Андрей Измайлов - Трюкач
– Как же, как же! – согласился Слой тоном «зна-аем твои вкусы, зна-аем». И тут же переступил через тему, – Менять пора. Профилактически. Полгода – срок.
– Если ее уволить, она тем более разболтает о делах фирмы, посчитав себя свободной от обязательств? – показал, что не лаптем щи хлебает, Ломакин.
– А что она знает? То-то и оно!
То-то и оно. Что знает Ломакин? С того первого, мартовского, разговора-обнюхивания по нынешний поздний август – аккурат полгода. Бок о бок со Слоем и – ничего конкретного. То есть «Час червей» – да! И аппаратуру закупили – ту, что требовалась. Закупила «Аура» и сдала в аренду «Русскому инвалиду». И под фильм Ломакин кредитнулся, благодаря авторитету «Ауры». И двухнедельная экспедиция на апшеронскую натуру, и даже зарплата съемочной группе – строго в обещанные дни. И даже та самая зеленая штука, то есть тысяча баксов Кабанову за сценарий – из рук в руки. И даже страхование от глупостей по незнанию (многомудрый Ровинский было присоветовал: «А если вы, Виктор Алескерович, занизите фонд заработной платы, то и государству не надо соцстрах перечислять, и людям побольше подкинуть из неучтенки»! И Ломакин было подался с этой светлой идеей к Антонине, мол, расту над собой, вона додумался! И Антонина покрутила пальцем у виска, и Ломакин увял, даже не уточняя, почему, собственно, нет?!). И бухгалтера ему нашли – Ташу-лупоглазку, избавив от возни с бумажками. И верно! Он человек м-м… творческий, ему кино снимать и снимать. Давай-ка распишись и приложи печать. И еще на одном листочке. Да чего мелочиться, шлепай сразу дюжину – две, чтоб не надоедали. Ты директор, тебе и печать в руки!
Таша-лупоглазка не впечатляла. Закончила что-то инженерно-конструкторское, а когда все эти КБ позакрывались к такой-то матери, потеряла место, сунулась на бухгалтерские курсы и во – бухгалтер ИЧП «Русский инвалид».
Робеет, но старается, – аттестовала Ташу Антонина, посидев с ней день-другой над бумагами, съездив с лупоглазкой в банк, посвятив Ташу в маленькие хитрости большого бизнеса. – Пока не очень опытная, но очень голодная.
Вот и замечательно! Маховик провернулся! Дело закрутилось! Мотор!
Дело Ломакина – фильм.
Дело Таши – платежи, договора, дебет – кредит.
Дело Солоненко – большой бизнес.
Своим неискушенным умом Ломакин, как ему казалось, допер, с чего вдруг Солоненко вздумал помеценатствовать: съемки кино, потом покупка того же кино той же «Аурой плюс» у того же «Русского инвалида» – элементарная комбинация, по отмывке денег… и немалых. Потому-то Солоненко и настоял на регистрации ИЧП вне структуры «Ауры». Так надо. Мы же все равно вместе, а, супермен?!
В нюансы Ломакин не вдавался, но интуитивно чувствовал – это так. Как же иначе?!
Оказалось – это так. Но – иначе.
А фирма «Аура плюс» занималась, конечно, не только и не столько едой-водой-обувкой.
Еще Кудимов, Костанда, Гавриш.
Еще – витающие обрывки фраз, прищемленные кабинетными дверями: «Полста тысяч баксов за килограмм. Редкозем. А таможня? Без проблем!».
Еще – жвачные бандитские рожи, изредка заглядывающие, к Ломакину: «Солоненко здесь? А этот его… Ровинский? Не врешь?». То ли получать с клиента приходили, то ли получать новое задание от хозяина, с кого еще надо получить, ток скажи.
Еще – перманентное ожидание какого-то, вероятно зарубежного, Пудрэ. За полгода так и не дождались. То ли он «Ауру» кинул, то ли «Аура» собиралась его кинуть – то ли он должен чертову уйму валюты, то ли ему должны и не отдадут. «Этот Пудрэ, похоже, нам мозги, пудрэ!» – восклицал Слой, но не с угрозой, а с белой завистью.
(Ломакин, кстати, пытаясь ПРОЩУПАТЬ холодность Антонины, ненароком вопрошал в «Меркурии»: «А этот… легендарный Пудрэ… он случайно не тот, что третьим сидел у директора в Доме кино?» – «Нет, но тот. Никакого третьего там не было». – «Бы-ыл, бы-ыл» – «Подглядывал? Я-а-а?» – «Вот и усвой – третьего не было!» – «Усвоил! Не было! А кто он? Этот… третий, которого не было?» – «Так, клиент…» – «Что ж он – сбежал, не попрощавшись?!» – «С кем? С тобой?» – «М-да, действительно. Извини…» – «У него самолет отлетал, если ты настаиваешь…» – «У Пудрэ?» – «При чем тут Пудрэ?… Слушай, Ломакин, тебе больше нечем заняться?!»).
