Кристофер Дикки - Охота на «крота»
Не было смысла говорить, как сильно я любил каждый дюйм ее тела и эти почти незаметные растяжки у нее на груди, появившиеся потому, что она кормила молоком нашу дочь. И эти чудесные розовые соски, становившиеся твердыми, когда я касался их пальцами и языком. Живот у нее был слегка округлым, мягким и теплым, как земля в летний день. Ее светло-каштановые волосы между ног блестели и источали животный запах любви, а лоно имело привкус соли и железа, как кровь, как сама жизнь.
— Смотри мне в лицо и выполняй свой долг, — сказала она.
И когда я вошел в нее, наполняя собой ее тело, медленно впускавшее мое, для меня не существовало иного мира, кроме того, в котором я сейчас находился.
Канзасское солнце лилось сквозь маленький световой люк в крыше и высвечивало вокруг нас на кровати квадрат, такой яркий, что нам пришлось закрыть глаза, пока мы лежали обнявшись. И в этот удивительный момент покоя я вдруг понял, что еще никогда в жизни не был так счастлив и в то же время так напуган.
— Давай поболтаем, — предложила Бетси.
— Я хочу слушать твое дыхание, — прошептал я. — Давай просто полежим.
Меня всегда удивляло, что женщины любят говорить о таких вещах, как любовь, семья, дом, в то время как мужчинам достаточно быть уверенными в их существовании. Такие вещи не возникают из разговоров. Они — мир внутри мира, который мы создаем, пока живем вместе, пока строим его общими усилиями. «И этот мир такой хрупкий», — думал я, лежа рядом с Бетси в нашей комнате, в нашем доме, в четырехугольнике света. Ты строишь и делишься, ты любишь и мечтаешь, ты борешься и плачешь… и строишь дальше. А потом приходят какие-то люди. Просто появляются и все рушат, рвут на части.
Гриффин. Мы говорили с ним не больше десяти минут, и за это время он раз десять привел меня в ужас. Он угрожал мне законом, угрожал моей семье, моему достоинству.
— Расслабься, малыш. — Бетси провела пальцами по моей щеке. — Что случилось? Ты какой-то напряженный.
— Все думаю о вчерашних событиях. Меня как будто насквозь продырявили.
— Все ощущают нечто подобное, милый. Все.
Я поцеловал ее.
— Да.
Я не мог рассказать ей, какая угроза нависла над нами. Я не мог сказать ей, как много я знаю о терроризме и насколько тесно был с этим связан сам.
Я — Курт Куртовик, тридцати четырех лет, родился в Канзасе, видел войну и смерть и не раз смотрел смерти в лицо. Я был солдатом американского правительства и Бога всемогущего. Долгое время думал, что на свете есть справедливость, и порой верил, что с помощью Господа смогу изменить Америку и весь мир.
Пройдя подготовку в армейской школе, готовившей десантников военно-диверсионных частей, я в совершенстве овладел техникой убийства, доведя его до искусства, и специализировался в области подрывного дела. После участия в боевых действиях в Панаме и в войне в Персидском заливе я принял ислам — забытую религию отца-иммигранта — и отправился в Боснию, на родину предков, надеясь там отыскать свои корни и обрести себя. Но вместо этого судьба подсунула мне лишь еще одну возможность — совершенствовать технику убийства. Но я больше не мог убивать, и меня захватила идея остановить убийства раз и навсегда. Стремясь к этому всей душой, я, однако, позволил убедить себя в том, что обрести спокойствие и восстановить мир можно, лишь заставив Соединенные Штаты испытать ту боль, от которой страдал весь остальной мир.
Я держал в руках чуму, которая, как я тогда думал, могла положить конец всем страхам и угрозам, но все же не отважился сделать это, хотя и просил помощи у Бога в осуществлении своих замыслов. Я не решился выпустить в мир чуму, высвободить мор, который мог уничтожить будущее моей страны. И я убил человека, который мог сделать это безо всяких раздумий.
Я был уверен, что об этом никто не знает. Никто не видел этого. Я вернулся домой и жил в тихом неведении на Мэйн-стрит, где над домами развевается американский флаг. Уэстфилд, штат Канзас. Я уехал отсюда, потому что считал, что у меня здесь нет корней, но, вернувшись, понял, что это место стало мне родным и близким, как плоть моя. Я слился с городом и смотрел на мир глазами моих сограждан. И я полюбил Бетси. Когда уходил воевать, она была маленькой девочкой, на которую я не обращал внимания, но стала прекрасной женщиной, когда я вернулся. Мы построили собственную жизнь и обрели будущее.
Как защитить все, если лучше других знаешь, какая опасность может таиться в завтрашнем дне и нужно лишь мгновение, чтобы она обернулась ужасом?
— Бетси, — сказал я, — похоже, я возвращаюсь на службу в армию.
