Дмитрий Вересов - Черный ворон
У раскрытой дверцы машины Таня задержалась и, обернувшись, несколько мгновений смотрела на грязно-желтую пятиэтажку общежития. Ах, Ванечка, милый Ванечка, суженый-ряженый, знал бы ты, какую роль в твоей судьбе сыграла эта утлая обитель!
Когда ее жених зачастил сюда, его поначалу восприняли юмористически. Слегка подсмеивались и над Таней — мол, где ж ты, родная, такого забавного чудика откопала? Но когда он, немного освоившись, принялся заверять новых приятелей в исключительной серьезности своих матримониальных намерений, общага встала на уши. Подобный брак в этой среде был явлением уникальным. Ленинградец! Культурный! При квартире! С Ванечкой стали обращаться нежно и трепетно, словно с дорогой и хрупкой безделушкой. На Таню оказывалось непрерывное жесткое давление. Запевалами выступали Нинка с Нелькой, воочию эту роскошную квартиру видевшие, не отставали и другие. Выпихнуть Таню замуж стало делом чести всего коллектива.
— Ну что ты клювом щелкаешь? — шипела Нинка. — Куй железо, пока горяченький. Гляди, передумает, останешься с носом, лимита потная!
— От лимиты слышу! — огрызалась Таня. — Что ты лезешь не в свое дело? Я еще ничего не решила.
— Ты сначала штампик в паспорте спроворь, прописку. А сомневаться потом будешь. Таня отвечала, не выбирая выражений. Ну нет, если она все же решится на этот брак, то обратного ходу уже не будет. Всерьез и навсегда, до березки. Она просто не может, не имеет права предать чистую и трогательную любовь этого славного, нелепого, талантливого соплиста. Но в таком случае… В таком случае она навсегда лишится возможности вновь испытать то неземное, всеохватывающее чувство, когда земля уплывает из-под ног, а небо превращается в сплошную радугу, переливающуюся всеми цветами… Да, но такая любовь бывает только раз — и этот раз у нее уже был… А с Ванечкой ей будет хорошо. А ему с ней.
Уж она постарается…
Автомобиль медленно катил по зимнему городу. Было — непривычно тихо — обычные городские шумы приглушал снег. На императоре Петре красовалась снежная шапка, и белый вальтрап покрывал круп медного коня. Проезжающих приветствовали адмиралтейские львы. Словно улыбаясь, сверкал чистыми стеклами Эрмитаж.
Все трое молчали, как бы заранее переживая то, что должно вот-вот случиться. В салоне «Москвича» создалось особое эмоциональное поле, торжественно-тревожное, будто автомобиль вез не невесту в загс, а, как минимум, первого космонавта на космодром. На этом настроении Владимир Николаевич проскочил Скороходова, и к загсу они подъехали вкруговую, через Рентгена и Льва Толстого.
И вовремя — торжественность стала немного удушливой, и всех как-то разом отпустило, когда они издалека увидели Ванечку. Он стоял без пальто, в черном костюме, на самом краю тротуара спиной к ним и напряженно вглядывался в направлении Кировского, откуда они должны были подъехать.
Таня улыбнулась, Владимир Николаевич хмыкнул, а Нинка весело, звонко, с легким налетом истерики произнесла:
— Вон он, женишок-то. Торчит, как забытая клизма.
И первая засмеялась. Эту присказку она подхватила у Андрея Житника и охотно употребляла при случае.
Когда машина поравнялась с Ванечкой и он наконец заметил ее, подскочил поближе и раскрыл перед Таней дверцу, все трое пассажиров встретили его дружным смехом. Таня с Ниной переглянулись, замолкли, но тут же дружно обратили взгляды на Ванечку и снова неудержимо расхохотались.
— Вы это что? — недоуменно спросил он.
— Прости, — сказала Таня, выйдя из машины и поцеловав его в щеку. — Ты такой славный, и нам очень весело.
— Здравствуйте, Таня, — сказал высокий молодой человек, появления которого никто из них не заметил. — Я Павел, друг и свидетель. Поздравляю вас… Пойдемте внутрь. Уже скоро.
Он взял ее протянутую руку в перчатке, склонился и поцеловал.
Таню словно током ударило. Ее ноздри затрепетали, уловив давний, незабываемый запах — лимона и сосновой хвои. Она вздрогнула и отвернулась.
Оставив пальто в машине, они поднялись по витой лестнице на второй этаж и оказались в полутемном, симпатичном зальчике, где стояли и сидели, разбившись по кучкам, десятка полтора людей.
К Тане тут же подбежала какая-то девушка, лицо которой в полутьме Таня разглядела не сразу. Она крепко обняла Таню, поцеловала и сунула в руки букет белых роз.
— Танечка, родная, поздравляю! Лариса. А вот и Игорь — улыбается, целует, тоже поздравляет.
