Охота за наследством Роузвудов - Рид Маккензи

Я следую за ней и Лео к двери, за нами идут Куинн и Калеб. Нонна отпирает дверь и крепко обнимает Лео, затем меня, потом Куинн, которая неловко обнимает ее в ответ, а после заключает в объятия даже Калеба, которого она – я в этом уверена – никогда не видела прежде. Он стоит напряженно и неподвижно, ожидая, когда она отпустит его.

– И вот еще что, – добавляет она, торопливо зайдя за прилавок. Она возвращается, держа в руках классическое пирожное канноли с начинкой из сыра рикотта, взбитого с ванилью и шоколадом. – Майлз сказал мне, что завтра тебе исполняется восемнадцать лет. С днем рождения, Лили.

– О. – Я достаю телефон, и моя челюсть отвисает при виде даты на экране. Да, завтра у меня и правда день рождения. А я и забыла. – Спасибо, – благодарю я Нонну, беря канноли, и выхожу за дверь под недоуменными взглядами остальных. На мне все еще надето худи Лео. На улице слишком жарко для такой одежды, но мне кажется, что кожа холодна как лед. Завтра мне исполнится восемнадцать.

А значит, по закону я смогу унаследовать любую сумму, отписанную мне.

Эта мысль преследует меня, пока Лео выезжает с парковки и направляется в сторону «Плюща». Голова у меня идет кругом, когда я пытаюсь разобраться во всей этой истории и понять что к чему. Может быть, бабушка спрятала эти записки с подсказками, чтобы нарочно потянуть время? Чтобы мне исполнилось восемнадцать лет и никто не смог оспорить мое право или распоряжаться моей долей состояния как опекун? Но это подразумевает, что она знала, когда умрет, что невозможно, поскольку причиной ее смерти стал инфаркт. Возможно, именно поэтому ей и нужен был сообщник. Чтобы все подгадать к моему совершеннолетию.

И, если это и впрямь так, и поскольку завтра у меня день рождения, это должно означать, что то, что мы ищем, уже близко.

– Ты едешь не туда, – замечает Куинн.

Лео не отвечает, но видно, что костяшки его пальцев, сжимающих руль, опять побелели.

Куинн тяжело вздыхает, как будто в этот жаркий послеполуденный час ей совсем не хочется тратить силы на то, чтобы указывать Лео правильную дорогу.

– Эй, Щегол, – говорит она, тронув его за плечо.

Лео, похоже, даже не замечает ее слов, а вместо этого вдруг резко крутит руль. Два колеса фургона отрываются от асфальта, и я больно ударяюсь боком о дверь.

– Какого черта? – кричу я, радуясь, что фургон не перевернулся.

Калеб взвизгивает, отброшенный в сторону на заднем сиденье, и содержимое его рюкзака вываливается на пол. Куинн вцепляется в боковину моего сиденья, чтобы удержать равновесие, а Лео тем временем жмет на газ.

– Сбавь скорость, – командую я, чувствуя, что сердце подпрыгнуло к горлу.

Но он не слушается, время от времени поглядывая в зеркало заднего вида. Мы мчимся к окраине города, в направлении, противоположном «Плющу».

– Лео, остановись! Ты едешь слишком быстро!

– Я не могу, – отвечает он, и его голос звучит сдавленно, как будто ему не хватает воздуха. Двигатель фургона между тем громко протестует, когда Лео начинает гнать его еще быстрее. – Кто-то преследует нас.

Глава 16

– Не смотрите назад.

Мы втроем поворачиваем головы и смотрим в заднее окно. За нами едет черный кроссовер. У него затонированные стекла, в которых отражается солнце, так что невозможно разглядеть, кто в нем сидит.

Я едва могу дышать.

– Как долго они преследуют нас?

– Думаю, от самой кулинарии, – отвечает Лео. Еще один резкий поворот – и мои ребра с силой врезаются в стену фургона. Куинн и Калеб стонут. – Вам лучше за что-то держаться.

– Держаться за что? – В голосе Калеба звучит паника, затем он вскрикивает, когда Лео резко сворачивает с шоссе в просвет между деревьями, на грунтовую дорогу. Земля здесь неровная, каменистая, местность покрыта лесом, дорога узкая, и я кричу, когда мы проносимся так близко от толстого ствола, что боковое зеркало отламывается.

– Черт, – бормочет Лео.

– Они все еще преследуют нас. Жми на газ! – требует Куинн.

