Максим Шахов - Дьявольский остров
– Знаете, я ведь могу и ошибиться. Память у меня уже не та, что раньше. Да и после катастрофы у меня травма…
– О да, я понимаю, понимаю, – ерничал «валповец». – Хотя все служаки подсчитывают чуть ли не каждый день, сколько осталось, как это говорится у вас – «лямку тянуть». Так что вы должны все прекрасно помнить.
Пока он говорил, «включилась» феноменальная память военфельдшера, он отчетливо вспомнил голос Ванинова с характерной «простуженностью»: «Звание мое кондуктор, и служил я сигнально-дальномерным кондуктором. Все двадцать пять годков отходил на кораблях. И еще годок, пока начальство решилось дозволить мне пойти на покой. Здоровье чинить, хе-хе…»
– Служил-то я двадцать пять лет, – сказал Шпильковский.
– О да, конечно, – обрадовался, даже подскочил с места Рупертти. – Всем известно, что в России служили двадцать пять лет…
– Погодите, – не дал договорить офицеру Альберт Валерьянович, – и еще один год переслужил. Получилось сверхурочно.
По лицу офицера «Валпо» стало ясно, что Шпильковский попал в точку.
– Хорошо, Михаил Федорович, – Рупертти сел на свое место, – а как вы объясните тот факт, что ваши отпечатки в вашем доме-то найдены, а вот на вашем рабочем месте нет?
– Я точно не помню. После такой катастрофы.
– Я уже это слышал…
– В последние дни была не моя смена. Я вообще должен был уйти в отпуск. Мне надо было съездить на Большую землю. А у нас принято сдавать рабочее место сменщику чистым…
– Чистым?
– Полагается сделать генеральную уборку.
– М-да… – задумался Рупертти, он взял со стола перьевую ручку, повертел ее в руках. – Хитрый вы народ, русские…
– После той катастрофы, – уставшим голосом промямлил Альберт Валерьянович, – я вообще мало что помню. И долго не могу напрягаться. Голова болеть начинает.
– Хорошо.
Офицер нажал кнопку, спрятанную под столом. В кабинет буквально заскочил солдат громадных размеров.
– Лемминкэйнен, уведи, – сказал «валповец» по-фински. – Нашему гостю надо хорошенько отдохнуть. – А по-русски добавил: – Надо бы вам постараться вспомнить.
Альберта Валерьяновича отвели в камеру, что была в подвале этого же дома. Его втолкнули в квадратное каменное помещение с узким окном под потолком. Вместо решетки на нем был толстый лист металла с просверленными дырами. Сквозь эти дыры в помещение тянулись желтые лучи света.
Тяжелая железная дверь, как в бункере, с лязгом закрылась за Шпильковским. Военфельдшер не сразу увидел, что на нарах возле стенки лежит человек. Седой, как лунь.
Человек медленно повернулся к Альберту Валерьяновичу.
– Привет новому арестанту.
– И вам здравствуйте.
Старик-сиделец, прикинув, что Шпильковский хоть и в летах, но все же младше, чем он сам, сказал:
– За что тебя сюда, касатик?
– Да ни за что.
– Все мы сюда попадаем ни за что.
– За то, что память отшибло.
– Бывает, – согласился старик. – Меня примерно за то же самое. Я вот не помню, куда подевал чемоданчик одного городского чинуши, – сузил глаза в ехидной ухмылочке старичок. – Склероз. Хороша компания… Склеротик и амнезийщик. Хо-хо!.. Вот дела.
От усталости Альберт Валерьянович валился с ног, поэтому его не заинтересовали подробности того, в чем обвиняют его сокамерника.
– Это моя кровать? – указал Шпильковский на нары у другой стенки.
– Да, располагайся, касатик.
Альберт Валерьянович прилег и, глядя в серый потолок, подумал: «Жизненный круг замкнулся».
– Я вот когда сражался в Цусиме… – Шпильковский не сразу услышал мерное ворчание старичка, – мне осколком ударило по затылку. Вот сюда прямо, – старик морщинистой рукой тихо бухнул себе сзади по макушке. – Я напрочь забыл, что со мной было раньше, где родился, как учился. А вот то, что было в тот самый день, позже вспомнил поминутно. А служил-то я на эскадренном броненосце «Князь Суворов». Числился при штабе самого вице-адмирала князя Рожественского Зиновия Петровича. Это и спасло мне жизнь. Другие касатики с нашего корабля все на дно пошли. В «Князя Суворова» в тот день было выпущено много снарядов и пуль… Он же был флагман и шел первым. Как этот наш броненосец вообще столько продержался на плаву, я ума не приложу. Вот как у нас в Санкт-Петербурге, извиняйте, в Петрограде, корабли строили. С двух часов до шести он почти без перерыва находился под обстрелом. Хотя меня в начале шестого вместе с вице-адмиралом сняли с броненосца. Так я попал на миноносец «Буйный». А этот «Буйный» уж слишком был буйным, скажу я тебе, касатик. Машина у него стала. Пришлось с него всех людей снять, а сам миноносец потопить, чтобы японцам не достался… Ну нас пересадили на другой миноносец – «Бедовый». Кто это так его назвать додумался… В три часа ночи его настиг равный по силе и скорости истребитель «Сазанами». А Филипповский, Баранов и этот обруселый француз, флаг-капитан Калпье де Колонг сдали «Бедового» врагу и сами сдались. Их потом приговорили к расстрелу, но царь миловал. Выгнал только с флота. Сейчас де Колонг где-то на Балтике рыбачит. Я тоже в похожей артели рыбу ловил… Во время Цусимы каждого человека насквозь можно было видеть, – сокамерник внимательно посмотрел на Шпильковского выцветшими от старости глазами.
