Майкл Коннелли - Тьма чернее ночи
– Уверен, – сказал он Грасиеле. – Послушай, у меня тут еще один звонок. Вернусь домой сегодня до темноты. Увидимся.
Он переключился на другой звонок. Это оказался Макэвой, который объяснил, что находится в суде и должен вернуться в зал, иначе потеряет драгоценное место. Он не мог ждать целый час.
– Вы можете сейчас говорить? – спросил он.
– Что вам нужно?
– Хотелось бы поговорить с вами.
– Это вы уже говорили. О чем?
– Гарри Босх. Я работаю над заметкой о…
– Я ничего не знаю о деле Стори. Только то, что показывали по телевизору.
– Я не об этом. О деле Эдварда Ганна.
Маккалеб не ответил. Он знал, что дело плохо. Обсуждение с репортером подобного вопроса могло доставить только неприятности.
– Это из-за него вы хотели повидать Гарри Босха в тот день, когда я увидел вас здесь? – продолжал Макэвой. – Вы занимаетесь делом Ганна?
– Послушайте меня. Я могу честно вам сказать, что не занимаюсь делом Эдварда Ганна. Довольны?
Хорошо, подумал Маккалеб. Пока он не солгал.
– А вы занимались им?
– Могу я задать вам вопрос? Кто вам это сказал? Кто сказал, что я занимаюсь этим делом?
– Не могу ответить. Я должен сохранять в тайне свои источники. Если хотите дать мне информацию, я буду охранять и вашу личность. Но если я выдам источник, то вылечу из бизнеса.
– Вот что я вам скажу, Джек. Я не буду говорить с вами, если вы не будете говорить со мной. Понимаете, о чем я? Это улица с двусторонним движением. Скажете, кто болтает обо мне всякую чушь, и я поговорю с вами. В противном случае нам нечего сказать друг другу.
Он ждал. Макэвой промолчал.
– Я так и думал. Пока, Джек.
Он закрыл телефон. Упоминал Макэвой его имя капитану Хиченсу или нет, было ясно, что репортер подключился к надежному каналу информации. И снова Маккалеб сузил этот канал до одного человека, кроме себя и Джей Уинстон.
– Черт возьми! – произнес он вслух.
Через несколько минут он увидел, как Джей Уинстон вышла из «Эль кочинито». Маккалеб надеялся, что сможет перехватить ее и поговорить наедине, может быть, рассказать о Локридже. Но следом за ней вышли Твилли и Фридман, и все трое сели в одну машину. Машину, принадлежащую Бюро.
Маккалеб смотрел, как они вливаются в автомобильный поток и уезжают по направлению к центру. Потом вылез из «чероки» и вернулся в ресторан. Он умирал от голода.
Свободных столиков не было, поэтому он решил заказать еду навынос. Поест в машине.
Старуха, принимавшая заказ, бросила на Маккалеба грустный взгляд карих глаз. Неделя была очень оживленная, сказала она, и лечон асадо как раз закончился.
27
Джон Ризн удивил зрителей, присяжных и, вероятно, большую часть прессы, отложив перекрестный допрос Босха до защитной фазы процесса, однако обвинение предвидело такой поворот. Если защита хочет нейтрализовать Босха, то нанести удар лучше всего во время изложения версии защиты. Таким образом, атака Фауккса на Босха могла быть частью общей атаки на все дело против Дэвида Стори.
После обеденного перерыва, во время которого Босху и обвинителям приходилось беспрестанно отбиваться от прессы, обвинение заработало быстрее благодаря импульсу, полученному на утреннем заседании. Крецлер и Лэнгуайзер по очереди опрашивали вереницу свидетелей, быстро сменяющих друг друга.
Первой была Тереза Корасон, начальник управления судебно-медицинской экспертизы. Отвечая на вопросы Крецлера, она подтвердила данные, полученные при вскрытии, и определила время смерти Джоди Кременц где-то между полуночью и двумя часами ночи в пятницу, тринадцатого октября. Она также подтвердила редкость случаев аутоэротической смерти среди женщин.
И снова Фауккс отложил право допросить свидетеля до защитной фазы. В результате Корасон провела на свидетельской трибуне меньше получаса.
Теперь, закончив давать свидетельские показания сам, во всяком случае, на обвинительной фазе процесса, Босх уже не был обязан присутствовать в зале суда постоянно. Пока Лэнгуайзер работала со следующим свидетелем – лаборантом, установившим, что волоски, собранные с тела жертвы, принадлежат Стори, Босх проводил Корасон до машины. Много лет назад они были любовниками – в терминах современной культуры это назвали бы несерьезной связью. Но хотя особой любви там не было, для Босха это не имело значения. С его точки зрения, двое людей, каждый день видевшие смерть, опровергали ее наивысшим жизнеутверждающим актом.
