Ной Чарни - Двойная рокировка
— Подожди-ка, — остановил его Легорже, проглотив обжаренный кусок. — А в то утро шел дождь?
— Нет, — ответил Бизо, шуруя вилкой в масле.
— Тогда почему у него был раскрыт зонт?
— Зачем задавать дурацкие… А впрочем, хороший вопрос. Возможно, это была мера предосторожности.
— Что ты этим хочешь сказать?
— Ты же знаешь, как это бывает: если берешь с собой зонтик, дождя точно не будет. А если оставишь его дома, обязательно пойдет дождь, — объяснил Бизо, не переставая есть.
Легорже засмеялся.
— На меня это не распространяется.
— Значит, ты извращенец. В мире искусства к зонтикам относятся как к людям. Или ты любишь его и всегда носишь с собой, или не любишь и всегда оставляешь дома.
Бизо выудил из котелка еще один кусок мяса.
— Чушь какая-то, — проворчал Легорже. — Где ты это вычитал? Вечно ты перевираешь цитаты.
— Вообще-то зонтик здесь совершенно ни при чем. Мне наплевать, почему он шел с открытым зонтиком в сухую погоду. И ты про это забудешь, когда узнаешь, что он там оставил.
— Et alors?[54]
— Ага, заинтересовался…
— Можешь не говорить, если не хочешь.
— Очень даже хочу. Когда этот тип в синем завернул за угол, Моринье подошел к двери. Сначала он ничего не заметил и уже повернулся, чтобы уйти, и тут увидел это.
— Так что же он увидел?
Спустя два часа двери зала заседаний распахнулись, и члены попечительского совета стали расходиться. На их усталых лицах было написано облегчение, несколько омраченное сознанием невольного соучастия в преступлении. Выходя, они пожимали руку лорду Малькольму Хакнессу и трепали его по плечу. В ответ тот лишь холодно кивал.
Уикенден прошел в кабинет директрисы. Ван дер Меер села за свой стол, повернувшись спиной к двери.
— Что я теперь должна делать? Ждать, пока он позвонит, или…
— Вполне понятно, что вы расстроены, мисс ван дер Меер, — вежливо, но твердо произнес Уикенден. — Но вам же обещали дать денег. Теперь нужно устроить все так, чтобы картина благополучно вернулась в музей. Мы здесь для того, чтобы помочь вам в этом. В вашем кабинете будет выставлена охрана. А я тем временем продолжу расследование. Их можно накрыть и после возвращения картины. А сейчас расскажите мне, пожалуйста, о лорде Хакнессе.
Ван дер Меер повернулась вместе со стулом.
— Малькольм стал членом совета как раз перед моим назначением. Он из очень почтенной семьи. Старинный английский род, фамильный замок и все такое прочее. Его отец, лорд Гилгуд Хакнесс, тоже был членом попечительского совета, очень известным и уважаемым меценатом. У них есть собственная коллекция произведений искусства, два из которых находятся в нашей постоянной экспозиции. Их семейная Библия, редкий печатный экземпляр шестнадцатого века с росписью и миниатюрами, была главным экспонатом выставки в Британской библиотеке. Коллекция у них довольно эклектичная, но они охотно предоставляют ее музеям для выставок. Потомственные покровители искусства. И Малькольм не исключение.
— Он способен выкинуть на ветер такие деньги? А они у него есть?
— Понятия не имею. Но он не стал бы предлагать свою помощь, если бы их у него не было. В прошлом их семья делала очень щедрые пожертвования. Малькольм был рядовым членом совета, но никогда не скупился, когда речь шла о деньгах. Мне кажется, дело тут вот в чем. Вероятно, Малькольм хочет утвердиться как меценат и поддержать репутацию семьи. Достойно продолжить дело отца. Члены совета обязательно обсудят случившееся со своими друзьями, а это люди, мнением которых Малькольм весьма дорожит. Предлагая уплатить выкуп из собственного кармана, он укрепляет свое положение в обществе, создает определенный плацдарм для движения вперед. Покупает себе репутацию покровителя искусств. Конечно, с такой фамилией все это необязательно… но мотивы у него самые благородные. Он делает доброе дело, о котором не напишут газеты. Поэтому поступок этот продиктован скорее велением сердца, чем голосом разума. А как он им заплатит? Выпишет чек?
Уикенден сосредоточенно рассматривал шнурки на своих ботинках.
— Вымогатели уже, несомненно, разработали план получения денег. Время мешков с купюрами давно прошло. Смею предположить, что они потребуют перевести деньги на номерной банковский счет и возвратят картину, получив подтверждение из банка.
— Понятно. Если только возвратят.
