Татьяна Степанова - Драконы ночи
– Где там?
– Ну, в этом пансионате или гостинице. В «Валдайских далях». Сбежал.
– Может, еще и не сбежал.
– Слушай, я боюсь за нее. Анфиска же нормальная во всем, но что касается этого дурака… Вбила себе в голову, что она уродина, а он весь такой из себя принц прекрасный. Знаешь, она вполне может это самое…
– Чего?
– Ну, из-за него что-то сделать с собой. Натворит беды.
– Где эти «Валдайские дали»?
– Где-то на Валдае. У меня адрес записан. Вот, какой-то Двуреченск.
– Кинь ноутбук. – Кравченко поудобнее уселся в подушках. – Щас глянем. Двуреченск – есть такой. Четыреста километров от столицы. Ехать через Тверь, Торжок. Ну-ка, какие туда поезда бегают?
– Поезда? – насторожилась Катя.
– Анфиса там совсем одна? – спросил Кравченко.
– Она говорила, что этот пансионат держит какая-то ее знакомая, она ей с рекламой помогла, ну и теперь они дружат.
– Это деловые отношения. Компании, значит, там у нее подходящей нет.
– Конечно, нет. А ты слышал, какой у нее голос был? Я боюсь, что…
– Слышал. Вот поезд есть, – Кравченко погрузился с головой в Интернет, – завтра. «Северо-Западный экспресс», ничего, подходящий. Отправление в 0.30, ночь в пути, к семи утра уже там.
– Ты предлагаешь мне ехать?
– Я предлагаю? – Кравченко изумился. – Анфиса чья подруга, моя или твоя?
– Она вполне может натворить с собой беды из-за этого идиота. А ты что, не будешь против, если я рвану к ней?
Кравченко вперился в потолок. Обычно он закатывал скандал, даже если Катя робко заикалась о том, что едет по служебным делам в подмосковный Дмитров. А тут… надо же… Разгадка была проста. Кравченко уважал и ценил Анфису. И дорожил их с Катей дружбой.
Он заказал Кате по Интернету билет, проводил ее на вокзал и посадил в поезд.
– Ты оттуда не рвись, – сказал он. – Все равно у тебя дни от отпуска остались. Если Анфиса захочет в Москву, бери ее в охапку и вези, а не захочет – побудь там с ней. Глядишь, и выправится ситуация помаленьку, потихоньку. Все ж таки красотища – природа, реки, озера. Ей отдых нужен сейчас, а не здешняя нервотрепка и выяснение отношений с этим ее охламоном.
– И ты совсем-совсем не будешь злиться, психовать, если я там с ней задержусь?
– Я вас обеих порву на куски, – пообещал Кравченко. – Потом. Не волнуйся, зайчик, за мной не заржавеет.
И все же провести целую ночь без сна, пусть и в комфортабельном «Северо-Западном экспрессе», счастье было невеликое. Катя сначала изучила от корки до корки журнал мод, потом пялилась в захваченный с собой в дорогу DVD-плеер, зарядив фильмы Хичкока. Однако ночь брала свое. Глаза слипались, и она решила пойти в вагон-ресторан выпить кофе.
Ресторан был полна коробочка. Многие пассажиры коротали время до своей остановки именно здесь. Пили, естественно, не только кофе, но и кое-что покрепче. Оживленный треп за столиками касался самых разных тем. Например, того же злосчастного «Невского экспресса».
Чур, чур меня, не к ночи он будь помянут!
– …Поймите вы, Москва ваша живет как заповедник. Не может столица жить так, а вся страна, огромная страна, совсем иначе. Вот она, страна, за окном, неужели не видите разницы?
– При чем тут Москва? Важна инициатива на местах. Развитие, инновации…
С этими за угловым столиком все понятно.
– …Алло! Алло! Алик? Это Гриша. Поздно? Ничего не поздно, я с поезда звоню. С по-е-зда! Деньги на счет должны прийти в понедельник, максимум во вторник. Платежка у меня на руках.
С этим, охрипшим, сросшимся со своим мобильником, тоже все ясно.
– …Вер, смотрела «Иронию судьбы – 2»?
– Ну?
– Правда, Хабенский там лапочка?
– А который там Хабенский?
И с этими тоже все понятно. Вот скукотища-то!
– …Понимаешь, есть убийство и убийство. Разница большая. Там же из самого дела, которое я в архиве смотрел, из самих протоколов осмотра уже масса вопросов вытекает. Одно то уже, что само дело в том же сорок восьмом году забрали из Двуреченска. И потом все эти годы хранилось оно в архиве на Лубянке.
Двуреченск был той самой станцией, где Катя должна сойти с поезда. Естественно, она заинтересовалась. Разговаривали за столиком позади нее. Она обернулась украдкой – молодые парни. Один с модной бородкой, как у диджея, другой с косыми височками, в очочках. Ну-ка, включаем интуицию, кто они могут быть по профессии?
– И ты надеешься из всего этого старья наскрести на сюжет?
