Татьяна Степанова - Царство Флоры
— Арнольд никогда не проявлял интереса к вашему отцу?
— Нет.
— Но он знал, чья вы дочь?
— Знал. Кажется, знал. Они… эти… ну эти… они же все друг про друга знают.
— Но Арнольд был залетный, гастролер.
— Что? Я не понимаю.
— Дела, по которым он был судим, проходили на Дальнем Востоке, в Сибири. А в Москве он…
— О, у него и в Москве были связи, — усмехнулась Фаина, а Колосов мысленно послал проклятие нерасторопному агенту Пашке Губке, который знал (или прикидывался) меньше, чем эта гламурная дива.
— А его босс — Суслов, Аркаша Козырной?
— Это что, его кличка? — Фаина презрительно скривила губы. — Его я вообще не знаю. Видела несколько раз в клубе, когда мы ходили туда с Арнольдом.
— В каком клубе?
— В разных. И, кажется, в ресторане.
— Когда вы видели Арнольда в последний раз?
— Мы редко общались. Поймите, он был человек для меня малоинтересный.
— Он был в вас безответно влюблен, так, что ли? — Колосов усмехнулся.
— Он был мужчина. Я ему нравилась, и я это знала. Но мне он — такой, — Фаина взмахнула рукой, — не был нужен. Совершенно, поверьте мне. Но он не хотел ничего понимать. Был настойчив, хотя и корректен. Вообще его гориллоподобная внешность была довольно обманчива. Мне иногда было даже жаль его.
— Так когда же все-таки вы виделись с ним в последний раз?
— В конце мая он прислал мне цветы. И… нет, потом мы не виделись. Он только звонил. Приглашал меня на неделю в Сочи, но у меня были другие планы. А потом я узнала, что он убит.
— От кого?
— В клубе сказали, — Фаина выпустила изо рта колечко дыма. — Не помню кто.
— Случаем не в «Сто сорок по Фаренгейту»? — Колосов наконец-то решился использовать самую свежую информацию.
— Нет, в другом, — Фаина посмотрела на него с вызовом. — А что — это важно?
— В деле о трех мертвецах все важно. И как знать, какой самый незначительный факт может помочь следствию. Фаина Игнатьевна, вы ведь хотите помочь следствию?
— Конечно. Но чем? Хотя… Нет… нет… нет. — Она покачала головой, словно отгоняя какую-то мысль.
— Мы опросили обслугу клуба, в котором сегодня ночью вы были со своей подругой Алевтиной Ойцевой. Тот самый клуб «Сто сорок…», — Колосов сочинял на ходу. — Так вот, по показаниям свидетелей, там, в клубе, между гражданкой Ойцевой и другими посетительницами возник конфликт. И Ойцева даже угрожала посетительницам ножом.
— Боже мой… но это же так глупо…
— Более того, ряд свидетелей показал, что, по их мнению, гражданка Ойцева приревновала вас к этим самым посетительницам. И угроза была реальной, она угрожала убийством.
— Аля очень вспыльчива. Импульсивна.
— Она занималась раньше спортом?
— Да, бегала на лыжах. Называется «биатлон». Ушла из спорта после травмы.
— В биатлоне не только на лыжах бегают, но еще и стреляют. Ойцева метко стреляет?
Фаина подняла голову. Вот сейчас она не притворялась, не играла — она действительно была ошеломлена.
— Что вы хотите этим сказать? — спросила она тихо.
— Я задам вам тот же самый вопрос: вас не удивляет, что люди, которые к вам неравнодушны, умирают?
— Я не знаю. Она действительно отлично стреляет. И она порой очень резка, но… Вы что, в самом деле решили, что… — Фаина снова прижала ладонь к губам. — Нет, я и думать про такое не хочу.
— Думать всегда полезно, Фаина Игнатьевна, — назидательно изрек Колосов. — Вот взгляните на фото еще раз. Это Голиков, а это вот Арнольд и Суслов. Их застрелили — всех троих. А Голикову еще и нанесли рану холодным оружием. Возможно, ножом. Ничего не хотите добавить к сказанному?
Фаина молчала. Закурила новую сигарету. Взяла со стола снимок, где крупным планом было запечатлено обезображенное, окровавленное лицо Марата Голикова.
— Я никогда никому не хотела причинять зла, — тихо сказала она.
— Охотно в это верю.
— Я должна вам помочь?
— Это было бы здорово, — Колосов усмехнулся.
— Ладно. Попробую. — Фаина открыла сумку, порылась там. — Вот. Это валялось у нас в спальне на полу. Выпало из Алькиной косметички.
И она решительным жестом выложила на стол перед Колосовым патрон.
Глава 21 ПОДСОЛНУХ
Сергей Тихомиров, как только Колосов покинул дачу, сразу же позвонил на мобильный Балмашову. Рассказал обо всем.
— Этот дотошный опер спрашивал, где я был прошлой ночью. Андрей, ты слышишь?
— Я слышу, слышу.
