Джозеф Кэнон - Хороший немец
— Красивое, — сказал он. — Может, пригодится.
— Нет, не надо, — ответила она, слегка взволнованно, как будто переодевалась на публике, где все ее могли увидеть. Она оглянулась, ожидая свистка военного полицейского. — Убери.
— На тебе оно будет шикарно.
Он достал новую пачку сигарет. Что там говорила Ханнелора про текущий курс? Но именно в этот момент появилась военная полиция. Британские солдаты с белыми жезлами стали разгонять толпу, как цыплят. Немец, выхватив пачку, швырнул платье Джейку.
— Тысяча благодарностей, — сказал он, убегая. — Удачная покупка, не пожалеете. — И, взметая полы пальто, побежал к арке.
— Какая глупость. В любом случае, слишком дорого. Целая пачка.
— Ничего страшного. Чувствую себя богачом. — Он посмотрел на нее. — Я так давно ничего тебе не покупал.
Она стала складывать платье.
— Посмотри, оно все мятое.
— Отпарим. Ты будешь прекрасна. — Он коснулся ее волос. — Распустишь волосы.
Она взглянула на него.
— Я больше не ношу такую прическу.
— Ну один раз можно. Несколько заколок, — сказал он, вынимая одну.
Она отвела его руку:
— Ох, ты невозможен. Так уже никто не носит.
Сев в джип, они поехали через Шарлоттенбург по нескольким длинным проспектам, лежавшим в руинах. В душном воздухе висела пыль. Наконец они увидели деревья па краю Грюневальда, а за ними водное пространство. Там река, расширяясь, образовывала несколько озер. Здесь было прохладнее, но не намного. Сейчас солнце закрывали облака, отчего вода выглядела синевато-серой. Воздух был густ от томящей жары. На флагштоках бывшего яхт-клуба безжизненно висели «Юнион-Джеки», которые не шевелились даже от легкого бриза. Они увидели на воде две лодки, неподвижные, с обвисшими парусами, как два мазка на полотне. Но, по крайней мере, город остался позади — впереди была только водная гладь, а дальше, на том берегу, сквозь деревья просматривались пригородные дома Гатова. Они поехали по дороге вдоль берега, не обращая внимания на выгоревшие участки леса, вдыхая запах сосен, прежний чистый воздух.
— Лодкам лучше пристать, будет буря. Боже, как жарко. — Она похлопала по лицу носовым платком.
— Давай хоть ноги помочим.
Но узкая полоска пляжа, совершенно пустынного, была вся усеяна бутылками и осколками снарядов, выброшенными на берег, словно каемка грязи на ванне. И они, перейдя дорогу, пошли в лес. Здесь было влажно, но спокойно. Не орали, перекликаясь, туристы. Не топотали лошади. В таком воскресном одиночестве они никогда прежде не оказывались. Однажды они занимались любовью в кустах, всего лишь в нескольких ярдах от лошадей, галопом несшихся мимо. Опасность возбуждала, словно касание плоти. Полная безнаказанность.
— Помнишь, как мы… — начал он.
— Да. Знаю, о чем ты. Я так нервничала.
— Тебе нравилось.
— Это тебе нравилось.
— Да, нравилось, — подтвердил он, глядя на нее и удивляясь тому, что начинает возбуждаться. От одного только воспоминания.
— Уверена, что нас тогда видели.
— Сейчас тут никого нет, — сказал он, целуя и мгновенно прижимая ее к дереву.
— Ну, Джейк, — сказала она чуть недовольно, — не здесь. — Но позволила поцеловать себя снова, раскрыла губы и тут же ощутила, как он прижался к ней. Охнув, она отпрянула. — Нет, не могу.
— Все нормально. Тут никого…
— Не в этом дело, — сказала она, огорченно покачивая головой. — Когда вот тут кто-нибудь тронет…
— Я же не кто-нибудь.
— Ничего не могу поделать. — Она опустила голову. — Ощущение то же. Прошу тебя.
Он коснулся ее лица:
— Извини.
— Ты не знаешь, как это было, — сказала она, не поднимая головы.
— У нас будет по-другому, — сказал он нежно, но она, отпрянув, отошла от дерева.
— Будто ножом, — сказала она, почти задыхаясь. — Раздирало…
— Перестань.
— Что перестань? Ты понятия не имеешь. Ты думаешь, все проходит. Такое — нет. Я все еще вижу его лицо. Достаточно прикосновения здесь — и передо мной его лицо. Ты этого хочешь?
— Нет, — сказал он спокойно. — Я хочу, чтобы ты видела меня.
Тут она замолчала и, стремительно прильнув к Джейку, положила руку ему на грудь.
— Я вижу. Только… не могу. — Он кивнул. — Ну не смотри так.
А как он смотрит? Прилив стыда и разочарования? Первый солнечный день после болезни становился сумрачным, небо затягивало облаками.