– На полноценный репортаж. Твое дело снимать, мое дело разговаривать с людьми.
– Шестьдесят лет прошло. Сдурел? Кто что может помнить?
– Найдем тех, кто помнит, – старух каких-нибудь, ветеранов. Там долго слухи про это дело не затихали, так что не волнуйся, материала нам на месте хватит.
Так, ясненько, господа журналисты. Катя вздохнула. Эту публику можно узнать и с закрытыми глазами. А о чем они толкуют? Про какое еще убийство в этом самом Двуреченске, где сейчас Анфиса одна-одинешенька?
Тут она отвлеклась, обратившись мыслями к Анфисе. Как она там? Вон сколько времени уже с ее звонка прошло. Телефон ее сотовый по-прежнему недоступен. Но это ничего не значит. Она просто не желает общаться с внешним миром. А вот не стряслось ли там с ней что-то похуже? Может быть, она от отчаяния уже таблеток снотворных наглоталась? Катю бросило в жар от этой мысли. Вообще вряд ли Анфиса брала с собой снотворное, она ведь никогда прежде им не пользовалась. А если не снотворное, то что еще может представлять угрозу? Там река, озера. Вот черт, полно там воды, на этом Валдае. А что, если Анфиска решила с горя утопиться? Мамочка моя…
Но тут Катя, к великому своему облегчению, вспомнила, как они с Анфисой ездили на Красное море в Эйлат. Как толстушка Анфиса ложилась в воде на спину и качалась на волнах, как поплавок. «Жир потонуть мне не даст, – вздыхала она. – Знаешь, почему пингвины не тонут? Потому что они, как я».
Катя в душе благословила и пингвинов, и лишний жир. От сердца у нее отлегло.
– …Там уже в самом протоколе осмотра ерунда какая-то наружу выплывает, – репортер с бородкой облокотился на скатерть. – Дверь входная взломана. Так и записано. Но взломана снизу.
– Как это снизу?
– Ну, пролом сделан от пола до уровня замочной скважины. Дыра в двери зияет под дверной ручкой – доски вывернуты, расщеплены, дерматин, которым дверь была обита снаружи, вспорот, вата клоками.
– А чем взламывали – топором или ломом?
– Следствие тогда так и не установило. Там рапорт сохранился участкового, корявый такой, малограмотный. Так он написал, что «в двери прогрыз».
– Что за бред? – Собеседник репортера с бородкой закурил. – Какой еще прогрыз?
– Он, видно, так воспринял эти повреждения. Дыра от пола до дверной ручки вот на таком уровне, – репортер с бородкой показал жестом. – И тот, кто проник в дом через это отверстие, забраться мог только ползком, на четвереньках. Ну как какое-то животное.
– Но там же, ты сам говорил, рапорт сохранился о задержании какого-то типа. Он признался в убийстве Валенти и его сожительницы?
Катя слушала вполуха, пила кофе. Любопытно, конечно, какое-то старое убийство господа журналисты раскопали для телепередачи. Но ничего, увы, не понятно. А спроси она их, так они ей и выложили. Это ж их хлеб с маслом репортерский. Так что лучше и не спрашивать. Надо допить кофе и вернуться к себе, смотреть фильм Хичкока. Однако странно, они говорят про взломанную дверь. Зачем же ее именно так взламывать, ведь проникать действительно неудобно – ползком, на четвереньках…
– Задержали какого-то пьянчугу. И он во всем сознался. Я думаю, его чекисты так обработали, что он убийство мамаши родной взял бы на себя, не то что этого гипнотизера Валенти с его ассистенткой, – репортер с бородкой усмехнулся.
– А почему чекисты?
– Я же сказал тебе: дело уже летом 1948 года было затребовано в Москву в МГБ. И не только потому, что Симон Валенти был известный на всю страну цирковой артист. Их тогда трое цирковых было, чьи имена после войны гремели по стране – Бугримова, клоун Карандаш и он – Валенти, фокусник и гипнотизер.
– Я думал, Кио-отец…
– При чем тут Кио? Валенти еще до него был бешено популярен. Все тридцатые, сороковые. Его способностями гипнотизера НКВД перед войной весьма интересовалось, и скорей всего его завербовали.
– Постой, это твои догадки или же…
– Слушай, он дружил с Абакумовым. И к Берии его возили несколько раз. И в Кремль. А с Абакумовым он был вообще очень близок. Я думаю, что тогда, в сорок восьмом году, в Москве что-то произошло. Эти поспешные гастроли Валенти в провинцию, в глубинку были похожи… ну не знаю, на ссылку или на бегство. А возможно, была еще какая-то для этого причина. Короче, он уехал из Москвы вместе с этой своей Мордашовой, ассистенткой, и двумя ее детьми от первого брака. Они гастролировали с цирком и приехали в Двуреченск. 1 мая 1948 года Валенти и его ассистентка были зверски убиты в доме, который снимали. Протокол осмотра тел читать тошно – кровавая неразбериха, кошмарные детали.
