Любовные письма серийному убийце - Таша Кориелл
– Где твоя жена? – спросила я.
Мы сели друг напротив друга за маленький столик.
– Она дома с детьми. Мне еще надо закончить несколько дел в городе, так что я решил остаться.
– Кажется, вы много времени проводите по отдельности.
Лицо Бентли погрустнело.
– Мы в последнее время отдалились, да. Она хочет свалить все на разбирательство, но дело не только в этом. Тут все сразу. Она очень предана детям, и это здорово, она отличная мать. Мне просто не хочется, чтобы это было в ущерб нам. Мы почти не проводим время наедине, а когда остаемся одни, то все наше внимание поглощено судом. Она думает, что после него все вернется в норму. Но я не так уверен.
– Даже не представляю, через что ты прошел.
– Отцу сейчас тоже нелегко, – продолжил Бентли. – Он, конечно, никогда этого не скажет. Марк Томпсон никогда не признается, что испытывает какие-то трудности. Он убежден, что Уильяма признают невиновным и все вернется к норме. Он уже мечтает засудить власти за преступную халатность.
Я по возможности изобразила сочувствие.
– Думаю, мужчинам старшего поколения особенно тяжело выражать свои эмоции, – заметила я. – Я всегда понимаю, что у отца проблемы, когда он начинает увлекаться очередным хобби. Однажды он целый год фанатично наблюдал за птицами. А в другой раз купил себе кучу дорогущих масляных красок и заявил, что будет «оттачивать мастерство художника». А через два месяца бросил. Мне кажется, сходить к специалисту было бы менее дорого и времязатратно.
Бентли посмеялся и покачал головой:
– Вот бы мой отец боролся со своими демонами с помощью наблюдений за птицами.
– Может, его демоны слишком велики для птиц, – ответила я.
За столиком ненадолго повисла тишина: попивая виски, мы задумались о своих отцах. В груди слегка кольнуло от тоски по дому. Я удивилась, что во мне еще живо это чувство.
– Спасибо, что выслушала. Понятно, почему ты нравишься Уильяму, – сказал Бентли, нарушая молчание.
Мне хотелось услышать еще комплименты от него. Чтобы он сказал, какая я добрая, понимающая, а может быть, даже красивая. К несчастью, у нас были более важные темы для беседы.
– Во время последнего разговора ты намекнул, что я многого не знаю об Уильяме. Мне начинает казаться, что ты прав, – начала я.
На лице Бентли изобразилась тревога.
– Он что-то тебе сказал?
– Нет, не совсем… Дело скорее в том, о чем он отказывается говорить. Понимаю, это звучит глупо, ведь мы просто переписываемся, но иногда мне кажется, что мы с Уильямом знаем друг о друге все. Он стал мне ближе, чем любой другой человек за долгое время. В то же время он скрывает от меня какие-то секреты. Он не говорит ничего содержательного про процесс. Он даже ни разу не сказал, виновен он или нет, и для меня это само по себе выглядит как признание.
Бентли отхлебнул из бокала и вздохнул:
– На самом деле мне не стоит это никак комментировать. Я не хочу причинять брату еще большие неприятности.
– Пожалуйста! Я никому не скажу. Обещаю.
Он окинул меня внимательным взглядом, будто искал прослушку.
– А ты не одна из этих двинутых журналисток? С криминальными подкастами? Они уже пытались общаться с нашей семьей. Они считают себя новым орудием правосудия. Как будто теперь есть не только судьи и присяжные, но еще и ведущие подкастов.
– Нет, нет, клянусь.
Бентли снова вздохнул.
– Я всегда хотел брата, – начал он. – Я был совсем маленький, но помню, как мне было одиноко. Я считал, что, если у меня появится брат, мне всегда будет с кем играть. Но все оказалось совсем не так. Я думал, что смогу сразу с ним поиграть, но вместо этого родители привезли эту маленькую вопящую штуку. Он постоянно плакал, днем и ночью. Когда у меня самого появились дети, я узнал, что это просто колики, но тогда я был не в курсе. Со временем он стал больше, крепче и почти перестал плакать. Но играть с ним все равно было невозможно. Уильям всегда любил соперничать, даже до школы. Едва научившись говорить, он сразу заявил, что наша мама – его, а не моя. Все принадлежало ему, и только ему. Мы часто дрались – и это были не просто детские игры, как многие будут тебе намекать, а настоящие драки. Помню, как один раз он бегал за мной с ножом и мне пришлось прятаться, настолько я боялся, что он правда может меня убить.
Бентли замолчал, чтобы отхлебнуть виски.
– Но никто никогда мне не верил. Я был старше: разве он мог меня обидеть? Меня постоянно ругали, когда я давал сдачи, даже если Уильям меня калечил. Я был обязан оставаться старшим братом, даже если он прибегал к физическому насилию. Но на людях в Уильяме словно переключался рубильник, и он становился милым и дружелюбным. Как маленький взрослый, замечали все вокруг. Им и в голову не приходило, что ребенок не должен вести себя как маленький взрослый – что это признак проблем с головой. И побои, которым подвергался я, были только началом. Он умел ранить и по-другому – бывали вещи пострашнее, чем сломанная рука.
С этими словами Бентли проглотил все, что оставалось в его стакане, будто пытаясь смыть воспоминания.
– Хочешь еще по одной? Мне бы не помешало, – сказал он.
Я кивнула и отдала ему свой пустой стакан, хотя уже была пьяна.
– Отец все это поощрял, – продолжил Бентли. – Он считал, что конкуренция вдохновляет людей на великие дела. Он как будто хотел, чтобы мы боролись друг с другом. Однажды Уильям сломал мне руку. Буквально переломил надвое. Кажется, отец им практически гордился. В травмпункте он соврал – сказал, что я получил травму на футболе. Были и другие случаи, когда Уильям меня побивал, а мне приходилось выдумывать историю для прикрытия. Еще ему нравилось меня подставлять. Это было для него как игра. Он прятал пустые бутылки и презервативы у меня в комнате, и когда родители их находили, на меня всегда орали. Однажды у меня в комнате начало вонять. Я не мог понять, что это за запах. Какое-то время я думал, что это от меня. А потом нашел мертвого кролика, спрятанного под кроватью.
Я зажала рот руками.
– Но почему ты ничего не сказал?
– Он клялся небом и землей, что не знает, о чем речь. Он предположил, что кролик сам забрался в дом и умер. И родители ему верили. Уильям очень убедителен. Он был отличным адвокатом. Жаль, что в
