Уильям Лэндей - Душитель
— Понятно, — проговорил Зонненшайн. — Значит, вы хотите знать, не я ли послал бандитов, чтобы выкинуть старика из его лавочки? Нет, не я.
— Тогда каким образом этот парень, Пол Маролла, получил работу на вашей стройке?
— Понятия не имею. Я не отслеживаю отдельных рабочих. Работая над проектом подобного масштаба, мы пользуемся услугами многочисленных субподрядчиков. Большинство рабочих на стройке наняты именно таким образом. Вы когда-нибудь занимались строительством, детектив?
— Да.
— Тогда вы меня поймете. У меня есть свои люди, но, помимо прочего, я посредник, объединяю людей, необходимых для успешного завершения проекта.
— А как насчет Вассермана? Что вы помните об этом доме, о маленьком старике, который отказывался уезжать?
— Я вижу, вы читаете газеты, Джо — можно называть вас Джо? — а потому понимаете, что в Уэст-Энде огромное количество подобных случаев. Множество маленьких старичков и старушек. Помните миссис Блад? Она даже вроде как прославилась. И разумеется, меня сочли злодеем. Не важно. Швыряйте в меня камни, да будет так. Если вы хотите знать, помню ли я Вассермана с такой-то улицы, я скажу «нет». Если вы спросите, помню ли я такое-то здание, которое затормозило ход работ, я скажу «да». Конечно, помню. Ничего личного, Джо. Не знаю, что наговорил вам этот человек, и не сомневаюсь, что он обижен — как же иначе? — но бизнес есть бизнес. Наш проект жизненно необходим городу, Джо. Необходим во имя будущего. Нельзя забывать: на каждого несговорчивого старика или старуху найдется сотня, тысяча человек, которые, так или иначе, выиграют. Если помните, Кеннеди говорил: «Править — значит выбирать». Иногда приходится делать выбор. И никому это не по нраву, уверяю вас. Здесь нет преступников, Джо.
— Но кто-то вломился к нему в магазин…
— Вы решительный человек, Джо, настоящий детектив, и я это ценю. Но прошу вас хотя бы на мгновение взглянуть шире, увидеть картину целиком. Вы знаете, что после Первой мировой войны Бостон был четвертым по величине городом Америки? Знаете его нынешний статус? Он тринадцатый, и падение продолжается. За последние двадцать лет, пока страна развивалась, один из крупнейших городов вымирал. Понимаете, о чем речь, Джо? Нам жаль маленьких людей, которым пришлось нелегко, но город борется за жизнь. Мне жаль Мо Как-его-там и его магазинчик, но еще сильнее меня беспокоит вопрос, выживет Бостон или умрет.
— Послушайте, я всего лишь спрашиваю, кто вломился к Вассерману.
— Не знаю.
— Не обижайтесь, но самый весомый мотив был у вас.
— Никаких мотивов, Джо. Мы получаем эту недвижимость абсолютно легально, город и правительство отчуждают ее по закону. Зачем нам ввязываться в сомнительные авантюры? Мы не действуем такими способами, в этом просто нет нужды.
— Мистер Вассерман говорит, вы не заплатили ему полную стоимость дома.
— А какова стоимость дома? Сколько вздумается владельцу? — Зонненшайн заговорщицки улыбнулся. — Здесь есть очаровательный местный обычай, Джо: когда через город проезжает фургон, все пытаются его ограбить.
— Не понимаю…
— Я этого и не жду. — Зонненшайн кивнул. — Поверьте, я ничего не знаю о вашем обиженном владельце магазина. Ничего об этом не знаю. Я бы никогда не стал делать то, что может поставить под угрозу успех проекта. Слишком многое на кону. Полагаю, я дал ответ на все ваши вопросы. Есть что-нибудь еще, детектив?
— Э… наверное, нет. — Джо кивнул, ощутив свое поражение. — Простите, что побеспокоил вас. Если я что-нибудь вспомню…
— Никакого беспокойства, отнюдь. Если вспомните что-нибудь, сразу звоните, Джо. Мне неприятно, что меня пытаются выставить бандитом.
