Роберт Харрис - Призрак

Кэт встала и прошла в спальню, чтобы собрать сумку, которую она всегда приносила с собой, когда планировала остаться на ночь. Я слышал, как она шумно бросала в нее губную помаду, зубную щетку и дезодорант. Я знал, что если войду, то смогу исправить ситуацию. Наверное, она тоже ожидала этого: у нас бывали и худшие ссоры. Мне просто следовало признать ее правоту и свое несоответствие представившейся возможности, а затем подтвердить моральное и интеллектуальное превосходство Кэт в конкретной ситуации и во всех других делах. Для признания вины даже не требовалось слов: чтобы приостановить на время приговор, хватило бы многозначительных объятий. Но, честно говоря, в тот вечер передо мной стоял выбор между ее самодовольным левацким морализаторством и перспективой поработать с так называемым военным преступником. Лично я склонялся к сотрудничеству с военным преступником. Поэтому я просто сидел на софе и смотрел телевизор.

Иногда мне снится кошмар, в котором все женщины, с которыми я переспал, собираются вместе. Это довольно значительная, но не огромная компания (я устраивал в своей квартире вечеринки, в которых участвовало почти такое же количество людей). И если, боже упаси, подобная встреча когда-нибудь состоится, то Кэт, бесспорно, окажется почетной гостьей — той, для кого я принес бы стул, в чьи милые руки вложил бы бокал. Она будет сидеть в центре этой фантастической толпы, вскрывая мои моральные и физические недостатки. Потому что лишь она ковырялась в них дольше остальных.

Уходя, Кэт не хлопнула дверью, а аккуратно и тихо закрыла ее. Это было стильно, подумал я. Строка на экране объявила, что число погибших увеличилось до восьми человек.

Глава 02

«Призрак», который лишь поверхностно знает тему, начнет задавать клиенту те же самые вопросы, что и случайный читатель, и это, соответственно, сделает книгу интересной для более широкой аудитории.

Английский издательский дом Райнхарта состоял из пяти допотопных фирм, приобретенных Марти в девяностые годы, во время пика корпоративной клептомании. Извлеченные из чердачных помещений Блумсбери, где они располагались со времен Диккенса, растянутые и сжатые, поменявшие названия и бренды, реорганизованные, модернизированные и слитые в единое целое, они наконец были размещены в Хаунслоу — в офисном здании из стали и закопченных стекол, — посреди печных труб жилого района. Это здание возвышалось над каменными домами, словно космический корабль, оставленный здесь после бесплодной миссии по поиску разумной жизни.

Я прибыл с профессиональной точностью за пять минут до полудня и с ужасом обнаружил, что главная дверь была заперта. Мне пришлось побегать, чтобы найти вход в вестибюль. Доска объявлений в фойе сообщала, что уровень террористической угрозы оставался оранжевым (высоким). Через затемненные стекла я видел охранников, сидевших в грязном аквариуме. Они наблюдали за мной по мониторам. Когда я наконец оказался внутри, меня попросили вывернуть карманы и пройти через подкову металлодетектора.

Квайгли ожидал меня у лифтов.

— Интересно, кем вы себя считаете, что ожидаете атаку террористов? — спросил я его. — Конкурентами «Рэндом Хаус»?[9]

— Мы издаем мемуары Лэнга, — ответил Квайгли натянутым тоном. — Уже одно это делает нас потенциальной целью. Рик наверху.

— Скольких претендентов вы уже приняли?

— Пятерых. Ты последний.

Я знал Роя Квайгли достаточно хорошо — настолько хорошо, чтобы понимать его презрение ко мне. Этот высокий и мешковатый мужчина пятидесяти лет все еще грезил о той счастливой эпохе, во время которой он беззаботно покуривал трубку, встречался в ресторанах Сохо с молодыми учеными и предлагал им маленькие авансы за толстые научные тома. Теперь его обеденный рацион ограничивался тарелкой салата на пластмассовом подносе, пищу ему доставляли в кабинет под надзором охранника, а указания он получал непосредственно от главы по продажам и маркетингу — длинноногой девушки чуть старше шестнадцати лет. Его трое детей учились в частных колледжах, которые он не потянул бы на старой работе. В борьбе за выживание ему пришлось проявить интерес к поп-культуре: а именно, к жизни прославленных футболистов, супермоделей и сквернословящих комедиантов, чьи имена он произносил с особой тщательностью и чьи привычки изучал в таблоидах с беспристрастностью исследователя, как будто они были недавно обнаруженным племенем микронезийских дикарей. Год назад я подкинул ему прекрасную идею — помочь с мемуарами телевизионному фокуснику, который в детстве (конечно же!) пережил череду унижений, но, используя мастерство иллюзиониста, наколдовал себе новую жизнь. Квайгли превратил этот разноцветный воздушный шар в сдутую резину. Книга получилась скучной и описывала еще один «Пуп земли»: «Пришел, увидел, победил». С тех пор он имел на меня зуб.