— Не бери в голову, — сказал он.
— Ты так не думаешь.
Он взял ее за подбородок и приподнял его.
— Я хочу заняться с тобой любовью — вот в чем разница. Я подожду.
Она прижалась лицом к его груди.
— Извини. Я все еще…
— А мы не спеша, постепенно. — Легкий поцелуй. — Понимаешь? — Он остановился и взял ее за плечи. — Все будет иначе.
— Ради тебя, — сказала она, прижимаясь к нему так, что он слегка отодвинулся. В ее голосе прозвучало что-то новое. То, что он прежде не слышал. Но кто знал ее лучше, каждую ее частичку?
— Не будем спешить, — сказал он, снова целуя ее, стараясь снять с нее напряжение.
— А потом что? — спросила она задумчиво.
— А чем дальше, тем больше, — сказал он, но не успел ее поцеловать, как небеса наконец разверзлись, раздался гром, сверкнула полоска света, и он улыбнулся, развеселившись. — А потом вот это. Потом вот что случается. Видишь?
Она взглянула на него:
— Как ты можешь шутить?
Он провел рукой по ее лицу.
— А это и должно быть весело. — Упали первые капли дождя. — Пошли, тебе не стоит мокнуть.
Она, прикусив губу, опять опустила взгляд.
— А что, если этого уже никогда не случится. — Она остановилась и вцепилась в его рубашку, не обращая внимания на дождь. — Если ты хочешь, то давай — сказала она решительно. — Прямо здесь, как в тот раз. Если хочешь.
— А ты закроешь глаза.
— Да.
Он покачал головой:
— Я не хочу быть чьим-то лицом.
Она отвела взгляд.
— Теперь ты рассердился. Я думала, ты хочешь…
— Так, как было раньше. Но не так, как сейчас. — Он коснулся пальцем ее волос. — Да и я уже весь мокрый. Лучший способ отвлечься — холодный душ, — сказал он как можно веселее, не отводя от нее взгляда. Но она была все еще напряжена.
— Извини, — сказала она, опустив голову.
— Не надо, не извиняйся. — Он вытер капли дождя с ее щеки. — У нас куча времени. Столько, сколько захотим. Пошли, ты уже промокла.
Она так и шла с опущенной головой, погрузившись в мысли, пока он вел ее к дороге. Дождь набирал силу, промочил джип насквозь, а когда они тронулись, стал бить им в лицо. Он, не подумав, съехал с открытой дороги в лес, ища укрытие под деревьями, забыв о том, что в этом конце парка все дорожки земляные, в колдобинах и лужах. Выехав на прямую дорогу, идущую на восток, он прибавил скорость, боясь, что, промокнув, она простудится и опять заболеет. Защищаясь от дождя, она сжалась за ветровым стеклом и ушла в себя.
В лесу было мрачно и тоскливо, и он ругал себя за то, что решил срезать путь. Суше не стало, вокруг было сумрачно, как и весь остальной день. А чего он ждал, залитой солнцем поляны и расстеленного пледа, влажного от секса? Слишком рано. А что, если всегда будет слишком рано? Когда она стояла под деревом, вся дрожа, у него возникло ощущение, что он опять очутился в скрипящем разваливающимся доме, который уже не отстроить заново. Охнула от одного прикосновения. Прежнее не вернешь. Откуда ему знать? Через это прошла только она. А он попер и, наверное, все испортил, как пацан, которому захотелось поскорее завалить девчонку. Правда, он ничего не планировал заранее, получилось само собой. Попытался вернуть прошлое, один из тех дней, когда все было так хорошо, когда оба хотели этого. Слишком рано.
Он остановился, чтобы укрыться под одним из мостов на трассе Авюс. Над ними с ревом по бетонным перекрытиям проносились военные грузовики. Она дрожала — теплее тут не было. С влажных стен капало. Надо ехать отсюда и поскорей, сменить одежду, а не ежиться от сырости. Но куда? Виттенбергплац — далеко. По крайней мере, надо выбраться из леса. Они проехали почти до конца озера Крумме Ланке, когда он заметил улицу, ведущую к Центру документации. Может, Берни там, сидит в уютном подвальчике среди своих картотек. Но чем он поможет? Джейк с беспокойством посмотрел на нее. Вся сжалась и дрожит. Все лечение прошлой недели идет насмарку. Горячая ванна. Он вспомнил, как таскал горячую воду кастрюлями в едва теплую ванну. Теперь они мчались мимо пресс-центра. Может, у Лиз найдется сухое белье, чтобы переодеться. Гражданским бывать в этом доме не положено. Но кто его не пустит, старики?
Ему повезло. На Гельферштрассе никого не было. В доме ни души. Раздавалось лишь тиканье часов. Она нерешительно остановилась у двери.
