Алексей Евдокимов - Ноль-Ноль
Завернув за угол станционного вестибюля, подойдя к самым входным дверям, он не стал соваться внутрь, а остановился спиной к стене. Чуть подождал, пропуская народ, следя, не затормозит ли кто. И вдруг поймал себя на том, что в неиссякаемой, грузно валящей мимо, строго в одном направлении толпе, пинающей его какими-то сумками, оплевывающей незатушенными окурками, не способен различить отдельных составляющих.
Витька тряхнул головой и двинул назад, выгребая против их жуткого течения. Потолкался на рыночном пятачке в жирном запахе шаурмы и уже бегом направился направо, в проход между «стекляшками». Завернул в одну из них, торгующую, как оказалось, фильмами, где из-за неработающего кондиционера вдыхать приходилось теплый кисель, некоторое время наблюдал сквозь дверь за улицей. Он понимал, насколько смешны его маневры, но хоть что-то предпринимать стоило… наверное…
У входа в магазинчик Витька видел здоровый, измалеванный всеми цветами спектра щит — рекламу подборки дисков с безразмерным реалити-шоу, столь популярным, что даже Витькину память его название успело испачкать: интрига там состояла вроде бы в том, что молодые смазливые имбецилы обоих полов спаривались в разных комбинациях и разбегались после обязательных визгливых скандалов, расцарапанных рож и битья посуды (плюс ведущая: вусмерть отпиаренная на гламурном поприще шаблынь с внешностью и мозгами резиновой бабы)… Черт, совершенно невозможно тут дышать…
Он уже шагнул к двери, когда сообразил, что парень напротив, возле узбекской забегаловки, прохаживающийся туда-сюда с мобилой у уха, торчит там все то время, что Витька здесь… И, кажется, все время говорит по телефону… Регулярно бросая исподлобья взгляды по сторонам… Немаленький такой тип, спортивненький… Вдруг показалось, что где-то Витька его уже видел…
Тут же пришло в голову: ведь отсюда мне некуда отходить. Интересно, решатся ОНИ, если что, крутить меня на глазах у кучи народа?.. Проверять это у Витьки желания не было. Он выскочил и втопил дальше почти с максимальной своей скоростью (насколько можно было ее поддерживать в довольно людном месте) до перекрестка и оттуда в первом попавшемся направлении…
Следующие полчаса он петлял бегом и шагом, кое-как унимая непривычную к такому спорту дыхалку, незнакомыми переулками и дворами, беспрестанно оглядываясь, задерживаясь в подворотнях, окончательно запутываясь… и в конце концов оказался, взмокший, отдувающийся, очумелый на набережной Яузы напротив Лефортовского, кажется, парка.
Неожиданно долго пришлось ловить мотор в сторону центра. Но только выбравшись из «Волги» у метро «Китай-город» на Варварке, Витька подумал о том, что пока так и не представляет себе дальнейшей «вписки»… А также — что врать бедной Троянской…
Хотя… зачем теперь что-то вообще объяснять?..
3
В итоге он залег у Михея. Во-первых, у них с Ткачуком было мало общих знакомых (а значит, имелась надежда, что на него сразу не выйдут), во-вторых, у Михи хватало безумия, чтобы ничему особо не удивляться. Длинный, жилистый, ушастый, с обаятельно-звероватой рожей, он слыл городской (и даже, возможно, национальной) достопримечательностью — дауншифтер, бродяга, мистик, гуру, «белый дикарь». Витька его обычно приветствовал с интонациями Генри Мортона Стэнли: «Doctor Tkachuk, I presume?»
Выяснилось, что Михей как раз намылился в очередную экспедицию по Центральной Америке приобщаться тамошних колдовских практик. Неожиданного гостя он сплавил на дачу в деревеньку со стремноватым названием Омутище, что на Клязьме во Владимирской уже области, неподалеку от Веничкиных Петушков.
