Джон Тренейл - Врата Совершенного Знания
Пейзаж был настолько прекрасен, что она забыла о холоде. Под тяжестью снега ветки ив гнулись до самой голубовато-стальной поверхности замерзшего озера. Узоры снежинок и гирлянды сосулек походили на удивительные новогодние украшения. Куда бы ни бросила она взгляд, везде на белых заснеженных склонах гор возвышались павильоны, дворцы или пагоды. На их покатых крышах тоже лежали тяжелые снежные покрывала, напоминавшие матовое стекло. Пар от ее дыхания на мгновение повисал в недвижном воздухе, словно белое облачко, которое затем рассеивалось.
— Добрый день, — раздался голос за ее спиной.
Цинцин обернулась.
— Товарищ Сунь. Извините, я не ожидала, что вы здесь… Очень бодрит, обожаю такую погоду.
Цинцин с завистью подумала, что Сунь выглядит очень молодо для своих лет. На нем была короткая дубленка с поднятым воротником, шапка из волчьего меха и высокие сапоги. У Суня был вид западного человека, и Цинцин стало неловко за свою старомодную синюю стеганую куртку. Правда, она напоминала ей о прошлом, и это было приятно. Она застенчиво улыбнулась Суню, а он подвигал руками, чтобы согреться.
— Давайте пройдемся. Оставьте мальчика, ему есть чем заняться.
Они медленно приближались к Цзиньшаньтину. Взрослые шли по тропинке вдоль озера, а Тинчень ехал на коньках по льду. Теперь рядом почти не было людей, и Цинцин ощутила первые признаки тревоги.
Высоко над ними, на третьем этаже павильона «Золотая гора», какой-то мужчина следил за тем, что происходило внизу. Он стоял один на площадке, выходившей на запад, и курил, сунув одну руку в карман пальто. Слова Цинцин были хорошо слышны на площадке: ее певучий голос раздавался эхом в морозном воздухе, словно у примадонны в Пекинской опере при хорошей акустике. Почти так же четко доносилось до площадки и то, что говорил Сунь. Мужчина стоял неподвижно и напряженно вслушивался.
А внизу шел разговор.
— Я не хотел устраивать официальную встречу у себя в кабинете. Люди обычно обращают внимание на такие вещи, верно? А здесь это выглядит вполне естественно. Скажите, когда в последний раз вы получили весточку от мужа?
— О-о… Около месяца назад.
— А это нормально?! Целый месяц, и ни одного письма…
— Нет… да… С ним ничего не случилось, ведь правда?
В голосе Цинцин прозвучало беспокойство. Сунь ободряюще улыбнулся и покачал головой.
— Нет, ничего не случилось. Если и случилось, то не в этом смысле.
— А в каком же?
Сунь хотел было ответить, но вместо этого лишь вздохнул.
— Трудный вопрос, — сказал он наконец. — Не знаю, поэтому и обращаюсь к вам.
— Но как же я могу помочь?
— Изложением своей точки зрения.
По ходу их разговора Сунь смотрел на озеро. Указав на Тинченя, он вдруг спросил:
— Скажите, Цяньвэй пишет мальчику?
— Иногда.
— М-м… Послушайте, я не намерен обманывать вас. Мы проверяем почту. Мы обязаны делать это. И мы заметили, что ваша переписка сокращается. Цензоры написали в рапорте, что ваш муж, похоже, чаще пишет Тинченю, чем вам. И это беспокоит нас.
— Не стоит, уверяю вас. — Цинцин понимала, что разговор уже превзошел самые худшие ее опасения.
— Вам больно говорить об этом?
— Это… настолько личное.
— А Китай — страна, для личной жизни не слишком пригодная. Я понимаю. — Сунь похлопал себя по груди. — Он поскользнулся, — внезапно добавил Сунь.
Цинцин, не поняв собеседника, тут же устремила взор в сторону озера, но Тинчень стоял на ногах.
— Ваш муж… он странно ведет себя. Мы хотели бы знать почему.
На лице Цинцин отразилось глубочайшее изумление. Сунь внимательно посмотрел на женщину и решил, что она вполне искренна.
— Качество его сообщений ухудшается, — продолжал он мягко. — Но есть и еще кое-что, гораздо более серьезное. Он обязан передавать сообщения через равные промежутки времени, чтобы бригада знала, что он действует. Цяньвэй два раза запаздывал со своими рапортами. А один раз, кажется, вообще забыл послать его с оказией. Мне придется предупредить его: если это повторится впредь, он получит строгое дисциплинарное взыскание.
Цинцин была глубоко поражена.
— Я… я не знаю, что сказать.
— Вас удивляет, что я посвящаю вас в проблемы, связанные с промахами мужа?
— Да.
— Но кто знает человека лучше, чем его жена? Очевидно, он забыл о своих обязанностях. Вы не попытаетесь предположить причину?
