Стивен Кинг - Дорожные работы
— Маленькие автомобильчики? — осторожно спросил он.
— Жестянки из-под собачьих консервов! — заорал Мальоре. — Консервные банки на колесах. Так вот, эта дрянь у меня в минуты разлетается, а роскошный «шевроле-импала» причиняет убыток! А вы еще говорите — наилучшие пожелания в Новом году! О Господи Иисусе! Пресвятая Дева Мария! Старый Иосиф-плотник!
— Сейчас просто по времени принято поздравлять, — смущенно пояснил он. — Новый год на носу.
— Ладно, Доус, я вообще-то не за этим звоню, — усмехнулся Мальоре. — Я сам хочу вас поздравить.
— М-меня? — недоуменно переспросил он.
— Да. С вашим маленьким фейер-бах-бах-верком.
— А, вы имеете в виду…
— Не по телефону, Доус, спокойно.
— Ну да. Фейер-бах-бах-верк. Ха-ха! Ладно.
— Это ведь ваших рук дело, Доус?
— Вам бы и в дате собственного рождения не признался.
Мальоре громко расхохотался:
— Да, как это здорово. Вы молодец, Доус. Чокнутый, конечно, но хитрец. Это мне нравится. Люблю хитроумных людей.
— Спасибо, — сказал он и хитроумно опрокинул стакан с коктейлем себе на брюки.
— Заодно, Доус, я хотел вам сказать, что работы продолжаются с опережением графика.
— Что?
Стакан, который он успел подобрать, вывалился из онемевших пальцев.
— У них все продублировано, Доус. Причем кое-что даже многократно. Конечно, им придется потратиться на приведение в порядок бухгалтерии, но в остальном все тип-топ.
— Быть не может.
— Чистая правда. Я хотел, чтобы вы это знали. Я же говорил вам, Доус, — победить в этой войне невозможно.
— Вы скотина! — взорвался он. — Вранье! Я вам не верю. Только на кой черт вам сдалось звонить мне в Рождество и пичкать своим враньем?
— Я говорю правду, Доус. Вам придется начать все сначала. И сейчас, и потом, и всегда.
— Я вам не верю.
— Эх, бедняга! — вздохнул Мальоре. Голос его звучал искренне, и это было хуже всего. — Боюсь, вам Новый год тоже радости не принесет.
И повесил трубку.
Так начались рождественские праздники.
26 декабря 1973 года
Словно в подтверждение слов Мальоре в тот же день он получил письмо от них (именно так он теперь рассматривал людей из городского управления — в виде личного местоимения, напечатанного курсивом, наподобие шрифта на афише фильма ужасов).
Он повертел белый конверт в руках, рассматривая его со смешанным чувством отчаяния, ненависти, страха, гнева и опустошенности от сознания своего поражения. Его так и подмывало разорвать конверт с письмом в клочья и выкинуть в снег не читая, но он сдержался. Вскрыл конверт, едва не разодрав его надвое, и вдруг осознал, что его обвели вокруг пальца. Оставили с носом. Поимели, грубо говоря. Он уничтожил их машины и бухгалтерскую отчетность, а они нашли всему замену. Это было все равно что сражаться в одиночку против всей китайской армии.
Я говорю правду, Доус. Вам придется начать все сначала. И сейчас, и потом, и всегда.
В другом конверте прибыло стандартное напоминание из Управления дорожных работ:
Дорогой друг!
Скоро наш большой кран доберется и до Вашего дома. Не пропустите это торжественное событие, и Вы увидите собственными глазами, КАК МЫ УЛУЧШАЕМ ВАШ ГОРОД!
Но это письмо пришло из городского управления и было адресовано лично ему. В нем говорилось вот что:
20 декабря 1973
Мистеру Бартону Д. Доусу,
Западная Крестоллен-стрит, 1241
Уважаемый мистер Доус!
Нам стало известно, что Вы последний из жильцов Крестоллен-стрит, кто еще не сменил места жительства. Надеемся, что никаких проблем с переездом у Вас не возникнет. Мы располагаем подписанной Вами формой номер 19642-А (ознакомлением с информацией о проведении дорожных работ в соответствии с проектом 6983-426-73-74-НС), однако до сих пор не получили от Вас подписанную форму о согласии на переезд (6983-426-73-74-НС-9004, синяя папка). Насколько Вам известно, мы не сумеем компенсировать Вам расходы, связанные с переездом и приобретением нового жилья, пока не получим от Вас эту форму. В соответствии с выпиской из налоговой ведомости за 1973 год, стоимость Вашего дома, располагающегося по адресу: Западная Крестоллен-стрит, 1241, оценена в 63500 долларов. Согласно действующему законодательству, Вы должны переехать на новое место жительства до 20 января 1974 года; в этот день на Западной Крестоллен-стрит начнутся работы по сносу старых домов.