— Ванечка, вот познакомься. Лариса, Игорь, мои друзья.
Ванечка вглядывается в лицо Игоря и вдруг широко улыбается:
— Гарик, старый черт, надо же где встретились? Ну как ты, рассказывай… — И, повернувшись к Тане, объясняет: — Я ведь с этим хмырем в одной школе учился, только классом старше. С тех самых пор и не виделись. — И вновь к Игорю: — А это жена, да? Познакомь…
Как-то так получилось, что Таня оказалась вдвоем с Павлом. Он улыбнулся ей и сказал:
— Мне Иван много про вас рассказывал.
— А мне — про вас. Он вас очень любит.
— Надеюсь, что вас все же больше.
— И я надеюсь… Я вас именно таким и представляла.
— А я вас — не совсем такой.
— Какой же?
— Чуточку более обыкновенной. Думал, что он, рассказывая о вас, невольно преувеличивал, как свойственно поэту и влюбленному. А оказалось — наоборот…
— Пройдемте со мной, пожалуйста, — с деловым видом обратилась к Павлу женщина средних лет. — Надо кое-что уточнить.
— Извините, — сказал Павел Тане и пошел вслед за женщиной в кабинет, расположенный в конце зала.
— Скажите, на какую фамилию выписывать свидетельства? — спросила женщина, когда они оказались в кабинете.
— То есть? — не понял Павел.
— Ну, невеста будет брать фамилию мужа или не будет?
— Не знаю. Сейчас выйду, спрошу.
— Да как же так, товарищ дорогой? Вы что же, раньше не могли сговориться, будет она брать вашу фамилию или нет?
— Мою?
— Ну да. Ведь вы жених, Ларин Иван Павлович?
Павел рассмеялся.
— Извините, я всего лишь свидетель жениха.
— Ой, простите, пожалуйста, — смутилась женщина. — Я почему-то была совершенно уверена…
— Бывает. Мне пригласить жениха?
— Да, будьте добры…
Павел вышел, посмеиваясь про себя. Надо же! Ведь рассказать — не поверят. Да, пожалуй, и рассказывать не стоит.
Таня, естественно, взяла фамилию мужа.
Владимир Николаевич нервничал — погода все-таки не совсем для езды, а неприятностей, которых вообще-то не хочется никогда, в такой день не хотелось особо. Поэтому традиционный для молодоженов маршрут — Марсово Поле, Медный Всадник, то есть аккурат обратный путь до общежития — был отменен, да никто на нем особо и не настаивал. Цветы Иван с Таней положили к черной стеле на месте дуэли Пушкина, помолчали там немного, а потом, уже совсем веселые, покатили по Приморскому шоссе. Владимир Николаевич ехал медленно, осторожно, и поэтому до дачи они добрались, когда туда съехалась уже большая часть гостей.
Прикатил Житник в яркой клетчатой куртке и с гитарой. Блистал золотыми погонами главстаршины Рафалович, послушно снующий из кухни в столовую и обратно, выполняя последние распоряжения Елки. До последнего момента этим же занимались Оля, Поля и Нелька, но вовремя спохватились и побежали наверх прихорашиваться и переодеваться. Рядом с проигрывателем развалился в кресле Ник. Он покуривал и время от времени менял пластинки, отвечая, по его выражению, за организацию звукоряда. Чуть позже молодоженов и свидетелей к воротам подкатила сиреневая «Волга» и с водительского места выплыла совершенно незнакомая и элегантная дама лет сорока в шубе из чернобурки. Недоумение наблюдавших за тем, как она, сопровождаемая низкорослым солидно одетым спутником, уверенно движется к дверям дачи, рассеялось, когда в этом спутнике Житник не без труда узнал Барона.
— Барон Остен-Ферстен, — представился тот, скинув двубортное пальто и оказавшись в несколько старомодном и широковатом, но чрезвычайно добротном габардиновом костюме. — Разрешите представить — Анна Леопольдовна.
— Лена Чернова, — сказала Елка, протягивая крепкую ладошку. — Пройдите, пожалуйста, в гостиную. Молодые уже там.
Таня и Ваня принимали подарки — три набора бокалов, электроутюг, конвертики с деньгами и цветы, цветы. По просьбе Тани, Ванечка передал «мушкетерам», чтобы больше ничего не дарили, и так, мол, потратились, но те и не думали слушаться. Всех повеселил Ник, преподнесший молодоженам ночной горшок, полный шампанского, в котором плавали три сосиски. Прямо из горшка разлили по бокалам и первый тост выпили тут же, не заходя в столовую. Гости, естественно, затребовали от молодых целоваться. Посреди затяжного поцелуя в дверь постучали, и вошли Лариса с Игорем — им пришлось от загса добираться сюда на электричке.