Она замерла.
Я перевернулся на бок и посмотрел ей в лицо, прямо в глаза.
— Я уеду ненадолго. Возможно, на несколько недель. Или месяцев. Мы будем регулярно получать жалованье. Это не так уж плохо.
— О Боже, Курт. — Она повернулась ко мне. — О Боже! Не надо… ну не надо. — Она долгое время молчала, и я почувствовал, как она каменеет у меня в объятиях. — Только возвращайся ко мне, — прошептала она. — Возвращайся к нам.
— Сам Бог не помешает мне этого сделать. — Я и представить не мог, что меня ждет.
— Пап, ну еще рано сказку рассказывать.
— Хочешь сказать, тебе еще рано ложиться спать?
— Да.
— А хочешь сказку я расскажу сейчас, а спать ляжешь попозже!
— Давай!
— Жил на свете злой старик. Он был очень злой?
— О да! Очень-очень!
— Верно. И этот злой старик жил на большой старой горе. А знаешь, как его звали?
— Горный старик.
— Да ты уже слышала эту сказку!
— Продолжай, папа.
— И все в округе, даже те, кто жил довольно далеко от горы, боялись этого старика. Они знали, что он превращал мальчиков и девочек в птиц.
— Больших птиц.
— Страшных птиц. С огромными когтями. Они падали камнем вниз с неба и…
— Не надо щекотать меня, папа! Не надо!
— Иногда птицы уносили маленьких детей и прятали их далеко в горах.
— Плохие птицы.
— Очень плохие.
— Бывало, что птицы проклевывали дырки в облаках, и начинался дождь, а дети хотели играть на улице. Иногда они создавали большие облака дыма, от которого щипало глаза. А еще они гадили людям на головы.
— Папа!
— Да, именно так все и было! Но однажды птицы совершили большую ошибку. Они похитили принцессу, которой было… ну, ей было столько же лет, сколько тебе. Они унесли ее в горы и бросили в пещеру. Знаешь, как звали принцессу?
— Мириам.
— Правильно. Мириам была очень красивой принцессой. Она носила такие же туфельки, как и ты, только они, как звезды, сверкали драгоценными камнями. Она носила шелковое платье, голубое, как небо. А в ее длинных золотистых волосах, таких же прекрасных, как у тебя, были две золотые заколки, сиявшие ярко, как солнце. Принцесса Мириам осмотрела пещеру и сказала: «Нет! Я не останусь на этой свалке!» Она ждала, пока не увидела луч света, проникший в пещеру сверху. Это был совсем слабый и тонкий лучик света. Но когда она поймала его своей золотой заколкой, он стал ярче и осветил всю пещеру так, что дети увидели друг друга, а главное, они заметили веревочную лестницу, которую все это время скрывала тьма. Один за другим, следуя за принцессой Мириам, они выбрались наверх и… Я расскажу тебе продолжение в следующий раз.
— Нет! Сейчас!
— Каждое утро старик завтракал за большим столом на крыше огромного старого замка, стоявшего на вершине горы. Оттуда он видел все земли и всех людей, которые страшно его боялись. Маленькие мальчики и девочки, превращенные им в птиц, сидели в клетках и на жердочках вокруг него и громко кричали. Поэтому старик не услышал, как Мириам и дети выбрались из пещеры и как они шли на цыпочках вдоль стен по коридорам его замка. Они подбежали сзади и толкнули его так сильно, что стол и древний стул, на котором сидел старик, свалились в черную пропасть, и пропасть поглотила их. Хлоп!
— А когда старик исчез, все птицы снова превратились в мальчиков и девочек. Пещера в горе превратилась в прекрасный, освещенный солнцем сад. И все решили, что Мириам должна стать королевой этих земель и править жившими в этих садах людьми. Мириам была очень счастлива, и с тех пор каждое утро она приглашала своего папу выпить с ней молока, и иногда они пили его прямо из пакета. И жили они все долго и счастливо.
Бетси стояла у книжной полки, занимавшей одну из стен нашей спальни, и водила пальцами по корешкам книг — многие из них потрескались, некоторые почти отвалились, — осторожно дотрагиваясь до них, словно могла что-то узнать по их фактуре и состоянию на ощупь.
— Ты долго этого ждал, — смущенно произнесла она.
Внутри у меня все сжалось. Бетси даже представить себе не могла, насколько она была права, как долго я ждал этого момента и как я его боялся. Она знала, что я десантник, знала, что был последователем разных религий и что я входил в «особый антитеррористический отряд». Я рассказал ей все это, еще когда мы только встречались. И я тогда не очень надеялся, что она мне поверила. Будучи падчерицей заместителя шерифа Уэстфилда, она привыкла к вранью военных. Не думаю, что я сказал ей что-то помимо этого. Во всяком случае, я не выложил всю правду.
