Жан-Кристоф Гранже - Лес мертвецов
В голове Жанны звучали слова: «Лес кусает тебя». Хоакина бросили в лесу? Он родился аутистом? Или он стал таким, потому что его бросили?
Жанна была в двух шагах от правды, но наверняка ничего не знала.
— В наше время считается, что все знаменитые истории детей-маугли — это случаи аутизма. Об этом писал Беттельгейм. По его мнению, дети-волки не утратили интеллектуальные способности, оказавшись в лесу. Они ими никогда и не обладали. Но слишком тяжело представить себе, чтобы ребенок мог так одичать, вот люди и придумали сказки о детях, воспитанных обезьянами или волками… Это относится и к знаменитым девочкам-волчицам из Миднапура в Индии, Амале и Камале, которых в тридцатых годах описал преподобный Сингх. Сегодня совершенно ясно, что эти девочки страдали аутизмом. Их угнетенность, неразвитость и примитивность ошибочно приняли за возврат к животному состоянию. Тогда как в действительности их бросили именно из-за их неполноценности…
Жанне захотелось изложить собственную, основанную на личном опыте, гипотезу о шизофренике с раздвоением личности, причем одна из двух его личностей страдает аутизмом. Это отрезанный от мира ребенок, существующий внутри цивилизованного человека. Но она уже понимала, что Гароди отреагирует так же, как полицейский психолог Бернар Левель. Назовет ее теорию чепухой.
И она вернулась к конкретным фактам:
— Некоторые детали на месте преступления наводят нас на мысль, что убийца страдает аутизмом.
— Вздор. Подобная патология не…
— Мне уже объясняли. Но что вы скажете об этом?
Жанна вынула снимки отпечатков окровавленных ладоней. Они так блестели на солнце, что казались горящими. Директриса внимательно рассмотрела их, оставаясь невозмутимой. Несомненно, она обладала поразительно сильным характером, но Жанне никак не удавалось понять, на чем эта сила основана.
— Это снимки с места убийства Марион?
— Да. Но следы на месте двух других убийств точно такие же.
— Ну и что?
— Совершенно ясно, что убийца бегал вокруг тела на четвереньках. Его ладони повернуты внутрь. Мне говорили, что это может быть признаком аутизма.
— Как и многого другого. Больше у вас ничего нет?
Жанна едва не упомянула металлический голос чудовищного ребенка. Его неспособность сказать «я», его заунывное «Porque te vas». Но тогда пришлось бы объяснить, откуда ей все это известно.
— А что вы скажете об этих рисунках? — спросила она, показывая снимки кровавых надписей. — Мог их сделать аутист?
— Да.
Жанна напряглась. Она и на этот раз задала вопрос наугад. И снова получила положительный ответ.
— Объясните мне.
— Я часто видела такие алфавиты… Повторяющиеся рисунки. Их расположение. Возможно, это один из неоязыков, которые иногда придумывают аутисты.
— И что это может означать?
— Как правило, таким рисункам приписывают защитную силу.
— Защитную?
— Об особенностях аутизма можно говорить до завтра. Повторю, что одна из них заключается в страхе перед внешним миром. Когда рисунки, как здесь, выстроены в ряд, они выполняют роль преграды. Фрески, фризы, имеющие значение границы. Беттельгейм писал о девочке Лори, которая выстраивала границу из кусочков коры. При этом она почти в точности воспроизводила синусоидальные волны…
— А что, если убийца хотел таким образом защитить пространство жертвоприношения?
— Возможно. В некотором смысле свой мир.
Элен Гароди взглянула на часы. Обеденный перерыв окончился.
Жанна задала последний вопрос:
— Как по-вашему, между каннибализмом и аутизмом есть хоть какая-то связь?
— А вы упрямая, — раздраженно ответила Гароди. — Я же сказала, что убийца не страдает подобной патологией.
— Но можно представить себе, что такая связь существует?
— Отчасти, — уступила Гароди. — Но только если понимать каннибализм как фантазм. В тридцатых годах многие психоаналитики, такие как Мелани Кляйн, отмечали, что сексуальные порывы аутистов имеют агрессивный характер.
Элен Гароди вернула ей фотографии и встала.
— Сожалею, — сказала она, поднимая с земли свою сумку, — пора браться за работу.
Жанна последовала за ней. Они пересекли лужайку, вошли в здание и спустились по лестнице, ведущей в раздевалку. В лицо ударил прохладный воздух из кондиционера. Жанне показалось, что она прошла сквозь ледяное зеркало.
— Никак не отрегулируют эту штуку как следует… — пробормотала Гароди.
