Грег Айлс - Смерть как сон
– Любопытно вы рассуждаете… – заметил Кайсер, потирая переносицу. – Впервые сталкиваюсь с такой трактовкой смерти.
Де Бек развел руками и тронул веко.
– Глаза даны всем, молодой человек. Но не всем дано видеть ими.
– А вам известно, что по крайней мере одна из моделей, как вы их называете, считается пропавшей без вести? Точнее, похищенной. И вполне возможно, погибшей.
– Да. Вы говорите о сестре бедной мисс Гласс, не так ли?
– Именно. И что вы по этому поводу думаете?
– Не совсем понял вопрос.
– Насколько это морально, с вашей точки зрения? Ведь получается, что в процессе создания этих дивных полотен расставались с жизнью ни в чем не повинные женщины.
Де Бек вдруг строго посмотрел на Кайсера.
– Вам действительно хочется узнать мое мнение на этот счет?
– Очень.
– Ваш вопрос я расцениваю как типичную демонстрацию американского лицемерия. Не обижайтесь. Вы воевали во Вьетнаме, где расстались с жизнью пятьдесят восемь тысяч ваших соотечественников. Я молчу про местное население, которое пострадало от войны гораздо серьезнее. Ну и во имя чего, спрашивается, все эти люди погибли?
– Боюсь, мы говорим о разных вещах.
– Да о тех же самых, уверяю вас! Если девятнадцать женщин погибли, но их гибель подарила жизнь подлинному искусству, то в философском смысле это был выгодный обмен. Это очевидно.
– А если бы вы любили одну из этих женщин? – тихо проговорила я.
– А вот теперь мы действительно говорим о разных вещах, – возразил де Бек. – Я лишь хотел заметить уважаемому месье Кайсеру, что любой шаг человеческой цивилизации вперед всегда оплачивался жизнями людей. Строительство городов, мостов, туннелей, медицинские эксперименты, географические открытия и, конечно, войны. Все это, вместе взятое, я ставлю ниже подлинного искусства.
Кайсер медленно багровел.
– Если бы вы заранее знали, что эти женщины погибали, позируя художнику… Если бы вы знали имя художника… Вы донесли бы на него властям?
– К счастью, передо мной не стояла такая дилемма.
Кайсер вздохнул, опустил глаза и поставил бокал на стол.
– Почему вы отказались предоставить свои картины на экспертизу?
– Я беглец и не доверяю никаким властям. В особенности американским. По секрету вам скажу, что во время той войны довольно тесно общался с ними и всякий раз бывал разочарован. Американцы – нация наивных, сентиментальных и лицемерных болванов.
– И это говорит мне человек, который мародерствовал в промышленных масштабах.
Де Бек усмехнулся:
– Вы меня ненавидите, молодой янки. За то, что я занимался во время войны бизнесом. Господи… с таким же успехом вы можете ненавидеть летний дождь и домашних тараканов.
– Я бы тоже мог кое-что рассказать про французов. Я о них не слишком высокого мнения, поскольку видел, что они натворили во Вьетнаме. Вы были гораздо худшим злом для этой страны, чем мы.
– Французские колониальные власти часто проявляли жестокость, согласен, но по капле. А что там делали ваши бравые войска, известно всему миру. Американская пехота угощала вьетнамских детишек шоколадом, а в это самое время ваша авиация стирала с лица земли целые города.
– Когда мы то же самое делали в Третьем рейхе, французы вроде бы не возражали. И даже улюлюкали.
– Это бессмысленный разговор, – вмешалась я, сурово взглянув на Кайсера.
Я много ездила по миру и на личном опыте убедилась, что подобных споров лучше по возможности избегать. Европейцам никогда не понять Америку по-настоящему. А решив, будто что-то про нас поняли, они тут же предают это анафеме. На мой взгляд, этот комплекс вызван глубоко запрятанной завистью. Но важно другое – спор между американцем и европейцем о судьбах мира ни к чему хорошему не приведет. Честно говоря, от Кайсера я этого не ожидала.
– Вы хотели меня увидеть. Вы меня увидели, – сказала я де Беку. – И что теперь?
В глазах старика мелькнул огонек, совсем как у Мориса Шевалье.[21]
– Я бы хотел увидеть вас в первозданном виде, ma cherie. Вы сами по себе произведение искусства.
– Вы бы хотели увидеть меня обнаженной? Или еще и мертвой?
– Не обижайте меня, я слишком люблю жизнь. – Он выдержал паузу, а потом поднял свой бокал, словно желая произнести тост: – Но смерть… она всегда с нами.
– Вы делали заказ на картину с моей сестрой?
Улыбка исчезла с его лица, словно ее и не было.
