Том Мартин - Обитель ночи
— Да, — сказал он мягко, и перед его мысленным взором возник китаец. — Китаец. Верно.
С тревогой в голосе помощник перебил его:
— Пожалуйста, сосредоточьтесь и взгляните на карту. Он нашел вас здесь?
Херцог попытался вглядеться в расплывающуюся перед глазами карту.
— Не знаю… Он спас нас. Повел за собой. Но тот путь оказался длиннее, чем я думал. Я был очень слаб. Нам пришлось преодолеть высотный перевал, тщательно замаскированный. Во время подъема я то проваливался в сон, то просыпался. А когда мы спускались, уклон был так крут, что меня попросили слезть с носилок, и мы все связались веревкой, образовав длинную цепочку: посередине — я и китаец, в начале и конце — шерпы.
Помощник настоятеля был близок к отчаянию.
— Прошу, скажите: вы что-нибудь узнаете на этой карте? Похоже ли это на места, где вы побывали?
Херцога уносило вдаль. Он что-то бормотал, обращаясь и к себе самому, и к доктору, глядя куда-то мимо помощника настоятеля.
— Да поймите же, я не знаю. Через несколько часов тропа потерялась. Мы выбрались на узкий скалистый гребень. Сотни ярдов мы осторожно двигались вдоль этого гребня — обходили крутой и широкий обрыв. Далеко внизу бежала по дну каменистого каньона река, похожая на зеленую змею.
Помощник настоятеля перевел взгляд на карту: в том углу не было ни реки, ни ущелья, ни гребня. Он тяжко вздохнул и опустил руку. Глаза его изучали лицо умирающего. Херцог почувствовал, что разочаровал старого ламу.
— Вы должны понять, я был совсем без сил. Когда мы вышли на тропу, я почти потерял сознание от истощения. Мне помогли забраться на носилки — шерпы тащили их все это время, — и едва я устроился там, как тут же заснул. Проснулся от взволнованных криков шерпов, когда впереди показались их родные места. Вот почему я не могу что-либо узнать на вашей карте. Я был тогда не в лучшем состоянии, чем сейчас.
Херцог умолк. Помощник настоятеля вернул карту монаху. Затем крепко сложил ладони. Он хотел знать больше. Он хотел знать, как выглядело то место, хотя это было запрещенное знание и он чувствовал себя виноватым, спрашивая об этом.
— На что похоже это место, родина шерпов? Пожалуйста, опишите мне его.
Херцог мечтательно повторил вопрос, глаза его с благоговением устремились к небесам.
— На что похоже? Долина… Такой зеленой пышной растительности я в жизни не видел. Совершенство! Долину окружали мощные отвесные скалы, как башни, но поскольку в ширину она достигала мили, солнечного света здесь было достаточно. На дне долины я отчетливо разглядел ламаистский монастырь, окруженный жилыми домами и крестьянскими постройками, и поля, где трудилось множество людей.
На мгновение Антон вновь перенесся туда. Джунгли отступили, боль, цепко удерживавшая его в материальном мире, растаяла, и он отправился в прошлое, в сказочную долину. Он говорил. Слышал ли его помощник настоятеля? Перед Антоном стоял гордо улыбающийся китаец. Херцог повернулся к нему, охваченный благоговейным страхом, и произнес:
— Какая красота…
— Спасибо, — отвечал китаец. — Здесь всегда так.
Внезапно Херцог увидел помощника настоятеля; он понял, что это реальность, а не грезы. Он заставил себя сосредоточиться и смотреть только на ламу.