Она подошла к одному из покрывавших стену шкафчиков. Открыла его, без малейшего стеснения сбросила купальник и натянула черные «боксеры» и лифчик того же цвета.
Выпрямилась и спросила, рассматривая Жанну:
— Что это на вас за блузка?
На Жанне была рубашка из тонкого хлопка, черная и прозрачная, под которой угадывался сверхтонкий бюстгальтер. Сухим тоном сапера, обезвреживающего мину, она перечислила:
— Хлопок. Дышащий. От «Джозеф».
— Парни небось слюной исходят?
Они посмеялись. Жанна без труда представляла себя с этой женщиной за бранчем. Как они перемывают мужчинам кости. Но тут Элен Гароди достала из шкафчика темную тунику. Белую накидку. Покрывало…
От удивления Жанна так и застыла. Директриса оказалась монахиней. Этим и объяснялось то хладнокровие, с которым она отнеслась к зверскому убийству Марион Кантело. Всеобъемлющая сила веры…
— Познакомьтесь с сестрой Элен, — сказала она, слегка присев. — Из Сионского ордена кармелиток. Персонал института Беттельгейма на пятьдесят процентов состоит из монахинь. И как видите, руководит им именно эта половина.
Сбитая с толку Жанна не нашлась что ответить.
— Не стоит судить по наружности, — улыбнулась сестра. — Особенно ничем не прикрытой.
32
— Жуткая вонь, правда?
Жанна и не подумала возражать. Она стояла перед застекленными корпусами лаборатории Павуа. Когда она назвалась на проходной, Бернар Павуа спустился к ней, и они вместе вышли наружу. Жанна спрашивала себя зачем. Здесь все перебивала удушливая, пронзительная, ржавая вонь.
— Это заводы Сен-Дени, — объяснил гигант. — Все, что осталось от былого промышленного подъема департамента. Знаете, почему с конца девятнадцатого века в девяносто третьем построили столько фабрик?
— Нет.
— Из-за розы ветров. Парижские капиталисты хотели быть уверенными, что промышленные ароматы не доберутся до столицы. Особенно до западных районов Парижа, где тогда возводили шикарные кварталы. Когда я был ребенком, заводы Сен-Гобена с их серной вонью еще работали в Обервилье и там же неподалеку жгли кости с боен Ла-Виллет. В те времена не говорили «пахнет серой» или «разит падалью», тогда говорили «воняет Обервилье».
— Вы родились в этом департаменте?
— В Бонди. Как Андре Мальро.
Жанна обернулась и окинула взглядом длинное строение из стекла и бетона. Тысячи квадратных метров, отведенных под научные исследования. Пять этажей стерильных помещений, компьютеров и ученых в белых халатах. Наглядное доказательство успеха Бернара Павуа. Идеально чистая цитадель науки посреди захудалого парижского предместья.
— Департамент девять-три открывает все пути, — пошутила Жанна.
— Если только задержаться в нем. Мне всегда хотелось что-то сделать для родных мест. Вот я и создал эту лабораторию. Вместо того чтобы прозябать в каком-нибудь научно-исследовательском отделе, я решил доказать всем, что северное предместье — не только рассадник атмосферных загрязнений, нищеты и насилия. Не уверен, что мне это удалось. В итоге нас прославили городские беспорядки да два несчастных паренька, погибших в трансформаторной будке…
В первый раз Бернар Павуа показался ей Буддой — холодным и невозмутимым. А сейчас он был страстным, одержимым борцом, Големом с горячей кровью.
— Можно я закурю? — спросил он. — Дым вам не помешает?
— Хуже уже не будет.
— В этом преимущество здешних мест, — подмигнул ей Павуа. — Ниже не опустишься.
Он неторопливо закурил сигарету. К своему удивлению, Жанна находила в нем необычайное очарование. За силой и спокойствием в этом человеке скрывалась неподдельная нежность, стремление любить и защищать. Этот бесстрастный толстяк в квадратных очках и с пеликаньим зобом был еще и плюшевым мишкой. Мужчиной, который мог сделать свою подругу счастливой, вот только несколько дней назад его мир рухнул.
— Я читал газеты, — сказал он. — Пожар на улице Монсе. Узнал вашего коллегу на фотографии. Это связано с убийством Нелли?
— Франсуа Тэн — так его звали — обнаружил нечто опасное для убийцы. Все указывает на то, что его устранили.
Павуа молчал. Жанна и не ждала от него банальных соболезнований. Равно как и испуганных замечаний.
— Следствие переходит к вам? — спросил он, выпуская струйку дыма.