Напоминаем также, что в соответствии с законодательством нашего штата (указ 19452-36), не выехав из своего дома до полуночи 19 января 1974 года, Вы преступите закон. Мы убеждены, что это Вам известно, однако считаем своим долгом напомнить, во избежание недоразумений.
Если у Вас возникли проблемы с переездом, звоните мне в течение рабочего дня или приезжайте лично. Я уверен, что мы с Вами обо всем договоримся, поскольку мы всегда готовы оказать Вам любое содействие. Позвольте в заключение поздравить Вас с Рождеством и пожелать счастливого Нового года.
Искренне Ваш,
От имени городского управления
ДТГ/тк
— Нет, — пробормотал он. — Не позволю.
Разорвав письмо на мелкие клочки, он выкинул обрывки в мусорную корзину.
В тот вечер, сидя перед телевизором, он вспоминал страшные события сорокадвухмесячной давности; именно тогда они с Мэри впервые узнали, какую жестокую участь уготовил Бог их сынишке Чарли.
Фамилия доктора была Янгер. На дипломах в его кабинете вслед за фамилией шло долгое перечисление ученых степеней и регалий, но они твердо усвоили одно: доктор Янгер был крупным специалистом по заболеваниям мозга.
По приглашению Янгера они с Мэри в жаркий июньский день приехали к нему в больницу, где уже девятнадцать дней лежал Чарли. Их принял доктор Янгер, на вид лет сорока пяти, привлекательной наружности, крепкий и загорелый. А вот руки доктора Янгера просто заворожили его. Огромные и неуклюжие, они сновали по столу с неподражаемой легкостью и какой-то змеиной, даже чем-то отталкивающей грацией.
— У вашего сына опухоль мозга, — с места в карьер заявил доктор Янгер. Говорил он спокойно, почти без выражения, но глаза его следили за ними с такой настороженностью, будто он только что заложил под их стулья по фугасу.
— Опухоль, — тихо, почти безжизненно повторила Мэри.
— Насколько это серьезно? — спросил он Янгера.
Первые симптомы появились месяцев восемь назад. Головные боли — сначала изредка, затем все чаще и чаще. Потом у мальчика стало двоиться в глазах, особенно после физической нагрузки. Потом — Чарли стыдился этого особенно мучительно — он время от времени стал мочиться в постель по ночам. Однако они впервые показали его своему семейному врачу лишь после того, как Чарли временно ослеп на левый глаз; при этом всегда голубой глаз сделался совершенно багровым, как солнечный закат. Врач осмотрел ребенка и нашел еще кое-какие отклонения. Вскоре после этого Чарли стал мерещиться запах апельсинов, иногда у него немела левая рука, а порой он неосознанно начинал нести полную околесицу или даже откровенную похабщину.
— Это серьезно, — сказал Янгер. — Вам следует приготовиться к худшему. Его опухоль неоперабельна.
Неоперабельна.
Это слово несколько лет эхом отдавалось в его ушах. Он никогда прежде не подозревал, что слова можно различать на вкус, однако у этого страшного слова имелся собственный вкус. Отталкивающий, но вместе с тем сочный, словно у недожаренного гамбургера, приготовленного из падали.
Неоперабельна.
По словам Янгера, где-то в глубине мозга Чарли угнездились плохие клетки; опухоль была размером с грецкий орех. Будь эта опухоль на столе, ее можно было бы раздавить одним щелчком. Однако беда заключалась в том, что эта пакость затаилась в самых недрах мозга мальчика, где медленно росла, вызывая новые и новые отклонения.
Как-то раз, еще до встречи с доктором Янгером, он пришел навестить Чарли в обеденный перерыв. Они беседовали о бейсболе, обсуждали шансы местной команды пробиться в плей-офф Американской лиги.
— Мне кажется, — сказал Чарли, — если их подающие мммммммм мммм мммм подающие ммммммм мммм мммм продержатся ммммм мммм мммм…
