Грег Айлс - Смерть как сон
– О правосудии не мечтают, его вершат.
– А что вы понимаете под правосудием применительно к вашему делу? Хотите наказать человека, создавшего все эти картины? Человека, который выкрал тех женщин из их домов ради того, чтобы обессмертить их образы?
– Мы говорим сейчас об одном человеке или о двух? – спросила я. – Мы имеем дело в первую очередь с похищениями – значит, речь идет о похитителе. Мы также имеем дело с живописными полотнами, и, стало быть, речь идет о художнике. Это один человек?
– Вопрос не по адресу. Но все-таки признайтесь, вы жаждете отмщения, наказания?
– Скорее хочу остановить его, чтобы больше никто не пострадал от его рук.
Де Бек задумчиво уставился на свой бокал.
– Понимаю. А скажите, у вас еще осталась надежда относительно судьбы вашей сестры?
– Мне трудно сказать…
– Как по-вашему, она еще может быть жива?
– Я была почти убеждена в обратном. Пока не увидела в Гонконге ту картину. А теперь не знаю, что и думать. – Я рассчитывала, что де Бек задаст еще вопросы, но тот молчал, поэтому пришлось продолжить опять мне: – А вы сами как думаете? Эти женщины еще могут быть живы?
Француз вздохнул:
– Думаю, что нет.
В первую секунду мне показалось, что я его не расслышала. Настолько чудовищно выглядел этот приговор в устах человека, который наверняка располагал большим объемом информации, чем все мы, вместе взятые. Когда о гибели похищенных женщин рассуждал Ленц, я воспринимала это спокойно. Как одну из версий. Де Бек – другое дело.
– Но ведь мы же можем допустить, что не все жертвы разделили печальную участь, – упрямо прошептала я.
– С чего вдруг? – удивился Кайсер.
– Всякое бывает. Даже конвейер ломается. Не существует плана, застрахованного от осечек. Я вот пытаюсь себе представить, что одна или, может быть, две из тех девятнадцати женщин выжили, и эта мысль не кажется мне такой уж абсурдной.
– А мы все-таки говорим о девятнадцати женщинах? – спросил Кайсер. – В настоящий момент мы прилагаем все силы, чтобы опознать по картинам жертв. Но у нас серьезная нестыковка. Из Нового Орлеана было похищено только одиннадцать женщин. Если представить, что художник рисовал каждую лишь однажды, то в воздухе повисают восемь «неодушевленных» полотен.
– Может быть, на этих картинах художнику позировали обычные натурщицы? – предположил де Бек. – Получали стандартное вознаграждение и уходили с миром. По-моему, выглядит логично.
– Хотелось бы в это верить. Но у нас еще одна проблема. Некоторые полотна настолько абстрактны, что по ним не удается провести опознание. Мы даже известных нам одиннадцать женщин пока не смогли «распределить» по картинам.
– Ранние полотна вовсе не абстрактны, – возразил де Бек. – Они написаны в импрессионистской и постимпрессионистской манере. Это разные вещи. Изображения на картинах импрессионистов узнаваемы, но не реалистичны. Эффект достигается тем, что художник не смешивает цвета, пытаясь добиться фотографического правдоподобия. Импрессионизм – прямой взгляд на вещи, не обремененный ничем. Я бы предположил, что эти картины художник писал быстро, пытаясь схватить самую суть.
– А может, он стремился избежать последующего опознания? – заметил Кайсер.
– Ваша профессия – допускать все мыслимые версии.
– Если все же представить, что кто-то из жертв еще жив, – вступила я. – Где она или они могут находиться? Почему им до сих пор не удалось дать о себе знать?
– Мир велик, ma cherie, и затеряться в нем очень легко. Подумайте лучше о себе. Мне кажется, этот художник переживает сейчас сложный, возможно, переломный момент. Он неспокоен. И факт вашего активного сотрудничества с ФБР может стать ему известным и привлечь его внимание. Я бы не хотел, чтобы с вами что-то случилось.
– Мы сумеем позаботиться о мисс Гласс, – холодно произнес Кайсер.
– ФБР всегда так говорит, но эти слова не мешают ему время от времени допускать промашки, – возразил де Бек. – Вы знаете, у меня есть предложение для мисс Гласс. Остаться здесь. Со мной. До тех пор, пока все не разрешится.
– Что?! – поразилась я.
– Вы будете абсолютно свободны и вольны располагать собой по собственному усмотрению. Но здесь я смогу вас защитить и гарантирую это. Уж простите старика, но я не доверяю ФБР.
