Джон Трейс - Заговор по-венециански
Поместив в мешки по булыжнику, дьяволопоклонник перевязывает горловины заготовленными отрезами веревки. От удара в борт неожиданно высокой волны лодка раскачивается, и жрец спешит сесть на скамью. Дожидается, пока вода успокоится. Встает и сбрасывает за борт первый мешок. Раздается такой приятный всплеск.
Всплывают пузыри на поверхность. Лодка снова качается. Рябь на темной воде бьет в корму, разворачивая суденышко. Верховный жрец вновь пережидает череду волн, сидя терпеливо. Затем скидывает за борт второй мешок. Отрадно смотреть, как он тонет. Как расходятся круги, как они потом тают и гаснут…
— Buongiorno!
Первосвященник ошарашен. Кто обратился к нему?!
Жрец оглядывается. Никого. Ах нет. Вон там, впереди… Разрумянившийся монашек, ведет лодчонку. Подойдя ближе, начинает грести медленнее.
— Туман-то какой! У вас ничего не случилось? — Святой брат смотрит на воду, будто что-то заметил. — Помощь не требуется?
Дьяволопоклонник не в силах скрыть испуг. Хватается за весла.
— Нет. Non, grazie, — отвечает жрец монаху, молча проклиная себя. Ведь не было же никого вокруг!
Перестав грести, монах позволяет своей лодке приблизиться к лодке незнакомца. Подозрение, повисшее в воздухе, по плотности не уступает туману.
Первосвященник натужно улыбается.
— Вы из монастыря на Сан-Джорджио?
Монах кивает.
— Si. — Борта лодок соприкасаются. — Я выхожу в лагуну каждое утро после заутрени и перед завтраком. — Он смотрит на воду. — Вы ничего не обронили? Я как будто слышал всплеск. Подумал, кто-то тонет…
— Да нет, как видите, я жив-здоров. И даже сух. Вам показалось. — Дьяволопоклонник берется за весла. — Это весла бьются о воду.
Жрец оглядывается на солнце. При таком освещении монах многого заметить не мог.
Улыбнувшись, первосвященник говорит:
— Простите, мне пора. Arrivederci.
Подгребая одним веслом, монашек разворачивает лодку.
— Arrivederci, — прощается он и за два гребка исчезает из виду.
А дьяволопоклонник и не догадывается, что весь обратный путь монашек размышляет, отчего незнакомец солгал ему. Святой брат точно видел два мешка, сброшенные в воду.
Глава 40
Мост Риальто, Венеция
В кирасиры, элитную группу спецназа, из которых набирается почетный караул президента, принимают далеко не каждого. Мало того что рекрут обязан иметь военную подготовку, так еще ростом должен быть сто девяносто сантиметров. Для итальянцев задача неслабая. Умберто Кастелли один из немногих, кто успешно прошел отбор.
За двадцать лет службы благодаря своим исключительным качествам он прославился как успешный глава отдела, внедряющего полицейских в банды.
Умберто идет на крайние меры, чтобы утаить свою подлинную личность. Никогда не является на территорию штаб-квартиры карабинеров. Все дела ведет за ее пределами.
Бородатый и одетый словно уличный музыкант, майор встречается с Вито Карвальо в кафе у моста Риальто. Двое полицейских почти ровесники и друг к другу испытывают взаимное уважение. Они близкие друзья.
Заказав двойной эспрессо, здоровенный «уличный музыкант» кладет под столом ногу на ногу.
— Как Мария?
Этот вопрос Вито задает любой, кому не все равно.
— То лучше, то хуже, — отвечает майор Карвальо. — Физически ухудшений нет. Склероз вроде отступил немного, но сама Мария какая-то подавленная.
— Сочувствую.
— Grazie. Скоро у нас праздник, вот она и взбодрится.
— Молодец. Надеюсь, так оно и будет. — Кастелли ждет, пока молодой официант в белом фартуке оставит чашку дымящегося кофе, затем открывает принесенный с собой полиэтиленовый пакет из супермаркета. Достает из него засекреченное досье. — Я бы хотел поговорить об Антонио Паваротти.
Вито осеняет себя крестным знамением.
— У покой Господь его душу. А знаешь, его кузина служит у меня лейтенантом.
— Морасси-то? Ну и как она пережила трагедию?
— Сильная девочка. Борется. — Вито поднимает глаза к небу. — Но в какой-то момент горе захлестнет ее, как вода из прорванной плотины.
Кастелли почесывает бороду.
— Мне вчера ночью прислали полный отчет. Похоже, у нас тут вовсе не авария. Убийство.
— Убийство? — хмурится Вито. — Техники позвонили мне, как только перебрали обломки. Сказали, взорвался газ. На камбузе плитка стояла.