— Я подумал, ты отвлекся, не слушаешь меня.
— Я сейчас в Старогрязнове, на вилле Гурнова. Тут Марина приехала, привезла то, что я просил. Ну и что же этот опер?
— Он меня выслушал и сказал, что это не алиби, — усмехнулся Тихомиров. — Да еще моя Дашка, как назло, фортель выкинула, закатила мне сцену ревности, удрала… Но, черт возьми, как такое могло случиться с Маратом? Какой он был, ты помнишь? И чтобы вот так глупо пропасть, не за понюх табаку… Вот живем, а? Андрей, этот опер про тебя спрашивал. Так что жди, наверняка припрется.
— Что ж, встретим его.
— Мне утром Флоранс звонила. Я ничего не понял, чего она хотела.
— Она… ну, ты сам понимаешь, очередной заскок. Не обращай на нее внимания. Сейчас закончу тут и поеду домой. В чувство приводить.
Балмашов разговаривал с Тихомировым, сидя на верхней ступеньке стремянки, установленной в той самой оранжерее, где составлялось декоративное зеленое панно, некогда так поразившее Колосова. Сейчас оно было готово примерно на две трети. Посреди оранжереи в деревянных ящиках горой были навалены пластиковые емкости с землей — уже использованный материал.
Возле стремянки стояла Марина Петровых. Она только что приехала в Старогрязново на машине. Позади нее переминался с ноги на ногу один из китайцев — помощников Балмашова. Он держал в руках точно такие же пластиковые емкости, но уже с растениями.
Марина терпеливо ждала, когда Балмашов закончит разговаривать. Смотрела на него снизу вверх. На ней был яркий оранжевый топ, который она купила в одном из магазинчиков в Иерусалиме, и коричневая юбка в стиле «хиппи», расшитая стеклярусом и ракушками. В последнее время она зачастила в солярий и даже записалась на прием к дорогому дантисту с целью отбеливания зубов. Не то чтобы она решила претворить в жизнь тот лукавый совет Тихомирова по изменению своего имиджа, но все же…
Балмашов спрятал мобильный в карман. С минуту задумчиво созерцал зеленое панно.
— Вот, Андрей… Андрей Владимирович, я все привезла. Полынь Стеллера, — Марина обернулась к китайцу и забрала у него емкости, — микробиота и мхи…
— Это никуда не годится.
— Но я выбрала лучшие экземпляры, лучшее, что у нас есть. Ну, если не подходит, можно позвонить в…
— Ни черта у меня сегодня не получается. — Балмашов встал, гибко потянулся на стремянке, балансируя, как акробат, затем спрыгнул. — Не клеится что-то. Только зря вас прогонял сюда из Воронцова, Мариночка.
— Мне это нетрудно. И вообще я рада.
— Чему? — Балмашов обернулся к девушке.
— Не знаю, так просто. День сегодня серый, так грустно было что-то. А потом вы позвонили и… С чего вы взяли, что у вас ничего не получается? — Марина снова сунула горшки невозмутимому китайцу, взмахнула руками. — Это все, — она показала на зеленую инсталляцию, — ново, оригинально!
— Все дерьмо.
— А полынь Стеллера куда вы хотели включить — в центр или вот сюда?
— Хотел, да теперь и это не нужно. Не годится, не поможет. И вообще, Марина, хочется только одного.
— Чего? — Она обернулась к китайцу и сделала жест: ступай, потом.
— Бултыхнуться в горячую ванну и отскрестись мочалкой. — Балмашов взял с рабочей подставки пачку белых салфеток, вытер испачканные землей руки. — Отмыться от этого дерьма.
— У вас глаза красные, усталые, — сказала Марина, — плохо спали сегодня?
— Может быть… Да, Сергей звонил, вы слышали… Он сказал — Марат Голиков погиб.
— Авария? — Марина испуганно заморгала, захлопала светлыми ресницами.
— Нет, не авария.
— Такой молодой!
— Молодой, к тому же заядлый охотник. Он ведь вам, кажется, нравился?
— Мне? Он? Да что вы, Андрей.
— Нет? Ну, значит, я ошибся. Но вы так изменились с некоторых пор.
— Стала лучше или хуже? — спросила Марина.
— Вы сами выбрали этот цвет? Солнечный цвет. — Балмашов кончиками пальцев дотронулся до ее рыжих волос.
— Я подумала… просто… Андрей, если вам не нравится, я стану блондинкой. Хотите? Платиновой блондинкой, как Мэрилин?
— Нет, оставайтесь лучше таким вот… подсолнухом.
— Почему подсолнухом? Я что, глупая, как подсолнух, да?
— Вы умница. Вы вообще редкая девушка. А подсолнух — это я так, к слову. Просто я подумал — это гнусное зеленое болото, — Балмашов обвел рукой инсталляцию, — неплохо было бы разбавить чем-то таким… ярким, цепляющим глаз, бьющим такой вот солнечной, подсолнечной силой… Марина, вы сейчас думаете о том, что я вам сказал?
