Торкиль Дамхауг - Смерть от воды

Ей захотелось кофе. Ей захотелось встретиться с ним. В ту ночь, когда она отвозила его домой после рождественского вечера, он взял ее на руки перед входом и отнес в спальню, продолжая разговор, очевидно, это неожиданное действие было самым обычным. Он все время шутил, пока раздевал ее, пока скидывал собственную одежду и стоял, заносчиво, торчком, и наслаждался тем, что она на него смотрит… и в этот раз он поцеловал ее в прихожей, не успела она еще и пальто снять, она была не готова, отметила про себя, что он уже выпил кофе, на который ее пригласил, съел что-то соленое, может быть копченое, и выпил пива, но он поцеловал ее так крепко, что мысль о копченой семге, особом норвежском блюде, исчезла так же быстро, как и возникла; он сунул руку ей под юбку, стянул трусы, приподнял, расстегнул ширинку и одним движением снял с себя брюки, вошел в нее толчком, она попыталась сдержать крик, но он вырвался сам собой, и, когда она кончила и повисла мокрой тряпочкой на его шее, он ее не отпустил, а, закинув одну ее ногу себе на бедро, отнес в спальню, как в прошлый раз, и она уже привыкла к этому жесту.

Когда обещанная чашка кофе наконец-то появилась на столе, прошел целый час. Все еще на слабых ногах, с пульсирующей нежностью между ними, она опустилась на стул за кухонным столом. Он явно не собирался подавать кофе в гостиной, откуда были видны окна соседнего дома. Ей было все равно, она заглянула туда и констатировала, что комната обставлена недавно разведенным тридцатилетним мужчиной. Она предпочла кухню.

— А я-то уже подумала, что кофе — только предлог для секса, — вздохнула она и понюхала дымящийся напиток.

— Наоборот, — ответил он с дразнящей улыбкой, которая, надо признаться, ей очень нравилась. — Я знал, что ты не приедешь выпить со мной кофе, если бы в воздухе не пахло сексом.

Она попробовала кофе, стараясь не морщить нос:

— Да уж, ради такого кофе трудно заставить женщину оставить семью в рождественские праздники и чтобы она ехала за тридцать километров.

— Я хотел поговорить, — сказал он и положил свою руку на ее, и секунду ей казалось, что он искренен.

Она обрадовалась, но и призадумалась. Она не хотела портить хорошее настроение уточнениями и ограничениями. Ему было тридцать четыре, и он был достаточно взрослым, чтобы вынести удар, хотя в нем и было что-то мальчишеское.

По счастью, он добавил:

— Разговор за кофе — это хорошо, но, когда я увидел тебя в коридоре, мне снесло крышу.

— И часто с тобой такое случается? — спросила она, пытаясь придать лицу строгость.

— Давненько не было ничего.

— Я заметила.

— Аналогично.

Он открыл пиво:

— Мне стало любопытно поговорить с тобой без трупа поблизости.

Она отпила несколько глотков и протянула бутылку обратно.

— Это ты про Викена? — спросила она, желая обойти стороной шуточки о молодой женщине, которая лежала между ними в прозекторской два дня назад.

Он засмеялся, но промолчал.

— Наверняка у вас сплошной бедлам, — сказала она.

Роар выглянул из окна:

— Так плохо не было с дела по Ордерюду.

— Ты же должен был быть в подразделении уже прошлой осенью, — заметила Дженнифер, — когда расследовали дело с медвежьими убийствами. Странно, Викена не ушли.

Кажется, Роар смутился.

— Людей с его опытом не хватает, — отозвался он. — Я, пожалуй, ни с кем лучше его не работал.

Дженнифер это от многих уже слышала, несмотря на прошлогодние события.

— Кто-то считает, что он должен был возглавить отдел, — уверенно сказал Роар.

— Это было невозможно, — отрезала она.

— Да, может быть. Но то, как они поступили… — Роар выпустил воздух сквозь сжатые губы. — Я ничего не имею против Сигге Хельгарсона. Я знаю его давно, мы вместе работали в Румерике. Он там был на руководящей должности, и было терпимо. Но возглавлять отдел по убийствам в Осло — совсем другое дело. Он же не намного старше меня. Да еще и не норвежец. И с Викеном у них отношения напряженные, мягко говоря.

— Но они же не будут советоваться с Викеном при каждом новом назначении, — заметила Дженнифер.

Поскольку Роар не ответил, она поняла: он не хочет говорить об инспекторе.

— До чего вы докопались в последнем деле? — спросила она, чтобы вывести разговор на другую тему.

— Мы словно в тумане бродим, — зевнул Роар. — Но потихоньку он развеивается. Нам нужно еще пару оперов, а то нас по-прежнему только четверо. Можешь себе представить, сколько материала нам надо перелопатить.

— Речь идет о приоритетах, — сказала она, имея в виду что-то конкретное.

Роар опустошил бутылку и достал еще одну из холодильника.

— Мы вынуждены начинать с того, что лежит на поверхности. Сожителя допрашивали трижды.

— У вас что-то на него есть?

— Кажется, у него приемлемое алиби.

— Не более чем приемлемое?

— В деле об убийстве не бывает алиби, которое нельзя разрушить, — объявил Роар. — Мы должны следовать этому правилу. Даже те, кто был на аудиенции у короля в интересующее нас время, не могут быть уверены в надежном алиби.

— Если, конечно, убили не короля, — прокомментировала Дженнифер.

