Джон Трейс - Заговор по-венециански
Отталкивая руку Амуна, Луиза как можно спокойнее отвечает:
— Нет. Боюсь воды. — Она достает сумку. — Давай лучше выпьем.
И протягивает купцу серебряную флягу, из которой он делает большой глоток.
— Маловато, — презрительно встряхивает Амун сосуд.
— Допивай, я не буду, — говорит Луиза.
Опрокинув в себя остатки огненной воды, Амун обращается к лодочнику:
— Тебе следует продавать этот напиток. Мои работники за такой грог отдали бы души.
Лодочник улыбается под своей белой длинноносой маской, а Луиза протягивает Амуну шерстяной колпак.
— Надень, так надо.
Схватив колпак, Амун мнет его в руках.
— Как надевать? Я не вижу прорезей для глаз и рта.
Луиза забирает у него башлык, скатывает и натягивает купцу на его большую голову.
— Их и нет, — говорит куртизанка.
Амун уже хочет снять колпак, но Луиза хватает купца за руки.
— Тебе нельзя видеть, куда мы плывем. Первое правило нашего праздника, как и на карнавале, таково: полная анонимность. Зрячим мне нельзя тебя проводить на гулянку. Надевай колпак, или мы разворачиваемся.
Амун думает воспротивиться, впрочем… шерсть такая теплая, да и бренди сделал свое дело. Амуну даже приятно и радостно, когда Луиза кладет его голову себе на колени.
— Далеко еще? — спрашивает куртизанка у лодочника.
Над угольно-черным морем светит крохотная луна, однако лодочник свой путь отыщет и по звездам.
— Сейчас войдем в канал Грация. Так что недолго и недалеко.
— Вот и славно. — Куртизанка слегка трясет купца за голову. — Амун. Амун!
Купец не шелохнется. Наркотик сработал. Амун без сознания.
Глава 37
Штаб-квартира карабинеров, Венеция
Том Шэман прежде никогда так не нервничал. Сквозь маленькие зарешеченные окошки видно, что главный зал уже битком забит итальянскими репортерами: папарацци болтают друг с другом, выплевывая слова с пулеметной скоростью.
Вдоль стен выстроились юпитеры и заливают комнату неестественно ярким светом. У двух столов на подиуме, сдвинутых вместе, — лес микрофонов.
Майор Карвальо похлопывает Тома по плечу.
— Все пройдет хорошо, — обещает он и поворачивается к штатной двадцативосьмилетней переводчице Орсетте Кристофанинни.
Спрашивает по-итальянски, все ли ей понятно из того, что намерен сказать Том.
— Si. Он собирается высказать сожаления по поводу того, что синьорина Риччи сделала их интимную связь достоянием общественности. А еще — что в интересах дела он не собирается больше комментировать свою личную жизнь.
— Va bene. Надеюсь, и правда не станет. — Впрочем, Вито сомневается, что Том отделается так легко. Оглянувшись, майор спрашивает: — Где лейтенант Морасси?
— Может, в зале? — пожимает плечами переводчица.
Времени проверить нет. Пресс-атташе Белла Ламбони открывает дверь в зал и сообщает:
— Майор, пора начинать. Мы уже на десять минут опоздали, журналисты теряют терпение.
Прессу лучше не злить, и Вито Карвальо прекрасно это знает.
— Идемте, — говорит он.
Нервы Тома звенят от напряжения, когда он проходит вслед за остальными в зал и там — на подиум.
Ламбони, сорокалетний ветеран пресс-службы, коротко вводит журналистов и репортеров в курс дела, объясняет, что на выходе всем раздадут пресс-релизы, и после представляет Вито.
Щурясь на яркий свет юпитеров, майор начинает:
— Вы принесли с собой лето в наш обычно холодный зал, за что я вас благодарю.
Журналисты улыбаются.
— И еще благодарю за то, что пришли. — Вито старается говорить как можно дипломатичнее. — Нужна ваша помощь, друзья. Мы расследуем зверское убийство пятнадцатилетней девушки. Кое-кто из вас уже писал на эту тему. — У него за спиной Ламбони открывает гигантский портрет погибшей. — Это Моника Видич. Ей бы сейчас вернуться в школу в родной Хорватии, но она лежит у нас в морге. Ее изувеченное тело обнаружили под мостом возле церкви Сан-Джакомо-делл’Орио один из местных жителей и Том Шэман, бывший священник из Америки. — Вито указывает на Тома, улыбаясь одной из своих самых дипломатичных улыбок. — Имя синьора Шэмана уже известно всему миру благодаря газетным статьям: в Лос-Анджелесе он, рискуя собственной жизнью, защищал от уличной банды молодую женщину. Недавно мы решили привлечь его к делу. Почему? Потому что именно он обнаружил тело Моники Видич, а на службе в церкви приобрел определенные знания, необходимые нам для расследования.
