Уоррен Мерфи - Последний алхимик
– Тогда это сделаю я, – пришел на помощь Чиун. – Ты должен знать, от чего пострадал.
И Чиун стал пересказывать хронику Мастера Го, который в Год Утки, во времена, когда процветание Дома Синанджу, было весьма скромным, поехал на Запад и служил многим испанским дворам. По всей Европе было много работы, поскольку повсюду бушевали междоусобицы, но Мастер Го остановил свой выбор на довольно миролюбивом короле Испании, и вот почему: король сказал, что Мастер Синанджу должен будет убить его будущих врагов.
И Мастер Го мысленно восхитился столь новому и мудрому способу использования ассасина! Почему короли сначала заводят себе врагов и только потом призывают наемника? Почему не позаботиться заранее? Служение такому мудрому королю лишь приумножит славу Синанджу.
Когда же он явился ко двору и получил аудиенцию у короля, то выяснилось, что, говоря о будущих врагах, король не имел в виду никого конкретно.
– Моими врагами станут все, кто не является мне другом, и даже некоторые из моих друзей.
– Как так, Ваше Величество? – воскликнул Мастер Го, соблюдая все правила этикета, принятые при испанском дворе.
– Я стану самым богатым человеком в мире, – объявил король.
На это Мастер Го ничего не сказал. На Западе немало мелких царьков, для которых существует только их маленький мир и их собственная эпоха – как дети малые. И хотя в своих пределах эти царьки были действительно богаче всех, в других местах существовали такие богатые люди, о которых на Западе и не слыхали, и перед их несметными сокровищами самый богатый монарх Западного мира показался бы нищим. Но, как и полагается. Мастер Го промолчал, ибо Мастера Синанджу приходят избавлять королей от врагов, а не от невежества.
– У меня есть нечто большее, чем золотая жила. У меня есть человеческий разум. – С этими словами король приказал принести много мер свинца и призвал к себе придворного алхимика. – Покажи-ка этому человеку с Востока, как ты превращаешь свинец в золото.
И алхимик, справедливо опасаясь разоблачения, тихонько проделал все превращения. Но хотя от многих людей не составляет труда отгородиться, сделать что-либо втайне от Синанджу еще никому не удавалось. Мастер с легкостью превратился в безмолвную тень алхимика и стал смотреть, действительно ли тот превратит в золото свинец.
Так и вышло, он смешал свинец с другими компонентами, только на самом деле добавил туда и настоящего золота – того, каким расплачивался с ним испанский король. И все это, объявил он, получено из свинца. Мастер Го не очень разобрался, что все это значит, пока не увидел, как алхимику выдали еще денег, чтобы он продолжал делать золото для короля. Деньгами, конечно, были золотые монеты. На этот раз алхимик прибавил к тому, что он якобы получил химическим путем, еще больше королевского золота.
И снова алхимик получил в уплату за труды золото, и опять он вернул больше, чем в предыдущий раз, и так до тех пор, пока королевская казна не опустела. Имея столько денег, алхимик и вероломный министр частично пустили их на нечто более ценное, чем любое богатство, – они перетянули на свою сторону армию, после чего уже в королевскую казну не вернулось ни крупицы золота.
Но прежде чем алхимик и министр захватили трон, к королю явился Мастер Го и рассказал о заговоре. Алхимик ударился в бега, прихватив с собой только малую часть золота и свою тайну. Король отблагодарил Го тем, что вручил ему немного золота, сделанного неверным алхимиком.
Но Мастер Го отверг его.
– Ваше Величество, для вас это золото, возможно, годится, но для нас оно проклято. Я видел, из каких ингредиентов оно делалось, и что-то в них было такое, что лишает силы самое тренированное тело.
– Не хочешь ли ты сказать, Мастер Синанджу, спасший короны Арагона и Астурии, явивший нам свою мудрость и величие, что это дурное золото?
– Нет, Ваше Величество. Это золото хорошо настолько, насколько им можно расплачиваться, покрывать для красоты разные вещи, использовать для изготовления каких-то инструментов, но для нас оно является проклятым.
И тогда король дал Мастеру Го хорошего золота, на котором не было проклятия и не было клейма неверного алхимика с изображением аптечной колбы.
Спустя столетия это клеймо обратило на себя внимание Мастера Чиуна, но осталось не замеченным запальчивым и непочтительным Римо. Вот как упрямец Римо навредил своему телу, ибо ему важнее дурные белые привычки, нежели слава Синанджу.
– Ты приплел к старинной легенде какую-то отсебятину, папочка, – сказал Римо. К тому моменту, как Чиун кончил свой рассказ, он уже сидел на кровати. У него было такое чувство, словно от этого рассказа в жилах у него вместо крови потекла газированная вода. – Я-то думал, летописи вечны и незыблемы. И переписывать их нельзя.