Роар хмыкнул:

— Большинство убийств такого рода касаются конфликтов между возлюбленными, сожителями, супругами, близкими членами семьи.

— Статистика не очень-то помогает в отдельных делах, — заметила Дженнифер.

— Конечно нет. Но в списке подозреваемых супруг или сожитель находится в первых строчках. Потом уже следствие показывает, можно ли его сместить пониже или вычеркнуть из списка.

— Ход мыслей Викена меня не удивляет, — кисло заметила она.

— Это не значит, что мы не смотрим в другую сторону, — заверил ее Роар. — Всех ее близких допрашивают как потенциальных убийц, это само собой разумеется. Отчим, мать, отец, живущий в Канаде. Потом займемся коллегами и пациентами… — Он вдруг замолчал.

— Ты не уверен, сколько всего можно мне рассказать, — отметила Дженнифер.

Он произнес:

— Ты же участвуешь в следствии вроде как.

— Вроде как? Где бы вы были, если бы не наша судмедэкспертиза?

Он согласился с ее правотой.

— Оказывается, Майлин Бьерке договорилась встретиться с Бергером из «Табу» в своем офисе за несколько часов до того, как отправиться в студию в тот четверг, — выдал он. — Он, правда, туда поехал, но ее не застал. Из телефона ясно, что она посылала ему сообщение около половины шестого. Потом звонила, не получив ответа сразу после семи, потом послала еще одно сообщение.

— Разве не в это время она исчезла?

Роар задумался:

— В последний раз ее видели за день до этого, перед ее отъездом из дома. Еще она заскочила на почту на площади Карла Бернера.

— И в этом вы уверены?

— Почтальон не сомневался, когда я показал ему фотографию. Он запомнил все в деталях. Она включила ноутбук, что-то распечатала из Интернета, положила незначительную сумму на счет и ушла. Но тут же вернулась, купила плотный конверт и отправила посылку. И тут она казалась испуганной, утверждает почтальон. В этом он уверен на сто процентов, но куда она отправляла посылку, он совсем не запомнил.

— Она испугалась из-за посылки?

— Об этом мы ничего не знаем. Свидетели часто преувеличивают, особенно когда дело касается убийства.

— Я упоминала при вас об одном деле. Девушка, убитая в Бергене пять лет назад.

— Мы говорили вчера об этом на утреннем совещании, — кивнул Роар.

— И?

— И что?

Дженнифер нахмурилась:

— И что вы думаете на этот счет?

Роар опешил от ее резкого тона. Вероятно, до него вдруг дошло, что она вела разговор именно к этому.

— Ясно, мы будем разбираться с этим делом. Но мы не можем успеть все одновременно.

Дженнифер разозлилась:

— Девушку в Бергене нашли раздетой в лесу далеко от людей. Она была крепко привязана, но ничто не указывало на сексуальное насилие. Дело было в ноябре, и она замерзла заживо. У нее были множественные ранения глаз, нанесенные острым предметом. А теперь посмотри на нынешнее дело и объясни мне, почему вы не хотите расследовать это сходство в первую очередь?

Роар поднял обе руки.

— Не бей меня, — попросил он жалобно.

Дженнифер почувствовала, как раздражение стихает.

— А стоило бы, — сказала она строго. — Дать тебе хорошую взбучку. Отвести душу.

— Ладно, — согласился Роар и встал, — но, чур, в спальне. Не хочу, чтобы соседи видели.

6

Понедельник, 29 декабря

Пустые улицы. Ночь. Он еще не ел. С самого утра. Холодает. Надо было надеть куртку. Не нашел ее в спешке. Он бежит по Вергеландсвайен. Бежит, чтобы согреться. Где-то в центре бьют часы. Три удара, считает он. Пустые улицы. Он опять начал бегать. Каждую ночь последние пару недель. Он заворачивает за угол, бежит по Пилестреде к Ибсеновскому туннелю. Туннели заставляют бежать, он должен успеть, пока сзади не подъехала машина. Надо еще попробовать туннель под крепостью, он длиннее. И еще туннель Экеберг. Раньше он был спринтером. Многие смотрели. Он взбегал вверх одним махом, у других не получалось. Мог всех обогнать, а потом ждать. А перед последним поворотом прибавлял скорость, оставлял их далеко позади. Они не понимали, откуда он взялся. «С другой планеты!» — кричал он им. Не с Марса или Венеры, а с планеты в другой галактике. Он всегда бегал. Был спокойнее, когда бежал, чем когда сидел или стоял. Все еще не поздно опять начать соревноваться. Тот, кто возвращается. Он уже один раз возвращался. Они больше в него не верили. Ему было дано столько шансов, утверждали они. В первую очередь то, что они называли заботой. Спортивное сообщество очень великодушно к тем, кто из него выпадает. Не выталкивает подростков на мороз, когда им нужно тепло. И его принимали обратно еще пару раз. Кокс и СПИД. Даже на это они были готовы закрыть глаза. Он завязал, говорил он, но это было неправдой. Он подписал новый договор. Получил еще шанс, если будет лечиться. Неудивительно, что они хотели на него поставить. Ни у кого не было такого толчка, даже у Рудала, когда он был на самом верху. «Я его побил! — скалился он на бегу. — Я победил Рудала в Атланте!» — кричал он. Было бы это двенадцатью или шестнадцатью годами позже. Рудал был слишком вялый. Слишком много дохлых волокон. У него же этот толчок был с рождения. В крови, в волокнах, в ядрах клеток.