44
Рики стоял в дальнем углу зала, когда до него вдруг дошло, когда связь стала очевидной. Он скользнул вдоль стены к первому ряду, где журналисты, склонив головы набок, царапали что-то в записных книжках, а две единственные среди публики женщины сидели, зажав в коленях сумочки. Рики пытался увидеть де Сальво на скамье подсудимых — тот слушал, как адвокат произносит заключительное слово, обращаясь к присяжным. Альберт де Сальво не страдал от недостатка внимания в течение этих восьми дней. Разумеется, он не давал показаний — разыгранная им комедия не выдержала бы серьезного перекрестного допроса, — поэтому он старался извлечь максимум из своих появлений на публике, а в промежутке — вызвать сочувствие, сидя на скамье подсудимых. Но даже в этих рамках де Сальво умудрился создать грандиозный образ. Он был вполне удовлетворен работой, которую здесь проделывали. Он пришел, чтобы расставить все акценты, — открытый и прямой, в общем, неплохой человек, который вовсе не собирается отрицать очевидное. Рики видел, как де Сальво смотрит на адвоката. Леланд Блум славился своими концовками, и теперь он начинал набирать силу и скорость — это должно было воодушевить как присяжных, так и самого Блума.
— Если бы речь шла не о том, что подзащитный невиновен в силу умопомешательства, то ничего подобного бы не произошло. Давайте сотрем это со страниц истории, потому что слова сами по себе утратят значение… Давайте вырвем эту страницу…
Рики рассматривал лицо де Сальво — обвислый нос, волосы, обильно смазанные бриллиантином, густая щетина. Он подумал: «Освальд». Сходство было не физическое. Благодаря тем немногим фотографиям, которые появились в газетах — особенно знаменитому размытому снимку Освальда, с винтовкой на коленях, — его образ уже сделался своего рода символом, метафорой, которая проясняет все, что нужно. Всем известно даже, что винтовка, которую он держит на коленях, — это знаменитый карабин «манлихер-каркано», что он стрелял с шестого этажа Техасского склада учебных пособий. Освальд казался тоньше, изысканнее, чем де Сальво. В чем же тогда дело?
Де Сальво повернулся — возможно, ощутив взгляд Рики или просто заметив, что кто-то выдвинулся из толпы. Ему уже грозили смертью, и Леланду тоже, и в итоге продолжения суда днем не последовало. Лицо де Сальво на мгновение тревожно напряглось, потом вновь расслабилось, когда он убедился, что Рики не опасен — всего лишь еще один человек, привлеченный зрелищем того, как творится История. Он слегка кивнул Рики и снова обернулся послушать адвоката, который провозглашал его подлинным Бостонским Душителем.
— Эй, парень, ты тут весь день будешь торчать?
Рики мельком оглянулся:
— Простите.
Зал суда был переполнен. Здание мидлсексского Высшего суда представляло собой кирпичный мавзолей. Помещения были недостаточно велики, чтобы вместить такую толпу. Суд над Альбертом де Сальво занимал все городские умы. Репортеры прибыли пораньше, чтобы занять лучшие места. В зал суда были направлены дополнительные приставы, кембриджские полицейские дежурили в коридорах и на улице. Появился Алван Байрон, следом — Уомсли. Мэр Коллинз, по слухам, каждый день проводил совещания. Знаменитый певец Конни Фрэнсис однажды лично пришел понаблюдать за происходящим. Но общее внимание было сосредоточено на де Сальво и его элегантном и плутоватом адвокате, на развязке этой жуткой, чудовищной истории, которая случилась в тяжелом 1963 году и по-прежнему оставалась весьма туманной.
Суд, казалось, не собирался ничего раскрывать. Де Сальво даже не допрашивали по поводу удушений. Сенсационное признание в тринадцати убийствах не могло быть использовано против подсудимого. Не существовало никаких улик, которые позволили бы обвинить де Сальво. Фактически вопрос о том, был ли он настоящим Душителем, по-прежнему оставался предметом споров между полицейскими и обвинителями. Основную проблему представлял сам де Сальво. Он упорно настаивал на своем.
Де Сальво находился под судом по так называемому делу Зеленого Человека — четыре инцидента, в ходе которых преступник вламывался в квартиры и нападал на женщин. Дело получило такое название потому, что незадолго до убийств в Бостоне полицейские получили по телетайпу известие о сходной серии происшествий в Коннектикуте, где преступник был одет в зеленое — возможно, что-то вроде рабочей униформы. Но дело Зеленого Человека не касалось удушений, речь вообще не шла об убийствах. В одном случае произошло самое заурядное изнасилование — нападавший вынудил женщину сделать ему минет, — а все остальные нападения получились неудавшимися, неубедительными (преступник связывал женщин и щупал их, после чего отказывался от своих намерений из опасений или от сострадания). Последней жертве он, убегая, сказал: «Только не рассказывайте моей матери». Обвинения представляли собой хаос юридических терминов. Взлом и проникновение с намерением совершить тяжкое преступление; распутные и противоестественные действия, применение оружия. Ничего драматического, кровавого, ужасного, как в деле Душителя. Это был заурядный суд, о таких не пишут журналисты — такими пробавляется генеральный прокурор в ожидании чего-то действительно крупного…
