Оке Эдвардсон - Зов издалека
Старик весело посмотрел на Винтера.
— Все требует времени, — заметил он.
— Да… я вижу.
— А у вас дети есть?
— Нет, — сказал Винтер и посторонился, пропуская шагающих широким строем карапузов на площадку.
— Вы даже не представляете, как им трудно, — произнес Эрнст Лундгрен. — Я имею в виду, молодым мамам.
Винтер кивнул. Они сидели в кухне. В окно он заметил, как разноцветная стайка пересекла двор и исчезла среди деревьев. Не меньше десяти детей и четверо взрослых.
— Здесь очень много матерей-одиночек… — продолжил Лундгрен. — Работы у них нет, знакомых тоже… так и живут в своем одиночестве… и шансов выбраться почти никаких.
Винтер снова кивнул.
— Это небезопасно, — сказал Лундгрен. — Ни один человек так долго не выдержит.
— И когда вы открыли свой садик?
— Примерно год назад… Посмотрим, сколько выдержим. Это ведь не детский сад в официальном, так сказать, смысле.
— А что же это?
— Да так… несколько стариков решили помочь тем, кто совсем уж в отчаянном положении… если говорить открытым текстом. — Он кивнул в сторону кофеварки: — Хотите?
Винтер поблагодарил. Эрнст Лундгрен поднялся, налил кофе себе и Винтеру и вернулся к столу.
— Некоторые их этих несчастных девочек даже не знают, куда обратиться. Им нужна… как бы лучше выразиться… разрядка… Ничего другого не могу придумать. Разгрузка. Им нужна разгрузка. Вот мы и пытаемся их разгрузить.
— Интересно…
— Молодая мама может оставить нам своего ребенка и поехать в парикмахерскую, в город на пару часов… или просто пойти домой и побыть немного в одиночестве. Расслабиться.
— Да… я понимаю. Думаю, что понимаю.
— Просто побыть наедине с собой хоть пару раз в неделю… Можете вы понять, как это страшно — не иметь такой возможности?
— Вообще-то не очень. У меня чаще наоборот.
— Как вы сказали?
— Я сказал — наоборот. Слишком много времени предоставлен самому себе.
— Вот как… Но у этих девочек по-другому… Они совершенно не общаются со взрослыми, наедине со своими детьми… — Эрнст Лундгрен закатал рукава сорочки, и Винтер увидел, что руки его густо поросли седыми волосами, похожими на белый мох. — А у кого-то и по нескольку детей…
— И много желающих?
— Много… мы не можем всех принять. Квартира небольшая, людей не хватает… Власти смотрят на нас, как на пиратов.
— Вы делаете очень важное дело.
— Что-то же надо делать, пока не помер… а это приятная работа. Всю жизнь трудился, но не помню, чтобы когда-нибудь работа была такой приятной и веселой.
— А есть еще в районе такие, как вы?
— Нет… пока нет. Я слышал, несколько пенсионеров в Горд стене подумывают открыть такой же садик. Или это в Раннебергене…
Винтер отхлебнул еще не остывший кофе.
— О жизни в пригородах болтают все, что угодно… но с одним не поспоришь. Одиночество. Здесь очень много одиноких. Одиноких маленьких людей убирают подальше с глаз. Странно… Семьи мигрантов как-то умудряются держаться вместе, нравится это кому-то или нет. А среди них затесались одинокие шведские молодые мамы с маленькими детьми. Парни практически отсутствуют. Молодые девчонки с детьми. Странная смесь.
— Да…
— Что это я разговорился, — спохватился Эрнст Лундгрен. — В кои-то веки навестили власти, вот и выкладываю все, что наболело.
— Я бы предпочел, чтобы вы меня не причисляли к властям, — улыбнулся Винтер.
— Как это? Вы и есть власть. Формы на вас, может, и нет, а власть есть.
Винтер промолчал и проследил за взглядом старика. Тот смотрел в окно — дети с пенсионерами на опушке леса выглядели маленькими акварельными пятнами на грубой бумаге.
— И конечно, текучка… — сказал Эрнст, не сводя глаз с окна. — Многие стараются поскорее уехать. Наверное, та женщина, про которую ваши спрашивали, тоже уехала… как ее… Хелена?
— Да. Хелена Андерсен. А девочку зовут Йенни.
— Не знаю… но вы можете спросить моих… сотрудников, единомышленников… или как их лучше назвать?
— Буду очень благодарен, — сказал Винтер.
— Могу поспрошать тех и этих… Кое-какие знакомые у меня здесь имеются.
— Не сомневаюсь.
— Странно было бы, если бы их никто не знал… Детей можно спросить. Опишите, как выглядит девочка.
— Очень может быть, — сказал Рингмар, глядя на стопку детских рисунков в кабинете Винтера.
— Дневник. Это дневник.