В здешнем двухэтажном коттеджике в отсутствие хозяев Витька провел следующие три дня и четыре ночи в полнейшем безделье и безмятежности, постепенно и сам переставая верить, что что-то происходит. Листал найденную на полке «Естественную историю» Плиния Старшего. Временами ему представлялось, что он читает собственные Михеевы отчеты о путешествиях — не сразу поймешь куда: в реальную Африку или в псилоцибиновые дебри. Вот тебе еще один вариант путешествия внутрь… «Нигер берет начало между областями тареллийских и экалийских эфиопов. Недалеко от них живут атланты, полудикие эгипаты, блеммийцы, гамсафанты, сатиры и гимантоподы… Атлантам чужды человеческие обычаи, они не называют друг друга по именам. Троглодиты роют пещеры, это их дома, пища — мясо змей, а вместо голоса — шипение. Авгилы чтят только подземных богов. Гамфасанты ходят голые и, не имея никакого понятия о войне, не общаются ни с одним чужеземцем. Рассказывают, что у блеммийцев нет голов, рот и глаза находятся на груди. У сатиров, кроме внешнего сходства, нет ничего человеческого; эгипаты выглядят так, как их обыкновенно изображают. Гимантоподы косолапы, они не ходят, а ползают…»
Собственно говоря, и дом, и участок были не Михеевы, а его новой жены (то есть формально даже не жены) Веры. Та хотя и принадлежала к жуликоватому племени интерьерных дизайнеров, занималась все же делом, а не разводкой богатеньких идиотов (Витька посетил один из оформленных Верой кабаков, где было по меньшей мере забавно). Такая маленькая, коренастенькая девка на пару лет старше Михея, на диво непосредственная и, по некоторым слухам, а также косвенным признакам, порядком шизанутая. Под стать Ткачуку. Впрочем, кажется, в хорошем смысле. Во всяком случае, она производила на Витьку куда более благоприятное впечатление, чем прошлая, законная Михина половина. Эта самая Оксана (или Олеся?) из HR-компании (вроде бы), о которой знакомые отзывались со странным пиететом. Хотя насколько мог судить Витька, видевший mme О пару раз, то была обыкновенная московская камбала с деловой стрижкой и истерическим голосом: она носила видимую ей одной титаническую свою сексапильность, как подступившую к горлу рвоту, держась неестественно прямо, ни на кого не глядя, с мучительно-отрешенным лицом, из-за густого лампового загара кажущимся чумазым.
Вечером пятницы, когда в Омутище нагрянули хозяева с целым багажником жратвы-выпивки, когда они оживили имеющуюся на участке маленькую баньку и принялись шастать из парилки в предбанник, заправляясь не успевшим охладиться пивом, говорливая Вера расписывала свою клиентуру:
— …Некий Славик Угрёмов. Делала я ему интерьер дачи. Домик не где-нибудь, а в поселке Успенское. Не знаешь такого поселка? Это на рублевке. Участок тридцать соток. Раньше он принадлежал оздоровительному комплексу «Сосны» Управделами президента. Так вот, Славику эти государственные тридцать соток в личную собственность достались бесплатно. Причем рыночная стоимость каждой — минимум сто штук долларов. То есть государство ему просто подарило свои, то есть как бы общенародные три лимона…
— И кто же он такой, этот Славик? — спросил Витька, сдерживая пивную отрыжку.
— Никто. Хозяин частной охранной фирмы, — хмыкнула. — Бандит под крышей ФСБ.
— И чем он так отличился перед управделами?
— Его папаня был главой эфэсбэшного Департамента по борьбе с терроризмом. Причем папаня помер еще за несколько лет до того, как Слава эту земельку с дачкой приватизировал…
— Просто в свое время эфэсбэшным генералам (включая тех, кто на момент «раздачи слонов» уже уволился) и даже их родичам глава администрации Одинцовского района, такой Александр Глодышев, бесплатно раздал в собственность полсотни, что ли, государственных гектар… — вставил Михей, колдующий с полешками на корточках у топки. — Естественно, незаконно, но что такое закон в России?.. Понятно же, что это он не по собственной инициативе — без прямой санкции из администрации президента такого не сделаешь…
— …Это «Горки-2», «Барвиха», — перебила Вера, вскрывая «Велкопоповицкого козела», пустившего ей на босые стопы пенную слюну, — самая дорогая земля в России. Бывшие ведомственные поселки, санатории. Причем многие приватизировавшие тут же выставили землю на продажу. Там не только эфэсбэшники прибарахлились — еще правительство Московской области, включая громовского пресс-секретаря, которому обломились семьдесят две, по-моему, сотки (то есть больше семи лимонов), прокурорские, судейские. Яков Вениаминов, бывший председатель этого самого… Высшего арбитражного суда, который активно помогал упечь Ходора, получил пятьдесят соток как раз за неделю до ареста последнего…
— Ну как там? — осведомился у Михея Витька, которого от всех этих разговоров брала привычная, просто в последнее время совсем уж какая-то нестерпимая тоска.
— Ладно, проканает, полагаю… — Михей грохнул заслонкой и распрямился. — Пойдем еще попотеем. Вер, сделаешь шланг?..
Они содрали с бедер полотенца, похватали дощатые «поджопники» и поспешно нырнули в парилку. Витька полез наверх, а Миха, подцепив ковшиком воды в тазу, быстрым, жуликоватым каким-то движением плеснул на камни, шикнувшие, фукнувшие, яростно дунувшие белым едким паром — Витька едва успел задержать дыхание.
