Эрик Сунд - Слабость Виктории Бергман (сборник)
Он – машина, думала она.
пластик
на полу заскрипел, когда посаженный на цепь мальчик зашевелился. Он был по-прежнему растерян, еще не пришел в себя после бессознательного состояния и неуверенно озирался. Неловко подергал за цепь на шее, но, осознав невозможность высвободиться, осторожно отполз назад, поднялся на ноги и встал спиной к стене.
Гао двигался взад и вперед перед голым беспомощным мальчиком.
Ударом ногой под дых он вынудил мальчика опуститься, задыхаясь, на колени. Затем он сильно ударил мальчика ногой в ухо, и тот, жалобно скуля, рухнул на пол.
Что-то лопнуло, и у мальчика пошла носом кровь.
Она тотчас сообразила, что борьба слишком неравная, и ослабила цепи плачущего мальчика.
лампочка
на потолке слегка покачивалась, и по спине ползающего мальчика бегали тени. Гао был подготовлен и незамедлительно уловил, что от него требуется. А второй мальчик думал, что мольбы и ползание в ногах спасут его, и поэтому так и не осознал серьезности ситуации.
Лежа на полу, он сучил ногами, как покорный щенок.
Она задумалась, не связано ли это с тем, что он впервые ощущает физическую боль и поэтому у него не срабатывают необходимые для выживания инстинкты. Может, его приучили верить в природную доброту человека? Это заблуждение не позволяет ему дать себе честный шанс защититься.
Гао обрушил на него удары и пинки.
В конце концов она попыталась уровнять шансы, дав мальчику нож, но тот испуганно завыл и отбросил нож в сторону.
Она встала со стула и дала Гао бутылку воды с амфетамином. Он вспотел, мышцы верхней части туловища напряглись от глубокого дыхания.
Она и он станут чем-то совершенным и целостным.
Их тени составляют одно целое.
Просто отверстия и затычки.
Кровь и боль. Электрические импульсы.
Она медленно начала стегать мальчика по спине электрическим шнуром, ускоряя такт и усиливая удары.
Спина мальчика сильно кровоточила.
Она взяла один из шприцев, но, когда собиралась ввести ему в шею обезболивающее, заметила, что он уже мертв. Кончено.
Квартал Крунуберг
Единственным интересным именем в списке подозреваемых на настоящий момент было имя Карла Лундстрёма. Звонок Софии Цеттерлунд удивил Жанетт, но вместе с тем вызвал чувство благодарности. Может, их встреча добавит расследованию что-нибудь новое?
Хорошо бы, а то они зашли в полный тупик.
Телин и Фюрюгорд давно отпали, а допрос подозреваемого насильника Бенгта Бергмана ничего не дал.
Жанетт сочла Бергмана человеком откровенно неприятным – эмоционально непредсказуемым, но вместе с тем хладнокровно расчетливым. Он неоднократно говорил о своем незаурядном умении сопереживать, демонстрируя примеры обратного.
Она не могла не отметить много общего с тем, что прочла о Карле Лундстрёме.
Во всех случаях, когда Бергман подозревался в каком-то преступлении, алиби ему предоставляла жена, на что Жанетт сердито указывала фон Квисту, предлагая снова побеседовать с ней. Указывала она и на сходство с Карлом Лундстрёмом и его женой Аннет, принимавшей его сторону, даже когда речь шла о посягательствах на их общую дочь.
Прокурор, как обычно, был непреклонен, и Жанетт призналась себе, что, попытавшись поговорить с Бенгтом Бергманом, она действовала на свой страх и риск.
Попытка, из которой ничего не вышло.
Правда, во время короткого телефонного разговора с его дочерью Жанетт поняла, что совесть Бенгта Бергмана далеко не чиста.
Без причины люди не отказываются знаться со своими родителями.
Жанетт лаконично констатировала, что прокурор, вероятнее всего, закроет дело о жестоком изнасиловании проститутки Татьяны Ахатовой.
Что может проститутка средних лет с несколькими судимостями за распространение наркотиков противопоставить высокопоставленному чиновнику такой организации, как СИДА? Слово против слова. Любой может просчитать, кому поверит прокурор фон Квист.
Нет, у Татьяны Ахатовой нет никаких шансов, думала Жанетт, откладывая в сторону папку с материалами о Бенгте Бергмане.
Она вновь ощутила усталость, и ей больше всего захотелось в отпуск, чтобы наслаждаться летом и теплом. Но Оке уехал с Александрой Ковальской в Краков, а Юхан отправился к приятелям в Даларна. Возьми она сейчас отпуск, она бы только чувствовала себя одинокой.
– К тебе посетитель, – заходя в кабинет, сказал Хуртиг. – В вестибюле сидит Ульрика Вендин. Подниматься наверх отказывается, но говорит, что хочет встретиться с тобой.