— Я должен сразу признаться, что не считаю тебя подходящим человеком для такой ответственной работы, — сказал он, пока мы поднимались на этаж пентхауса.

— Тогда и ты пойми, Рой, что эта ответственная работа никак не зависит от твоего решения.

Да, я верно оценивал возможности Квайгли. В Издательском доме Райнхарта он занимал должность главного редактора английского филиала — то есть вместо властных полномочий имел дохлого кота в мешке. Человек, который реально заведовал шоу, ожидал нас в зале совещаний — Джон Мэддокс, исполнительный директор «Rhinehart Inc»., большой широкоплечий парень из Нью-Йорка, с телесной мощью быка и прогрессирующим облысением. Его череп блестел под длинными трубками люминесцентного освещения, как большое, покрытое лаком яйцо. Телосложение борца ему требовалось, чтобы (по мнению Publishers Weekly) выбрасывать из окон ротозеев, которые слишком долго пялятся на его оголенный скальп. Я старался удерживать взгляд не выше груди этого супергероя. Рядом с ним сидел Сидни Кролл — вашингтонский адвокат Лэнга, очкастое сорокалетнее нечто с деликатно бледным лицом, свободно свисавшими черными волосами и с самым слабым и влажным рукопожатием, на которое я отвечал с тех пор, как дельфин Диппи высунул передо мной из бассейна свой блестящий плавник (в ту пору мне было только двенадцать лет).

Завершая представление, Квайгли с явным содроганием сказал:

— А с Ником Риккарделли, я думаю, вы уже знакомы.

Мой агент, щеголявший серой блестящей рубашкой и красным кожаным галстуком, подмигнул мне, словно заговорщик.

— Привет, Рик, — сказал я.

Мои натянутые нервы звенели, как струны. Я сел рядом с ним и осмотрелся. Комната была уставлена шкафами в духе Гэтсби[10]. Их заполняли чистые нечитаные книги в твердых обложках. Мэддокс расположился спиной к окну. Он опустил большие безволосые руки на стол со стеклянным покрытием, как будто показывал нам, что не намерен пока доставать оружие. Его взгляд остановился на мне.

— Рик сказал, что вы понимаете нашу ситуацию и знаете, какой специалист нам нужен. Не могли бы вы вкратце изложить концепцию того, что вам хотелось бы привнести в наш проект.

— Невежество, — ответил я, сделав ставку на шокирующее начало.

Прежде чем кто-то успел перебить меня, я произнес небольшую речь, которую отрепетировал в такси по дороге сюда:

— Вы уже ознакомились с моими беговыми данными, поэтому мне не нужно притворяться тем, кем я не являюсь. Я буду абсолютно честным с вами. Мне не нравятся мемуары политиков. Я никогда не читал их. Ну и что?

Краткая пауза. Пожатие плеч.

— Никто их не читает. Но на самом деле это не моя проблема.

Я указал рукой на Мэддокса:

— Это ваша проблема.

— Что ты несешь! — тихо прошипел Квайгли.

— И позвольте мне быть еще более безрассудным и честным, — продолжил я. — Ходят слухи, что за эту книгу вы готовы заплатить десять миллионов долларов. А сколько вы собираетесь получить от ее продаж, учитывая нынешнюю ситуацию? Два миллиона? Три? Это будет плачевный результат — и особенно для вашего клиента.

Я повернулся к Кроллу:

— Для него это вопрос не денег, а репутации. Адам Лэнг получает возможность обратиться непосредственно к истории, разъясняя курс своей политики. Вряд ли ему захочется создавать мемуары, которые никто не пожелает читать. Как это будет выглядеть, если история его жизни окажется в графе непроданных вещей? Такого не должно произойти.

Сейчас, оглядываясь в прошлое, я понимаю, что говорил, как торгаш на рынке. Но не забывайте, что это была рекламная речь — нечто похожее на заверения в вечной любви, произнесенные в полночь в спальне незнакомки. Подобные слова не являются обязательствами, и никто не будет предъявлять вам счет за них на следующее утро.