— Нет.
— Скажите мне — это трудно, я знаю, — но скажите, Цяньвэй никогда не проявлял признаков стремления…
— Уйти к другой женщине? — Цинцин вспыхнула. — Я не могу сказать наверняка, но он хороший человек. И вы знаете это. Он хороший.
Сунь ничего не ответил.
— Вы не верите мне?
— Верю. Но и хорошие люди иногда оказываются в плохих ситуациях. Поэтому я вынужден спросить вас еще раз: можете ли вы объяснить поведение мужа в последнее время?
— Я? Извините, товарищ Сунь, но я все-таки не понимаю. Безусловно, у бригады «Маджонг» есть больше возможностей, чтобы проверить своих работников. Зачем обращаться ко мне?
— Не в данной ситуации. — Сунь глубоко вздохнул и нанес удар: — Ваш муж выполняет задание на Тайване.
— На Тайване?! О Небо!
— Вы не знали об этом?
Цинцин долго молчала, не в силах вымолвить ни слова.
— Нет, — наконец проговорила она с запинкой. — Сингапур… он говорил о Сингапуре. Все письма приходили оттуда.
Цинцин закрыла глаза, словно таким образом можно было — защититься от правды.
— Теперь, вероятно, вы понимаете. Ваш муж слишком на виду. Однако у него нет прикрытия, нет поддержки. Прямая связь с ним невероятно опасна. Поэтому мне приходится идти обходными путями, подбирая ключ к объяснению его поведения. Ясно?
Цинцин не сводила глаз с Тинченя, пытаясь тем временем найти слова, которые удовлетворили бы Суня, но не находила. Тайвань, ее муж на Тайване…
— Он вернется? — спросила она еле слышно.
Сунь не ответил, и она повторила свой вопрос, но уже более настойчиво.
— Ситуация… переменчива. — Сунь положил руку ей на плечо и мягко повернул к себе, вынудив посмотреть ему в лицо. — Я предложил ему вернуться. Он отказался.
Цинцин отвернулась. Сквозь слезы она видела смутные очертания фигурки Тинченя, который продолжал выделывать пируэты на прежнем месте. В пронзительно холодном воздухе до нее доносились отдаленные голоса людей, смех. Ей показалось, что к сыну медленно приближаются еще три-четыре человека на коньках.
— Дом такой… такой пустой. — Она шмыгнула носом, утирая слезы рукавом. — Вы не представляете, что значит жить в этом доме без него… — Корочка льда, сковавшая ее сердце, дала трещину. Слова хлынули потоком: —… Он приходил вечером домой и сразу спрашивал: «Какой у нас сегодня день?» А я всегда поддразнивала его: «А сколько дней в неделе?» И сама отвечала: «Понедельник», «вторник»…
Трещинка становилась все шире и шире.
— … А потом он всегда целовал меня, всегда…
Лед треснул.
Тинчень исчез в темной воде озера; он успел только крикнуть, но крик этот, казалось, надолго повис в воздухе, словно тоже застыл, как лед.
Какую-то долю секунды ничего не происходило. На озере было тихо, будто сама жизнь замерла. А потом, как в немом кино, все задвигалось в ускоренном темпе. И краски тоже стали черно-белыми.
Человек, стоявший на площадке пагоды, охнув, выронил сигарету. Пока он мчался вниз по ступеням, люди, катавшиеся поблизости на коньках, пригнув головы, как на соревнованиях, рванулись к огромной безобразной полынье. Сунь Шаньван тоже бросился к кромке воды и стал осторожно подбираться по льду к тому месту, где шапочка Тинченя с красным помпоном то исчезала под водой, то выныривала на поверхность.
Вот опять показалась голова мальчика. Он успел еще раз крикнуть «мама» и захлебнулся. Каким-то чудом он ухитрился вцепиться в край льдины и на мгновение повис, сопя и кашляя, охваченный смертельным ужасом.
— Держись! — кричал Сунь. — Не уходи под…
— Он не умеет плавать! — Цинцин пронеслась мимо Суня, чувствуя, как под ногами трещит лед. Не обращая на это внимания, не думая ни о своей жизни, ни о безопасности Суня, она мчалась спасать сына. В десяти футах от него лед снова треснул, и Цинцин тут же оказалась по шею в ледяной воде. Впрочем, холода она почти не ощутила, так яростно рвалась она к маленькому тельцу, которое все еще упрямо цеплялось за жизнь.
Цинцин уже вытянула руки, чтобы схватить сына, но в это мгновение край льдины, за который держался Тинчень, обломился, и мальчик исчез.
Сунь застонал, но крики конькобежцев заглушили его стон. Цинцин не слышала их. Она бросилась вперед что было сил и нырнула, слепо шаря под водой руками. Она плыла и плыла, сердце билось все чаще, легкие мучительно требовали воздуха, а вокруг ничего не было, кроме темноты.