Молодая женщина стояла на улице перед зданием и курила. Несмотря на жару, она была в черной толстовке, черных джинсах и грубых ботинках армейского типа. Из-под натянутого на голову капюшона торчали большие черные солнцезащитные очки. Жанетт подошла к ней.
– Я хочу, чтобы мое дело снова открыли, – сказала Ульрика и загасила сигарету.
– О’кей… Пойдем куда-нибудь, поговорим. Я могу угостить тебя кофе.
– Конечно. Но у меня сейчас нет денег.
– Я же сказала, угощаю. Идем.
Они молча двинулись по Хантверкаргатан, и, пока дошли до кафе, Ульрика успела выкурить еще одну сигарету. Заказав по чашке кофе и бутерброду, они сели за столик на улице.
Ульрика сняла большие солнцезащитные очки, и Жанетт поняла, почему она в них ходит. Ее правый глаз заплыл и был темно-лиловым. Синяк размером с кулак и, судя по расцветке, получен не больше двух дней назад.
– Что это, черт возьми, такое? – воскликнула Жанетт. – Кто это тебя так?
– Ничего страшного. Один знакомый тип. Вообще-то он клевый. То есть когда не пьет. – Она стыдливо улыбнулась. – Я сама выставила водку, а потом мы поругались, когда я захотела убавить громкость проигрывателя.
– Господи, Ульрика. Это же, черт возьми, не твоя вина. С кем ты общаешься? Парень, который бьет тебя за то, что ты не хочешь заводить музыку так громко, чтобы соседи пожаловались?
Ульрика Вендин пожала плечами, и Жанетт поняла, что продолжать не следует.
– Итак, – сменила она тему, – если ты хочешь добиться пересмотра дела против Лундстрёма, с юридической стороной я тебе помогу. – Она предполагала, что фон Квист вряд ли возьмет инициативу на себя. – Что заставило тебя решиться?
– Ну, после разговора у меня дома, – начала Ульрика, – я поняла, что не покончила с этим. Я хочу рассказать все. – Все?
– Да, тогда было так трудно. Я стыдилась…
Жанетт внимательно посмотрела на молодую женщину, и ее поразило, насколько хрупкой та кажется.
– Стыдилась? Почему же?
Ульрика заерзала на стуле.
– Они ведь не только насиловали меня.
Жанетт не хотела прерывать ее, но молчание Ульрики показывало, что та ждет следующего вопроса.
– О чем же ты умолчала?
– Это было так унизительно, – в конце концов проговорила Ульрика. – Они сделали что-то, от чего я потеряла чувствительность, примерно от талии вниз, и когда они насиловали меня, то… – Она снова замолчала.
Жанетт содрогнулась.
– То – что?
Ульрика загасила сигарету и закурила новую.
– Из меня просто текло. Испражнения… Как из какого-то проклятого младенца.
Жанетт видела, что Ульрика вот-вот расплачется. Глаза заблестели, голос дрожал.
– Это был какой-то ритуал. Они наслаждались. Это было так чертовски унизительно, и я ничего не рассказала полиции.
Ульрика вытерла рукавом глаза, и Жанетт охватила нежность к девушке.
– Ты хочешь сказать, что тебя накачали каким-то обезболивающим препаратом?
– Да, вроде того.
Она посмотрела на Ульрикин синяк. От правого глаза к уху расходились почти черные кровоизлияния.
Только что избита так называемым бойфрендом.
Семь лет назад изнасилована и унижена четырьмя мужчинами, одного из которых звали Карл Лундстрём.
– Давай поднимемся ко мне, и дашь полные показания.
Ульрика Вендин кивнула.
“Обезболивающее?” – подумала Жанетт. Сведения о том, что тела убитых мальчиков содержали обезболивающие препараты, сугубо конфиденциальные. Это не может быть простым совпадением.
Жанетт почувствовала, как у нее учащается пульс.
Мыльный дворец
Когда зазвонил телефон, София Цеттерлунд была глубоко погружена в размышления и от резкого звука чуть не пролила кофе.
Думала она о Лассе.
Подняв трубку и услышав извинения Анн-Бритт, она продолжала думать о нем, сознавая, что, невзирая на то, как он с ней обошелся, она по нему скучает.
– На линии некая Жанетт Чильберг из полиции, – сообщила Анн-Бритт.
– Хорошо, соедините.
Раздался щелчок.
– София Цеттерлунд.
– Это Жанетт Чильберг. Вы можете уйти на обед пораньше, чтобы у нас было побольше времени? Я прихвачу по дороге китайской еды, и мы встретимся на стадионе “Цинкенсдамм”. Кстати, вам нравится китайская еда?