— Я расспрашивал китайца. Я сказал: «Эти края кажутся невероятно безмятежными. Сталкиваетесь ли вы с социальными проблемами?» Китаец вновь горделиво улыбнулся и ответил: «У нас нет преступности, мы не знаем болезней. Люди живут долго, здоровой и насыщенной жизнью, а потом тихо умирают. Нам не требуются техники, ученые, адвокаты, почти не нужны доктора и уж совсем ни к чему иные религии. Мы твердо придерживаемся Дао и живем счастливо. Пища наша проста: рис, свежие фрукты и овощи без сахара, соли совсем чуть-чуть. Ежедневная работа на свежем воздухе. Все это помогает человеческому телу не заболеть, предотвращает раковые и другие тяжелые заболевания. Старики, как правило, умирают во сне — мирно уходят из жизни, и так происходит миллионы лет. Каждые десять лет мы получаем новости из окружающего мира. И по-прежнему не находим в нем ничего, что нельзя было бы предсказать заранее после недолгого размышления. Дао никогда не стоит на месте, но мир никогда не меняется..». «Так это не ламаистский монастырь?» — спросил я и показал на главенствующее здание посреди деревенских домиков. «Нет. Здесь не так, как повсюду в Тибете. Это просто дом. Мы верим, что можем побудить Мудрость спуститься к нам, но не настолько самонадеянны, чтобы считать себя ее носителями. Изредка мы приходим туда и пытаемся прислушаться к голосу Мудрости». Я спросил: «Значит, вы не Учитель, не член братства и даже не жрец в этом царстве?» Он ответил: «А это и не царство. Мы — община, мы стремимся жить просто, не навлекая на себя излишних страданий. Мы все несем одинаковую нагрузку и выполняем одинаковую работу. По складу ума я, естественно, предрасположен к созерцательности и размышлению, поэтому провожу больше времени в умственных трудах, чем большинство моих товарищей, обитателей долины. Однако я тоже работаю на полях, собираю урожай и дою яков…»
Помощник настоятеля перебил:
— Но это очень напоминает коммунистическое общество. Вы наверняка случайно забрели в красный Китай.
Херцог улыбнулся:
— В первый момент и я так подумал. Но потом вспомнил, что китаец упомянул Дао, и взглянул вниз, в долину. Идеальные террасы рисовых полей и восхитительная атмосфера покоя доказывали, что этого места никогда не касалась отрава культурной революции, что оно было древнее и мудрее любого из идеологов марксизма или приверженцев председателя Мао. И все же это было не то, что я искал. Если, конечно, китаец по скромности не утаил тот факт, что в стенах «дома Мудрости», как он выразился, тайно пытались влиять на мировые события с помощью телепатии и древних приемов тантрической йоги. Не желая никоим образом задеть этого человека, я спросил: чего они хотят от внешнего мира? Намерена ли община передать свои знания другим народам? Покидал ли он мысленно пределы долины, чтобы общаться с чужеземными людьми? Ответ его был прям и прост. «Вы, кажется, не так нас понимаете. Мы не стремимся никого учить. Мы рады гостям и не скрываем своей жизни от них, но даже не помышляем о том, чтобы убедить кого-то в преимуществе нашего бытия. Однако я понимаю, о чем вы говорите. Здесь, в долине, мы накопили много знаний. Нам известно, что существуют древние искусства, открывающие человечеству доступ к нематериальным уровням нашего мира, позволяющие дотянуться до умов людей и внушать им свою волю. Причем внушение должно осуществляться с помощью символов, а не словесно, иначе сигналы будут распознаны только теми, кто говорит на вашем языке. К тому же символы обладают большей силой. Однако присяга нашего ордена запрещает такие практики, поскольку они противоречат Дао. Ведь люди не могут жить счастливо, если они все делают по нашим командам и не в состоянии самостоятельно выбирать образ действий. Мы устремляем наши энергии к более глубокому изучению Дао. А поскольку Дао отступает от тебя, если ты стремишься к нему, и идет к тебе, когда ты отступаешь от него, мы не стараемся его искать. Мы просто трудимся и живем рядом с ним. Сосредоточиваемся на том, чтобы следовать его законам. И если мы преуспеем, сознание нашего счастья снизойдет отсюда в другие долины, расположенные ниже, накопит силы и, став могучей рекой, прольется на нижние земли. Оно превратится в саму Брахмапутру, и его разлив напоит всю Индию, весь мир… Дао учит нас: даже если ты просто сидишь в безмолвии в тихой комнате, ты будешь услышан за тысячи миль».