– Все, что я добавил к истории, – это история. Неужели, держа на теле эту подвеску, ты ничего не чувствовал?
– Я злился, что ты ко мне привязался.
– Любая глупость вроде злости и раздражения притупляет естественную чувствительность. Похоть, жадность – все это притупляет чувствительность. И чем сильней эти вспышки, тем хуже мы воспринимаем действительность, – сказал Чиун.
– Но ты ведь тоже злишься. Ты все время злишься!
– Я никогда не злюсь, – возразил Чиун. – От твоих упреков у меня кровь вскипает!
– Когда мне станет лучше?
– Никогда. Ты испорченный ребенок, Римо. Придется это признать.
– Я имею в виду свое физическое состояние. Когда я поправлюсь?
– Организм сам скажет.
– Ты прав, – вздохнул Римо. – Не надо было и спрашивать. – Он допил воду и встал с кровати. Было приятно вновь ощутить радость движения, хотя пока ему приходилось думать о каждом шаге.
– А что входило в состав реагентов, которые использовал этот алхимик? Мастер Го пишет что-нибудь о яде?
– Разве твое тело не распознало яд? Разве тебе нужен был радиометр, когда мы были на заводе в Мак-Киспорте?
– Радиация. Уран! Он делал золото с помощью урана! А тебе не кажется, что тот уран, который сейчас все ищут, как раз и идет не на производство бомб, а на изготовление золота? Что если кто-то заново открыл старинный секрет?
– Нет, не кажется, – сказал Чиун.
– Но почему?
– Потому что я не забиваю себе голову такими тривиальными вещами. Римо, я снова спас тебе жизнь. Я не хочу этим похваляться, но это правда. И для чего? Чтобы ты маялся дурью? Мы что, должны металл сторожить? Или может, мы обыкновенные рабы? Я научил тебя премудростям Синанджу, чтобы ты приумножил свою славу и славу Дома Синанджу, а мы тут решаем задачки! Неужели я стану над этим размышлять? Я скажу тебе, о чем я думаю. Я думаю, нам надо покинуть сумасшедшего императора Смита, ибо ему никогда не захватить трон. Мы должны служить настоящему монарху!
Римо прошел в ванную и умылся. Он уже достаточно наслушался. Теперь он без конца будет слушать, как он чуть себя не погубил.
Зазвонил телефон. Чиун снял трубку. Римо догадался, что звонит Смит. Полились цветистые заверения в преданности, велеречивые славословия в честь мудрости Смита, а в завершение трубка легла на рычаги, положенная величественным движением руки, похожим на тот жест, каким торжественно ставят розу в золоченую вазу. Но на этот раз из уст Чиуна прозвучало в завершение нечто необычное.
– Мы развесим их черепа на стене Фолкрофта и будем поносить их ничтожество и воспевать вашу славу, – сказал Чиун Смиту.
– Что происходит, папочка? – встрепенулся Римо.
– Ничего особенного, – ответил Чиун. – Не забудь промыть ноздри. Ты ими дышишь.
– Я всегда промываю ноздри. Кого это нам надо прикончить?
– Никого.
– Но ты ведь сказал, что мы развесим черепа по стенам. Чьи черепа?
– Я сам не понял, о чем он толкует, этот Смит. Сумасшедший.
– Кто?
– Никто. Какие-то люди окружили крепость, которую он называет санаторием. Не забудь, пожалуйста, про ноздри.
– Фолкрофт окружен?! Все может пойти прахом!
– Да мало ли безумцев!
Римо направился к телефону. Ноги еще не вполне слушались, и ему приходилось переставлять их с усилием, так что походка у него была какая-то нескладная, как когда-то давно, еще до обучения у Чиуна. Он позвонил на коммутатор мотеля и сделал заказ. Он не был уверен, что секретными кодами удастся воспользоваться в открытую, но другого выхода не было: если Смита и Фолкрофт захватят, все и так погибнет.
Смит ответил сразу.
– Говорю по открытой связи, – предупредил Римо.
– Неважно. Они сужают кольцо.
– Сколько у нас времени?
– Не могу сказать. Они будут держать санаторий в кольце до тех пор, пока не убедятся, что мне некуда деваться. Если это случится, придется прибегнуть к крайней мере, вы меня понимаете. В таком случае мы больше не увидимся, и вы можете считать свою службу оконченной.
– Рано еще сдаваться, Смитти. Не вздумайте глотать свою пилюлю.
– Придется. Я не могу допустить, чтобы меня захватили. Это отразится на престиже государства.