Корасон оборвала их отношения после того, как ее назначили на высокий пост в службе коронера. С тех пор их связывали сугубо профессиональные отношения, к тому же новое положение Корасон сократило время ее пребывания в прозекторских, и Босх не часто видел ее.
Дело Джоди Кременц было иным. Корасон инстинктивно поняла, что оно может привлечь внимание прессы, и произвела вскрытие сама. Решение оказалось верным. Ее показания увидит вся страна, а возможно, и весь мир. Она была привлекательной, умной, опытной и скрупулезной. Полчаса на свидетельской трибуне являлись ступенью на хлебное место вроде должности независимого эксперта или комментатора. Босх знал это еще со времени их близких отношений: Тереза Корасон всегда высматривала следующую ступеньку.
Она оставила машину в гараже рядом с управлением условно-досрочного освобождения на заднем дворе судебного комплекса. Сначала разговор шел самый банальный: погода, попытки Гарри бросить курить, – но потом Корасон заговорила о деле:
– Кажется, все идет неплохо.
– Пока.
– Нужно бы для разнообразия победить одну из этих шишек.
– Да уж.
– Утром я смотрела твои показания. У меня в кабинете есть телевизор. Ты хорошо выступил, Гарри.
Он знал этот тон. Она к чему-то вела.
– Но?..
– Но ты выглядишь усталым. И ты знаешь, что они возьмутся за тебя. В таких ситуациях, если уничтожить копа, можно уничтожить дело.
– Дело Симпсона, один к одному.
– Верно. Так ты готов к этому?
– Думаю, да.
– Хорошо. Просто отдохни хорошенько.
– Легче сказать, чем сделать.
Когда они подходили к гаражу, Босх посмотрел на управление условно-досрочного освобождения и увидел, что персонал собрался у дверей для какого-то представления. Они стояли под свисающим с крыши транспарантом, гласившим: «С ВОЗВРАЩЕНИЕМ, ТЕЛЬМА». Мужчина в костюме подносил почетный значок полной чернокожей женщине, опирающейся на трость.
– А… это та агент по условно-досрочному освобождению, – заметила Корасон. – В которую стрелял в прошлом году наемный убийца из Вегаса.
– Да, верно, – сказал Босх, вспоминая ту историю. – Она вернулась.
Он заметил, что телевизионных камер нет – никакой записи не велось. Женщина получила пулю, находясь при исполнении служебных обязанностей, и потом боролась за возвращение на работу. На такое явно не стоило тратить видеопленку.
– С возвращением, – сказал он.
Машина Корасон стояла на втором этаже парковки. Двухместный черный «мерседес».
– Похоже, работа идет очень неплохо, – заметил Босх.
Корасон кивнула:
– По последнему контракту я получила четырехнедельный отпуск. Почти весь уже прошел. Процессы, телевидение и тому подобное. Из вскрытия по этому делу я тоже сделала шоу на «Хоум бокс офис». Эфир через месяц.
– Тереза, не успеем мы оглянуться, ты станешь мировой знаменитостью.
Она улыбнулась и, подойдя ближе, поправила ему галстук.
– Я знаю, что ты об этом думаешь, Гарри. Все в порядке.
– Что я об этом думаю, значения не имеет. Ты счастлива?
Она кивнула:
– Очень.
– Тогда я рад за тебя. Мне лучше вернуться. Увидимся, Тереза.
Внезапно она приподнялась на цыпочки и поцеловала его в щеку. Сколько лет прошло с их последнего поцелуя?
– Надеюсь, ты прорвешься, Гарри.
– Я тоже надеюсь.
* * *Босх вышел из лифта в коридор и направился к залу. У дверей в зал стояла очередь: люди ждали, не освободится ли место среди зрителей. Несколько репортеров бродили возле открытой двери в пресс-центр, но все остальные были на местах, наблюдая за процессом.
– Детектив Босх?
Босх обернулся. В нише с телефоном-автоматом стоял Джек Макэвой, репортер, с которым он познакомился накануне. Босх остановился.
– Я видел, как вы выходили, и надеялся перехватить вас.
– Мне надо вернуться.
– Знаю. Я только хотел вам сказать, что мне очень важно поговорить с вами кое о чем. Чем раньше, тем лучше.
– О чем это вы? Что такого важного?
– Ну, вообще-то о вас.
Макэвой вышел из ниши и подошел к Босху, чтобы можно было говорить тише.
– Обо мне?
– Вы знаете, что находитесь под следствием?
Босх посмотрел в коридор, ведущий к залу суда, потом снова на Макэвоя. Репортер медленно поднимал блокнот и ручку. Он был готов писать.
– Погодите минуту. – Босх положил руку на блокнот. – О чем это вы? Какое следствие?
– Эдвард Ганн, помните такого? Он умер, и они подозревают вас.