– А я что делаю? Этому фургону сто лет в обед!

– Мы должны сдаться, – бормочет Калеб, сжимая рюкзак с таким видом, будто это единственное, что привязывает его к земле. – Может быть, они отпустят нас, если мы отдадим то, что им нужно.

– Мы не для того проделали такой длинный путь, чтобы сдаться, – возражает Куинн.

Я хватаю кусок карты Лео из держателя для чашек, в котором он оставил его.

– За этими деревьями проходят железнодорожные пути, за которыми начинается Криксон, – говорю я, пытаясь придумать план. – Если мы сможем выбраться из Роузтауна, возможно, где-нибудь в Криксоне мы от них оторвемся.

По лобовому стеклу хлещут толстые ветки, оно трескается, мы вопим, но Лео каким-то образом умудряется удержать руль и продолжает уворачиваться от деревьев.

– Они отстали? – спрашивает он.

– Даже не близко, – отвечает Куинн, и тут слышится свисток тепловоза, почти заглушающий рев двигателя. – Прямо как та херня в «Форсаже».

– Скорее уж как в «ГТА», – парирует Лео, сжимая и разжимая пальцы на руле. – Но не беспокойся. У меня есть план.

– Если твой план не заставит этот драндулет летать, я не хочу его слышать, – говорит Калеб.

– Он в любом случае придется тебе не по душе.

Я вижу в глазах Лео блеск и дерзкие искры, одновременно притягательные и внушающие страх. Свисток тепловоза слышится снова, и мы выезжаем из перелеска, так что теперь от железнодорожных путей нас отделяет только поле, поросшее высокой травой.

– Они нас догоняют, – верещит Калеб. – Остановись, нам надо сда…

– Еще чего! – перебивает Куинн. – Тут сзади лежит хоккейная клюшка, верно? Только дайте мне ими заняться – я вышибу их гребаные мозги…

– У них могут быть пистолеты!

– А у меня есть кулаки и неистовая ярость.

– Лео. – Я смотрю на него, и спор обрывается. Лео не сводит глаз с путей, к которым мы мчимся, и с поезда, выезжающего из-за поворота. – Лео.

– Ты доверяешь мне, Лили Роуз? – спрашивает он.

Я думаю о том, каким он был минувшей ночью, как он лгал матери, прикрывая меня. Думаю о сырном крекере, разделявшем нас. О том, как я проснулась в его кровати, одна.

– Я…

– А я тебе не доверяю! – встревает Калеб, схватившись за спинку сиденья. – Ты же видишь этот поезд, не так ли? Скажи, что ты его видишь!

– А я-то думала, что интереснее уже не будет, – вворачивает Куинн, но к ее обычному сарказму сейчас примешивается страх.

– Если кто-то из вас склонен молиться, то сейчас самое время, – говорит Лео.

– Ты же это не серьезно, – отвечаю я. – Лео, остановись!

Он увеличивает скорость.

– Мы умрем, умрем! – Голос Калеба звучит словно издалека, как будто он уже находится на пути на тот свет. – Этот поезд врежется в нас. Мы…

– Мне бы сейчас очень не помешала моральная поддержка, – замечает Лео.

– Нас раздавят, превратят нас в блины.

– Увы, я предпочитаю вафли.

– Лео, это же… – Мой голос срывается на визг.

Мы уже у самых путей, и, даже если бы он сейчас ударил по тормозам, было бы слишком поздно. Он мог бы крутануть руль, но тогда фургон перевернется. Интересно, знала ли бабушка, что парень, выпалывающий сорняки в ее саду, маньяк, которому жить надоело?

Я ощущаю момент, когда колеса фургона заезжают на пути, потому что он реально взлетает. Калеб следует совету Лео и бормочет Ave Maria. Куинн только повторяет: «Быстрее, быстрее». Я поворачиваюсь вправо, и внезапно – вот оно. Время словно замедляет свой ход, и прямо на нас несется поезд. От жары его очертания искажены, будто это мираж. Будет ли Дэйзи скучать по мне? Наверное, нет. Надеюсь, папа и бабушка будут ждать меня на той стороне.

А затем перед нами снова оказываются только поля, поросшие травой. Я не сразу понимаю, что мы переехали через пути. Сзади слышится свисток тепловоза, и поезд проносится мимо. Я едва могу различить тот черный кроссовер с другой его стороны. Теперь он отделен от нас.