Ломакину как раз было чем заняться. Он наконец-то получил в полное распоряжение кинокамеры и свободу действий, не ограниченную нудными обязаностями директора ИЧП. Ограничение единственное – по срокам. «Час червей» должен быть завершен не позднее первых чисел сентября.
– Ведь ребята на меня рассчитывают! – подзуживал Слой.
– И то-о-олстый, то-о-олстый слой шоколада! – ритуально откликался Ломакин.
Хотя сроки, надо сказать, драконовы. Был бы еще сценарий как сценарий! А то ведь, ночами приходилось доводить текст до кондиции, до специфической киношной кондиции. Кабанов расстарался и весьма красочно изобразил жаргон, детально – вооружение- снаряжение-амуницию спецназа и террористов. Что знает, то знает. Ни отнять, ни прибавить. Только с диалогами у Кабанова – беда. Картон, еще и многослойный. То есть: в кино достаточно реплики и взгляда, а публицистический пафос и монологи длиной быть-или-не-быть – ну их! И наоборот, с групповой высококвалифицированной дракой… Что ты мне пишешь: И грянул бой! И что?… Кабанов не возражал, но и не бросался переписывать-переписывать: «Старикан, ты сколько страниц хотел? Я тебе их сделал? Старикан, тебя что не устраивает?». Ломакина не устраивало то, что Кабанов отделался малой кровью, если можно так выразиться, – напихал в сценарий немалые куски собственных прошлых публикаций, прошил грубыми, белыми нитками, перекроил смысл… Однако по сути был прав: не нравится – обратился бы к кому-нибудь другому!
Времени, чтоб к другому, – не было.
Актеров на роли – подобрать. Оператора пристойного – отыскать. Автобус – арендовать. Трюки – продумать поставить, технику безопасности обеспечить… Голова кругом. И это лишь малая толика всех и вся, из чего должен получиться фильм.
Больше продукции, лучшего качества и с меньшими затратами. И – в срок!
Баджарана джан гурбан!
А тут еще Таша-лупоглазка зачастила к Ломакину с какой-то своей счетоводной ерундой: встречные переводы, встречные договора, встречные платежки обналичивающие конторы, черт в ступе! Ему, Ломакину, это надо?!
Он даже не выдержал и наорал на Ташу как завзятый красный директор. Он тут с кинокамерой типажи подбирает, а к нему пристают со всякой счетоводной ерундой!
Типажи он подбирал, да. Заветным типажом была Антонина. Он подлавливал ее скрытой камерой, выходящую из попутной иномарки, беседующую с многочисленными ходоками к «Ауре плюс», шествующую по мраморной лестнице банка. На питерских съемках «Часа червей» он ее тоже подлавливал. Зевак по обыкновению скапливалось на площадке много – успевай разгонять. Антонина не принадлежала к категории зевак, но… любопытно же! Да и надо проконтролировать, продвигаются ли дела, с какой скоростью они продвигаются – все-таки фильм есть совместное детище и «Русского инвалида» и «Ауры плюс». С ней, с Антониной, вечно кто-нибудь был – то гадкий мальчик Тим (как же без него!), то еще кто-нибудь смутный, но имеющий отношение к фирме. Бог их разберет: сколько, кто и откуда именно. Фирма необъятна, – и во главе ее великий и ужасный.
Жаль. Жаль, что Антонина отказалась от роли наотрез. И потребовала пробы уничтожить. Может, суеверие, впитанное с молоком матери (мулатка она, скорее всего, по матери, если по отцу – Николаевна… кто знает, дорогой Ломакин, кто знает!). У них, у негроидов, всяческие вуду, всяческий страх, перед собственным воплощением в воде, фото, кино и восковых куколок, замешанных на крови убиенных курочек. Во всяком случае, ликоблудием Антонина точно не страдала. И сама отследила за уничтожением проб.
Ломакину, это не мешало изредка поддразнивать:
– А ты со своей походкой по лестнице все-таки неотразима! И когда с пижоном говоришь- тоже!
– Ты что, – не стер?!
– Как я мог не стереть?! Сама ведь отследила! – И подпускал тонкую усмешку, мол, что вы, женщины, понимаете в аппаратуре. Мелко мстил, если угодно. Сотри, сотри! Что ж ему, из памяти и эпизод в Доме кино стереть? Не было?
Жаль, что Антонина – наотрез. Пришлось ведь соглашаться на… Катю. Было? Быльем поросло. Сто лет минуло. Работаем.
Мордашка. Секси. Опыт статиста. Честолюбие статиста. Постель с режиссером. Жизнь есть жизнь.
Оно конечно, жизнь есть жизнь, но – без постели. Договорились, Катя?
Заболел?
Выздоровел.
Ну и пошел ты! Э! Э! Куда это ты пошел?! Я же согласна! На роль! Не хочешь – не надо. А на роль – что я, дура?! – согласна. Уговорил, речистый!
– Знакомые лица! – бросила Антонина, обнаружив на съемочной площадке Катю. Женский глаз в чем в чем, а в этом безошибочен. Еще бы! «Милый-дорогой-любимый-единственный»…