— Так они думали. — Кастелли распечатывает желтый конверт и передает его Вито. — Потом нашлись следы Си-четыре.
По спине Вито будто проводят куском льда.
— Пластид? Как?! Где его заложили?
— Толком не уверены. От лодки не особенно много осталось, однако заминировали, скорее всего, движок. Техники нашли следы пластификатора и клея.
Вито поигрывает чашкой.
— Умно. При детонации пластид превратился в сжатый газ. Тот, кто ставил бомбу, знал, что эта деталь уведет нас в ложном направлении.
— Затея почти удалась, вот только взрыв бытового газа не разорвал бы лодку в щепки. Больно мощно жахнуло.
Перед мысленным взором Вито проносятся образы: Антонио за штурвалом лодки, его родители в момент, когда узнали о гибели сына; Валентина — такая гордая и смелая, что не решается заплакать у шефа на глазах.
— Не могу поверить… Над чем он работал, черт возьми? Мафия? Каморра?
Кастелли качает головой.
— Нет-нет, ничего подобного. По крайней мере, мы такого не ожидали. — Он оглядывается и лишь потом продолжает: — Простенькое задание «под прикрытием». Сбор данных. Ты слышал о коммуне на острове Марио?
Вито нерешительно покачивает головой.
— Она в собственности миллиардера Марио Фабианелли.
Вито что-то припоминает.
— Мальчишка, интернет-гений. Сделал состояние и сам же махнул на него рукой?
— Именно.
— И остров назван в его честь?
— Верно. Здорово, наверное, быть таким богатым, что можно позволить купить себе остров. Ну да ладно. Он, должно быть, объелся коксом, потому что несколько лет назад превратил остров в зону свободной любви и назвал ее Небеса. Правда, пишется это не совсем обычно — в буквенно-цифровой манере. Все «е» заменяются тройками.
Вито в замешательстве морщит лоб.
— Н3б3са, — подсказывает Кастелли. — На память группа «U2»[33] приходит. Видно, новый бренд создается. У коммуны даже сайт есть, через который эти наркоши продают свои поделки, картины, стихи.
Вито промокает губы салфеткой.
— Значит, вот где работал Антонио? Копал под хиппи, вызнавая, чем они долбятся на Острове фантазий[34] Марио?
Кастелли кивает.
— Поступила наводка, якобы через остров проходят крупные партии наркоты. И не просто гашиша, а до фига экстези и, может даже, кокса и героина. У хозяина острова репутация дурная, так что мы решили: проверить стоит. Я специально попросил дать мне Антонио. Он так здорово поработал «под прикрытием» в больнице. Какой парень был!
— Да, замечательный… — Вито сокрушенно опускает голову. — Он нашел что-нибудь?
— Нет. По крайней мере, доложить не успел.
Оба на минуту умолкают. И Кастелли, и Карвальо сейчас думают о Валентине. Смерть близких переживают долго, но убийство — всю жизнь.
— Лучше мне пойти и самому все рассказать Валентине, — говорит Вито, вставая из-за стола.
Кастелли не отвечает, только похлопывает ободряюще друга по руке, когда тот проходит мимо.
Capitolo XXXIX
Остров Сан-Джорджио-Маджоре
27 декабря 1777 года
Остаток дня брата Томмазо Фрасколи мучают мысли о незнакомце, который что-то топил в водах канала.
И во время занятий разум постоянно отвлекается от Писания.
Что еще больше тревожит — это откуда приплыл незнакомец. Томмазо направлялся на юг, а загадочный лодочник пришел из тумана со стороны севера. Однако если грести на север, то найдешь один-два острова. Необитаемых.
Но что, если незнакомец — призрак, демон, посланный искусить его?
Нет, одергивает себя брат Томмазо. Аббат поучал, что воображение следует сдерживать, избегать эгоистичных мыслей.
Незаконнорожденный сын куртизанки, Томмазо о своей семье знает только со слов аббата. Якобы его и сестренку сразу после рождения отдали в монастыри. Правда, сестра сбежала еще будучи послушницей. Имени отца Томмазо не знает, а мать, Кармела Франческа Фрасколи, аббату ничего не говорила. Лишь отдала вместе с сыном те немногие динарии и сольдо, что имела при себе, и еще записку и маленькую деревянную шкатулку. Последнее просила передать сыну, когда тот достигнет совершеннолетия, и пока Томмазо хранит оба предмета у себя под кроватью. Ни письма, ни шкатулки он не открывал.
Так он справляется с тем, что ни отца, ни матери у него нет. Обманывает себя, чтобы не было больно. А родительским воспитанием, в каком он нуждался, Господь обеспечил.