– Нет.
– Но вы пытались ее купить?
– Не имел такой возможности. Я ее не видел.
– А если бы увидели, как бы вы узнали, что она моя сестра?
– Если бы я ее увидел, то решил бы, что это вы.
– Когда вы впервые узнали о существовании мисс Гласс? – вмешался в допрос Кайсер.
– Мое внимание привлекла фотография, опубликованная в «Интернэшнл геральд трибюн» в начале восьмидесятых. – Он хмыкнул. – Честно говоря, я даже подпрыгнул тогда в кресле, увидев подпись: «Дж. Гласс».
– Я так подписываюсь в память об отце.
– Весьма похвально. Но, боюсь, в тот день испытал шок не только я, а многие, кто был с ним знаком.
– Да, мне это известно. Через несколько лет я стала подписываться уже полным именем. – Я на несколько секунд задумалась, а потом задала де Беку вопрос, который не могла не задать: – Каким он был человеком?
– Разным. В начале нашего знакомства он мало чем отличался от прочих американцев – всех этих взрослых детей с выпученными глазами. Но потом изменился. У него был зоркий глаз, который подмечал то, что в упор не видели его соотечественники, да и не только. Ему не надо было повторять дважды. Он мало что знал об Азии, но впитывал знания и впечатления, как губка. Он был открыт всему новому. И вьетнамцы, кстати, любили его.
– Женщины тоже?
Еще один красноречивый жест, означавший скорее всего: «Мужчина всегда остается мужчиной».
– Может быть, у него была какая-то конкретная женщина, которую вы знали?
– У всех американцев на той войне были конкретные женщины. Впрочем, когда я говорю обо «всех американцах», к Джонатану это не относится.
– Месье де Бек, постарайтесь все-таки вспомнить. У него была во Вьетнаме другая семья? Местная?
– А если бы была? Что бы вы на это сказали?
Я быстро опустила глаза.
– Не знаю. Просто хочу услышать правду.
– Вы видели Ли?
– Да, а что?
– Она наполовину вьетнамка, наполовину француженка. Таких много. И это самые красивые женщины на земле.
– У моего отца была такая же?
– По крайней мере, он имел возможность встречаться с такими женщинами.
– У вас на плантации?
– А где же еще?
Де Бек почти никогда не отвечал на вопрос прямо. Его можно было понимать и так, и эдак. Обычно я умею общаться с подобными людьми, докапываясь до истины. Но сейчас растерялась. Если у моего отца была другая семья, неужели так трудно сказать это?
– А кстати, – вдруг воскликнул де Бек, – вы знали, что в семьдесят втором, помимо исчезновения вашего отца, случилось еще одно любопытное событие? Закрылся журнал «Лук энд лайф», с которым он активно сотрудничал.
– И что? Какая связь?
– О, это был хороший журнал. И таких было немало в те времена. Но те времена закончились. Ушла эпоха. Мне кажется, Джонатан не смог бы вынести засилья «желтой прессы» и телевидения, ему было бы больно наблюдать за скоропостижной кончиной индустрии, в которой он сделал себе имя.
– И что это значит? Вы хотите сказать, что ему некуда было возвращаться?
– Я лишь хотел сказать, что те годы стали концом эпохи великих фотожурналистов. Джонатан входил в их число. Он был лауреатом всех известных премий. Он и его друзья много раз смотрели смерти в лицо и делали свою работу. Они скрупулезно увековечивали все ужасы двадцатого столетия, разъезжая для этого по всему свету. О, эти славные труженики! У них не было ни нормальной семейной жизни, ни больших денег, но им принадлежал весь мир! Я бы даже так сказал: Джонатан и его коллеги являлись переходным звеном от поколения молодых Хемингуэев к поколению звезд рок-н-ролла.
– Но вы сказали, что их время ушло. И ушло еще тогда – в семидесятых. Я вас правильно поняла?
– Да, после вьетнамской войны мир изменился. Америка в первую очередь. Да и Франция, если уж на то пошло.
Кайсер кашлянул в кулак и заметил:
– Если можно, давайте вернемся к разговору о сестре мисс Гласс.
– Не возражаю, – отозвался де Бек, даже не посмотрев в его сторону и продолжая буравить меня пристальным взглядом. – Скажите, Джордан, с какой целью вы подключились к этому расследованию? Чего вы лично хотите добиться? Или вы мечтаете о правосудии?
– О правосудии не мечтают, его вершат.
– А что вы понимаете под правосудием применительно к вашему делу? Хотите наказать человека, создавшего все эти картины? Человека, который выкрал тех женщин из их домов ради того, чтобы обессмертить их образы?