Старик ждал реакции, но Альберт Валерьянович промолчал. Он не хотел говорить, что, мол, тоже участвовал в Цусимском сражении и служил на «Авроре», повторяя биографию Михаила Федоровича. Не хотел чужие подвиги приписывать себе.
– Ничего не помню, – сказал он.
Старичок глубоко вздохнул.
– Полечиться бы тебе, братец. И лучше в Германии. Там врачи очень понимающие.
В течение последующих суток этот словоохотливый старик еще несколько раз пытался вызвать Шпильковского на разговор. Начинал показывать руками семафорные сигналы:
– Руки вниз, как крылья, – это «А», руки, как коромысло, – это «Тэ», опустил «коромысло» влево – «Эл», вправо – «Эм».
– Что же вы от меня хотите? – недоуменно спросил Шпильковский.
– Как что? Напомнить, чтобы вы все вспомнили.
– А зачем же передо мной руками так размахивать?
– Ну как же, это каждый кондуктор-сигнальщик знает, зачем.
– А я что, был кондуктором-сигнальщиком?
– Это… – замялся старик, поняв, что выдал себя, – мне коридорный сказал.
– А-а, коридорный. Я ничего не помню.
Больше Альберт Валерьянович со стариком не разговаривал, хотя тот и продолжал бубнить что-то себе под нос.
Через пару дней Шпильковского снова вызвали на допрос. В тот же кабинет. К тому же офицеру.
– Кофе? – предложил Рупертти.
– Не откажусь.
Шпильковский отпил маленький глоток и зажмурился от удовольствия.
– Что, не такой, как был в лагере?
– В каком лагере?
– Ах да, ваша амнезия, – небрежно произнес офицер «Валпо». – Итак, насчет амнезии. Вы так и не вспомнили, что произошло на острове Лагскар, когда туда прибыл сейнер «Попугай»?
– Нет, не вспомнил.
– А как вы оказались на рыбацком судне?
– Не помню.
– Может быть, вы сами прибыли на нем?
– Не помню…
– Хорошо, вот это должно вам что-то напомнить…
Рупертти бросил на стол перед Шпильковским пачку снимков. На них были изображены убитые белогвардейцы и застреленный Никанор Капитонов.
Альберт Валерьянович чуть отпрянул от увиденного. Это не ускользнуло от внимания Рупертти.
– Ну-ну, врач и не может смотреть на мертвые тела.
– Я ничего не знаю, – покачал головой Альберт Валерьянович.
– А я вам сейчас напомню, – начал офицер. – Вы вместе с тремя головорезами совершили побег из лагеря военнопленных на Аландах. Убили несколько охранников, захватили сейнер «Попугай», затем прибыли на остров Лагскар, чтобы заправить судно, при этом расстреляли мирное население, но наш самолет помешал вам. Так было дело?
– Не помню… Знаю одно, что я никого не убивал, – уверенно сказал Шпильковский.
– Не убивали? – на секунду задумался Рупертти. – Значит, вспомнили кое-что?
– Нет, я знаю свой характер. Я не могу убить человека.
– Это только ваше предположение. Каждый из нас, поставленный в жестокие условия выживания, может убить другого, – резко сказал Рупертти.
– Я не смогу, нет.
– Хорошо, я готов выслушать ваше предположение, как вы попали на борт сейнера «Попугай». Ведь вас потом спасла наша подводная лодка. Или вы этого тоже не помните?
– Не помню, – повторил Альберт Валерьянович, и это уже была чистейшая правда.
– Хватит! Зарядили, как попугай, «не помню, не помню»! – рявкнул «валповец» и невольно улыбнулся от внезапно получившегося каламбура.
Альберт Валерьянович сдержал усмешку.
– Думаю, что меня взяли на сейнер «Попугай» силой. Возможно, я им обещал показать еще один остров с маяком.
– Какой еще остров?
– На Балтике ведь есть много других островов с маяками.
– Это вы помните или предполагаете? – нахмурился финский офицер.