На этом Вито надеется закрыть вопрос, однако бородатый телерепортер выкрикивает:
— Он экзорцист? Я слышал, он охотник за демонами. Вы гоняетесь за серийным убийцей-сатанистом?
— Простите? — Карвальо насмешливо прикладывает ладонь к уху и подается вперед. — Я верно расслышал? Вы говорили о сатанистах, экзорцистах и серийном убийце? Похоже, вы ошиблись пресс-конференцией, синьор. Сегодня я бы хотел заострить ваше внимание на убийстве Моники Видич. — Майор показывает фотографию девушки. — Спросите ваших читателей и зрителей, вдруг они видели ее с кем-нибудь где-нибудь в Венеции. Важной может оказаться любая информация. Кто-то наверняка заметил Монику в компании убийцы.
Тут с места поднимается дама, радиорепортер лет тридцати с небольшим.
— При всем уважении, майор, вы не ответили на вопрос: чем конкретно помогает полиции синьор Шэман? — Она разворачивается к Тому; в ее глазах хорошо виден азартный блеск. — И правда ли то, что говорится о его пылком любовном увлечении?
Среди журналистов и репортеров раздается взрыв хохота, а местами — даже аплодисменты.
Орсетта переводит сказанное Тому, и бывший священник заливается краской.
Руку поднимает Карвальо.
— Ваш последний вопрос ответом удостаивать я не стану. Что касается предпоследнего, то скажу так: Том помогает нам с религиозным аспектом, который может — или не может — иметь отношение к убийству Моники. Вот, собственно, и все. Больше на подобные вопросы отвечать я не стану, поэтому не тратьте времени попусту.
Следующий вопрос задает молодой репортер с переднего ряда.
— Известно, что недавно вы подняли со дна лагуны еще несколько тел. Они уже опознаны? Есть ли связь между ними и убийством Моники Видич?
Ровным голосом Вито отвечает:
— Мы обнаружили еще два тела, однако личности до сих пор не сумели установить. Сейчас мы над этим работаем и как только преуспеем, то сразу оповестим родственников погибших. Все. Кто следующий?
Пока Вито дожидается поднятых рук, через заднюю дверь в зал входит Валентина Морасси.
— Что ж, замечательно. Если вопросов больше не будет, то я передаю слово синьору Шэману. Его итальянский еще хуже, чем мой английский — и английский многих из вас, я так понимаю, — поэтому синьор Шэман будет говорить через переводчика.
Вито сходит с подиума, и на его место поднимаются Том с Орсеттой.
К майору тут же подходит Валентина и, прикрыв рот ладонью, шепчет ему на ухо:
— К главному престолу в соборе Санта-Мария-делла-Салюте прибили человеческую печень.
— Господи боже… — Вито накрывает лицо рукой.
Capitolo XXXVI
Венеция
26 декабря 1777 года
Амун приходит в себя. Он совершенно наг. Ему холодно. И он крепко привязан к подобию деревянного распятия.
Ветер дует в полную силу. Значит, Амуна оставили на открытом воздухе. В саду? В поле? Нет, не понять… Голова раскалывается, в глазах все плывет.
Колпак сняли. Ну, хоть дышится свободно. Мозг как будто горит, зато прочие части тела задубели от холода.
Раздается какой-то шум.
Прямо перед Амуном взвиваются вверх языки пламени.
Костер.
Какие-то лица. Маски, платья… Долгополые, изящно расшитые плащи… Вот он, обещанный райский пир! Какое облегчение.
— Луиза! — окликает Амун куртизанку.
Молчание.
Вокруг начинается хоровод незнакомых масок. Сколько их? Четыре? Шесть? Восемь? Или все же четыре? Они кружатся, не поймешь…
Странные маски. Таких Амун не видел. Они старше любого из персонажей карнавала. Ручная работа. Такие передают из поколения в поколение.
От неизвестности Амун приходит в ярость.
— Луиза!
Оглядеться не выходит — что-то крепко держит за шею. Шарф? Нет, никакой это не шарф. Веревка.
Петля затягивается, подобно кольцам змеи. Начинает душить. Еще одна змея — из материи — забивается в рот, кляпом затыкая его. Новые змеи — веревки — охватывают бицепсы, икры, обжигают кожу.
Сквозь пламя костра видна долговязая фигура — человек сжимает в руке длинный посох с загнутым навершием. Лицо полностью скрыто серебристой маской. Епископ? Душу Амуна озаряет лучик надежды: что, если это некий монастырь, где монахи и монахини любят немного позабавиться? О таких обителях Амун слышал. Да и кто не слышал!