– Благодарю за участие, месье де Бек, но я хотела бы и дальше принимать участие в расследовании.
– Если так, послушайте моего совета. Будьте осторожны. Серия «Спящие женщины» красноречиво свидетельствует о том, что художник находится в поисках главного смысла. Его ранние работы совсем не похожи на последние. В них проскальзывает неуверенность, непонимание собственных желаний. Они представляют интерес лишь как наброски ко всему последующему. Зато последние работы буквально дышат смыслом. Смыслом смерти. К чему стремится этот человек в конечном итоге? Не знаю. Но я бы не хотел, чтобы ваши пути пересеклись.
– Если вдруг пересекутся… купите картину, где буду я. Лучше уж висеть здесь, чем в Гонконге.
Француз усмехнулся:
– Клянусь, я дам за нее любую цену.
Де Бек поднялся, отошел к стеклянной стене и стал смотреть вдаль, на бухту. Мне доводилось фотографировать известных преступников, и что-то в позе хозяина дома напомнило о тех работах. Здесь, в обстановке изысканного комфорта, в окружении драгоценных предметов искусства, он удивительным образом походил на какого-нибудь зэка в камере смертников «Анголы» или Парчмен-фарм.[22]
– Пожалуй, нам пора, – подал голос Кайсер.
Я все ждала, что де Бек обернется, но этого не произошло. И лишь в дверях я услышала его меланхолический голос:
– Несмотря на измышления вашего друга, запомните одно, Джордан. Французы умеют быть верными.
– Я запомню.
– Ли проводит вас.
– Merci.
Все-таки он обернулся и махнул на прощание рукой. Я вдруг поняла, что он мне действительно симпатизирует. А еще я поняла, что он знал моего отца гораздо ближе, чем пожелал нам рассказать.
– А как же номер телефона? Вы обещали.
– Вы получите его в самолете.
* * *«Рейнджровер» неспешно катил в аэропорт. В салон вливались лучи яркого солнца. Посмотрев в окно, я увидела синюю ящерицу, притаившуюся в придорожных кустах. Словно перехватив мой взгляд, она мгновенно исчезла из виду. А перед моим мысленным взором тут же встали картины из домашней галереи де Бека. В голове мелькнула поразительная догадка.
– Я только сейчас поняла одну важную вещь…
Но Кайсер не дал мне продолжить, положив свою сильную ладонь на мое колено. После этого мы молчали вплоть до аэропорта. И лишь когда шофер выгрузил фотоснаряжение из кузова и уехал, Кайсер как ни в чем не бывало спросил:
– Что вы поняли?
– Я знаю, где художник писал свои картины.
– Где?
– Я неправильно выразилась. Конкретное место, конечно, не назову. Просто знаю, в каких условиях они создавались.
– Ну и в каких?
– Художник писал их при естественном освещении. Это настолько очевидно, что мне даже в голову не пришло увидеть в этом улику. Только вот сейчас вспомнила, по дороге сюда.
– Хорошо, но чем вы мотивируете свою догадку?
– Это не догадка, а утверждение. У меня за плечами двадцать пять лет похожей работы. Значение правильного освещения для передачи определенных оттенков цвета трудно переоценить. Весь наш профессиональный свет, который мы устанавливаем перед съемкой, вся эта сложная аппаратура не более чем имитация натурального освещения. И каждый фотограф видит эту имитацию. Я думаю, что художники относятся к таким вещам еще более чутко. Не знаю, насколько это поможет в нашем деле, но уверена в своих словах на сто процентов.
– Тогда это, пожалуй, облегчит нам поиски. Скажите, а если свет вливается в комнату через окно, он тоже считается естественным?
– Смотря какое окно и какое стекло.
– Но если предположить, что он рисовал этих женщин не в помещении, а на открытом воздухе, то это должно быть весьма уединенное место. Вокруг Нового Орлеана есть леса и болота, но каждый раз таскаться туда с мольбертом, красками и жертвой за пазухой – как-то сложно.
– А если это задний дворик городского дома? – предположила я. – В Новом Орлеане до черта таких двориков и садиков. Мне кажется, надо поискать там.
Кайсер похлопал меня по плечу.
– Я бы рекомендовал вам поступать в Академию ФБР, мисс Гласс. Ну, полетели.
Я не двинулась с места.
– А знаете, агент Кайсер, вы едва все не испортили! Какого черта вы затеяли этот идиотский спор со стариком о Франции и французах?
Он хмыкнул.
– Когда мало времени, а нужно получить как можно больше информации о человеке, дружеские посиделки не подходят. Необходимо его спровоцировать, задеть за живое, тогда он раскроется.