Херцог умолк. На лице вновь засияла улыбка, заблистал мечтательный взгляд. Возможно, он забыл об ужасе своего положения, подумал помощник настоятеля. Резкие перемены настроения белого человека казались ему необъяснимыми, даже учитывая опиум. Но лама желал знать больше.
— Вы верили этому человеку, когда слушали его? Согласны ли вы с тем, что можно вершить добро бездействием?
С потрескавшихся губ Херцога слетел едва слышный смех.
— Нет… Цель похвальная, но я по сей день не верю, что ее можно достичь таким способом. Если вы в монастыре Литанг, за каких-то сто миль оттуда, ничего не знали об этом месте и этом учении, вряд ли в Индии, не говоря уж о Нью-Йорке или Лондоне, слышали об этой идиллической коммуне. А если и слышали, то потребовалась бы вечность, чтобы привить миру их образ жизни. У людей есть собственные жизненные программы.
Херцог закашлялся, а потом поднял взгляд на монаха, уже без улыбки.
— Я знаю, как до меня знал Кениг, что лишь активное вмешательство в жизнь и искусное использование утраченных арийских знаний, скрытых в царстве Шангри-Ла, способны изменить человечество к лучшему и поднять на более высокий эволюционный уровень. По воле случая я забрел в долину монахов-затворников, сторонником квиетизма[50] и учения Дао. Их коммуна, удивительная и прекрасная, была совсем не тем, что я искал, и я прямо заявил об этом китайцу: «Я очень благодарен случаю, позволившему мне узнать о вашей прекрасной долине, но я ищу царство Шангри-Ла. Не могли бы вы помочь мне? Указать путь или проводить туда?» Впервые с момента нашей встречи я увидел грусть на лице китайца. «Да. Если вы настаиваете, мы можем указать вам путь. Но мы советуем вам остаться у нас. Здесь, в долине, вы будете счастливы, и вашему примеру последуют другие. Шангри-Ла — недоброе место. Они следуют иным путем, отличным от нашего. Они стремятся просвещать человечество не примером, но с помощью силы и колдовства. Они используют любые методы, даже вовлекают силы, неподвластные им. Останьтесь с нами. Здесь благое место». Он был хороший человек, и меня огорчало собственное упорство, но я не мог отказаться от мирской жизни и заняться сельским хозяйством вместе с этими людьми, непостижимыми, как сама долина. А что касается его отношения к Шангри-Ла — чего еще можно было ожидать от стареющего монаха, избегающего столкновений с миром? «Буду очень признателен за помощь», — ответил я ему. «Хорошо. Но позвольте предостеречь вас: обратного пути не будет, потому что нарисовать карту мы не можем. Не можем и объяснить, как вернуться сюда. Маршрут, по которому мы пришли, недоступен для чужаков, а за пределы долины наш караван уходит раз в десять лет. Если бы вы не нуждались в помощи, мы бы не стали утруждать себя. Возможно даже, сделали бы так, чтоб вы нас не увидели». Тут мне стало не по себе, и я спросил: «Как же мне вернуться из Шангри-Ла? Ведь можно просто идти назад, по своим следам». Китаец улыбнулся и сказал, что у меня ничего не получится. «Но почему?» Потому что тем путем можно пройти только в одном направлении. «Как же так?» — спросил я. «Если вы готовы, пойдемте. Я покажу вам». Мы встали, чтобы отправиться в путь, и я почти сразу ощутил, что странное чувство сожаления покидает меня. Передо мной открывался путь в Шангри-Ла! Вот-вот я дойду до цели, к которой стремился всю жизнь. «Куда мы направимся?» — спросил я, когда мы забрались в маленькую двуколку, запряженную молодым яком. «Туда. — Китаец показал в сторону темных скал в конце долины. — Наверх». Я поднял голову: вершины гор прятались в дымке. Очевидно, он указывал на потайной вход в пещеру, подумалось мне; пещеру, которая обернется темным туннелем и выведет меня в царство Шангри-Ла. Но что же это за путь, если пройти его можно лишь в один конец? Отчего-то я решил, что речь идет о бурной подземной реке, ведь двигаться по ней можно лишь по течению.