— Тогда нам повезло.
— Везет тому, кто ищет, — изрек Винтер и мысленно поморщился. Откуда этот назидательный тон? Старею, что ли…
Рингмар, к счастью, обошелся без комментариев. Он молча взял рисунок с одиноким деревом. Справа дождь. Слева солнце.
— И так на многих, — сказал Винтер, — из тех, что я успел просмотреть.
— И что это значит?
— Не знаю.
— Привлечем детского психолога?
— Я уже об этом думал.
— И пейзажи…
— И фигуры…
— Прямо страшно становится. Мои же тоже рисовали… Что они рисовали? Что все это значит?
— Дети много рисуют… а что именно? То, что видят. Все это Йенни наверняка видела.
— Дождь, солнце и дерево… — задумчиво произнес Рингмар. — Лодка, машина… куда это нас ведет?
— Будем думать… просмотрим все до одного, когда Бейер закончит с ними работать.
— А что он говорит?
— Говорит, перегружен. Говорит, стресс на стрессе.
— В своих новых хоромах?
— Они сейчас производят пробные выстрелы в водяном баке.
— И что? Та же самая винтовка?
— Он пока не знает.
После перестрелки на Ворведерсторгет они нашли несколько пустых гильз. Изъяли подозрительную винтовку. Бейер достал патроны той же фирмы, и теперь надо было сравнить, совпадают ли следы на гильзах. После убийства премьер-министра все улики такого рода — пули, гильзы и тому подобное — обязали посылать в Линчёпинг, в Центральную лабораторию криминалистики. Если следы вели к бандам байкеров, следовало подключать лаборатории криминалистики в Осло, Хельсинки и Копенгагене. Бейер жалуется на стресс — вполне объяснимо.
— О чем ты думаешь? — спросил Рингмар.
— В эту минуту? О подводной стрельбе и о байкере, прорывающем оцепление.
— А я думаю о девочке… и о ее маме.
— Конечно… Жду докладов из детских учреждений… и больниц.
— Похоже, у нее не было ни родственников, ни друзей.
— Были… и мы их найдем. Скоро мы их найдем.
Он потянулся за курткой, висевшей на спинке стула.
— Куда это ты собрался?
— Пожалуй, пора уже встретиться с прессой. Согласен?
— Только не снимай маску.
— Какую маску?
— Так говорят… Не придирайся к словам.
— Каким словам?
— Пойди и постригись перед пресс-конференцией. Биргерссон ворчал что-то насчет парика в стиле «Битлз».
— Пусть в зеркало поглядит… Он-то точно задержался в том времени.
Винтер надел куртку и пошел к лифту.
Ханс Бюлов ждал его в баре. Медленно подкрадывались сумерки. На столе горели свечи. Люди за окном спешили по своим делам — кто домой, кто из дома.
— Могу пригласить на кружку пива? — спросил Бюлов.
— Лучше «Перье».
— Ты все больше и больше становишься этаким праведным типом.
— А что, они пьют «Перье»?
— Воду. Ничего алкогольного.
— Праведные?
— Да.
— Звучит неплохо. — Винтер прикурил «Корпс».
— Они, кстати, и не курят.
Винтер задумчиво посмотрел на дымящуюся сигариллу.
— Тогда, пожалуй, выпью пива. Бочковой «Хоф», если у них есть.
Бюлов пошел к бару и через минуту вернулся с двумя высокими большими стаканами. Кивнул знакомому и сел.
— Это же, по-моему, твой сотрудник.
— Где?
— Позади меня. Направо.
Винтер взглянул за плечо репортера и увидел бритый череп Хальдерса. Тот не оглядывался. Винтер так и не определил, один он или с кем-то.
— А ты знаком с Хальдерсом?
— Ты что, смеешься? Я же уголовный хроникер. А уголовные хроникеры должны знать силы добра в лицо.
— Ты относишь Хальдерса к силам добра?
— Он пользуется самой лучшей репутацией.
— У кого?
— У прессы, само собой. Он никогда не выкручивается. Если нечего сказать, он молчит.
Винтер сделал большой глоток пива.
— Что у вас происходит? — спросил Бюлов.
— Пытаемся опознать убитую женщину. И ребенка, который у нее, по всем признакам, был… есть. Это меня пугает.
— А если я скажу, что вы ее уже нашли?
— Ты можешь говорить что угодно. Только я не понял… Мы нашли ее давным-давно.
— Брось, Эрик… Я имею в виду, что вы ее опознали. Вы знаете ее имя, но не хотите его обнародовать.
— Та-ак… Слушаю.
— Почему? — серьезно спросил Бюлов.
Винтер помолчал. Неторопливо отхлебнул пива, чтобы выиграть время. В баре звучала музыка, хорошо, что не на полную мощность. Судя по всему, рок.