— Вопрос в том, мисс ван дер Меер, хотите ли вы устроить засаду или просто заплатить выкуп? Решать вам. Мы можем последовать за вами в машинах без номеров, можем снабдить вас микрофонами. Это иногда срабатывает. Как представитель закона я обязан рекомендовать вам именно такой вариант. Но в этом случае есть серьезный риск, что дело не выгорит и вы лишитесь не только картины, но и, вполне вероятно, денег тоже.
— Мне понятно ваше беспокойство, инспектор. Но если Малькольм Хакнесс собирается выложить шесть миллионов триста тысяч фунтов из собственного кармана, чтобы вернуть эту картину, я ни в коем случае не собираюсь рисковать. И можете мне поверить: когда она окажется в наших руках, ее больше не сможет украсть даже целая армия террористов.
Ван дер Меер немного помолчала.
— Должна сказать вам, инспектор, что по совету мистера Коффина я обратилась еще к одному специалисту. В такого рода ситуациях я всецело полагаюсь на мнения людей, разбирающихся во всем этом лучше меня. Ее зовут Женевьева Делакло, она занимается творчеством Малевича и работает экспертом в обществе его имени в Париже. Она подтвердит подлинность картины, когда нам ее вернут. И кроме того, Делакло прекрасно знает всех коллекционеров и криминальную публику, интересующуюся Малевичем. Мы, или, скорее, я не имею права пренебрегать любой помощью, которую мне могут предложить.
Гарри ничего не ответил.
Уходя вечером домой, Элизабет ван дер Меер оставила в кабинете свет. Во мраке холодной сырой ночи ее окно горело словно сверкающий огнями корабль на темной глади моря.
— Так вот, рядом с дверью он увидел мезузу, — сказал Бизо, склоняясь над столом, так что его борода оказалась в опасной близости от горячего масла.
— Что?
— Это такая еврейская штука.
— Что еще за еврейская штука?
— Ну, евреи вешают ее на косяк двери. Расписная трубочка, в которой находится кусок пергамента с молитвой. Отпугивает злых духов или что-то в этом роде. Я смотрел в энциклопедии.
— Жан, Люк Салленав уж точно не еврей. Могу тебе гарантировать…
— Я знаю. И Куртель не еврей, и остальные тоже. В этом вся штука. Моринье это знал и поэтому решил посмотреть, что там внутри.
— Он открыл мезузу? — спросил Легорже.
Взгляд его выдавал крайнюю заинтересованность.
— Да. Когда мы осматривали дом, никто ее не заметил, потому что мы не подходили близко к двери. Когда Моринье взял мезузу, то оказалось, что крышка наполовину откручена.
— Потрясающе. — Легорже покачал головой и, подняв руку, окликнул официанта: — Эй, можно вас попросить еще вина?
— Моринье открутил крышку до конца и увидел внутри свернутый листок бумаги. Не старый и пожелтевший, а совершенно новенький. Он его вынул и сфотографировал, а потом положил на место. Так что наше вмешательство прошло незамеченным. Мезузу использовали как почтовый ящик. Неплохо придумано.
Достав из нагрудного кармана фотографию, Бизо пустил ее по столу к Легорже.
— Вот что было внутри. Тебе это о чем-нибудь говорит?
Легорже посмотрел на снимок.
— Похоже на страницу из Библии.
— Tu as raison.[55] Это она и есть. Взгляни повнимательней.
Легорже склонился над текстом. Это был отрывок из книги пророка Исайи. Он начал читать вслух:
— «Делающие идолов все ничтожны, и вожделеннейшие их не приносят никакой пользы, и они сами себе свидетели в том. Они не видят и не разумеют, и потому будут посрамлены. Кто сделал бога и вылил идола, не приносящего никакой пользы? Все участвующие в этом будут постыжены: ибо и художники сами из людей же; пусть все они соберутся и станут; они устрашатся, и все будут постыжены…»
— Давай читай дальше, — подбодрил его Бизо.
— «Кузнец делает из железа топор, и работает на угольях, молотами обделывает его, и трудится над ним сильною рукою своею до того, что становится голоден и бессилен, не пьет воды и изнемогает». А эта часть обведена. «Плотник, выбрав дерево, протягивает по нему линию, остроконечным орудием делает на нем очертание, потом обделывает его резцом, и округляет его, и выделывает из него образ человека красивого вида, чтобы поставить его в доме»… Что все это значит?
— Не знаю. Но это ключ к разгадке.
— Я понимаю, что это ключ, но…
— Я сам ее разгадать не могу. Поэтому и обратился к тебе, — с улыбкой сказал Бизо, потягивая вино.
