двумя автономными трубками в гнездах.
— Надо же… — подивился я. — И не сперли ведь… интересно — а кто у нас спонсор?
Судя по дверям, комнат в квартире было как минимум пять. И тем не менее, с обувкой, громоздящейся на полу прихожей, выходил явный перебор — даже для такой большой хаты. Пар сорок босоножек, тапочек, сандалий и так далее.
Единственный плюс, который меня порадовал, — практически вся обувь была женской, за исключением разве что двух пар солдатских ботинок, дисциплинированно выстроившихся у самой двери, да пары безразмерных рваных кроссовок, небрежно запнутых в угол.
Из раскрытых дверей комнат ровно лился деловитый гомон множества ленивых людских голосов, приправленный негромкой трансцендентальной музыкой — во всйкой комнате своей. Удушливая атмосфера штаб-квартиры кос-молюбов была крепко разбавлена дымом благовоний, запахом людского пота и табачного амбре. И не только табачного. Знакомый сладковатый привкус, ощутимо пробивающийся сквозь общий запаховый фон, сразу наводил на мысль, что в штаб-квартире собираются большие баловники. Вернее — баловницы.
— Саглара? — Прискучив топтаться у дверей, я возвысил голос. — Рыцарь пришел! Саглара!
— Саглар-ра! — обрадовался ара. — Саглар-ра!!!
В трех дверях возникли четыре девичьи головы — три лохматые, скверно чесанные, одна — совершенно лысая, с сережками в ушах. В затуманенных взглядах читалось легкое любопытство.
— Я Саглара, — заявила лысенькая с сережками, полностью выдвигаясь из-за косяка. — Ты ко, мне?
В принципе, против отсутствия волос на девичьей голове я ничего не имел, но в настоящий момент мне нужна была другая дама — постарше, посимпатичнее и не такая пухленькая.
— Саглара! — громче завопил я. — Я уже здесь!
Лохматые головы исчезли и вяло продублировали призыв в комнатах. Лысенькая пышка интереса ко мне не утратила. Заторможенно растянув личико в резиновой улыбке, она приблизилась ко мне, задрала на животе майку и интригующе подмигнула:
— Смотри, какая прелесть.
Прелесть была представлена крохотным серебряным колокольчиком на серебряном же колечке, продетом в пупок.
Лысенькая игриво крутанула бедрами и три раза позвонила колокольчиком.
— Нравится? — Она выпятила животик и радушно предложила: — На, позвони.
Я пожал плечами и, отчетливо представляя себе, какое в этот момент у меня должно быть идиотское выражение лица, потрогал серебряную крохотульку пальцем.
“Динь-дилинь!” — отозвался колокольчик.
— И чем это вы тут занимаетесь? — Из кухни в прихожую вырулила моя недолюбленная администраторша, облаченная в голубенькое ситцевое платьице в белый горошек, — в руке она держала большущую кружку с кофе.
— Да я вот… — смутился я, поспешно отдергивая палец.
— А вы, рыцарь, оказывается, проказник! — Саглара неопределенно хмыкнула, схватила меня за руку и, обогнув лысенькую, потащила в апартаменты. — Пошли — представлю.
— Отдай его мне, если не нужен, — деловито бросила нам вслед обладательница колокольчика. — Наши ауры совпадают по контуру.
— Перебьешься! — недовольно огрызнулась Саглара. — Пусть твоя аура сначала похудеет килограмм на десять.
— Аур-pa! — обрадовался знакомому понятию ара и, подцепив когтистой лапой чью-то легкомысленную ажурную шляпку, хулигански низверг ее с вешалки. — Аур-ра!!!
— Ага! — Я тоже обрадовался. Если меня с ходу не отдали лысенькой, значит, моя дама ко мне неравнодушна. Это обнадеживает…
В комнатах было не лучше, чем в прихожей. Окна наглухо занавешены светонепроницаемыми шторами, тускловато горят слабенькие светильники, обильно дымят благовония, дешевые магнитофоны убаюкивают присутствующих тягучими вибрациями. А их и убаюкивать не надо: все подряд томные, ленивые, растрепанные донельзя, развязные, одеты в какие-то распашонки, шортики, а то и просто маечки и трусики. Надо было прислушаться к рекомендациям по поводу наряда: сказала же Саглара — оденься попроще. В своей белоснежной рубашке с золотыми запонками и отутюженных брюках я чувствовал себя в данном обществе этаким социальным уродом.
