Дэвид Розенфелт - Скрывая улики

До сих пор он тщательно изучал только документы по делу Линды Падилла и ничем другим не интересовался, поскольку официально его обвиняли только в одном преступлении.

– Зачем они тебе?

– Не знаю, может, что-нибудь придет в голову… Чем черт ни шутит, вдруг я смогу доказать, что не имел возможности совершить хотя бы одно из этих преступлений? – Он в сомнении покачал головой. – Хотя, это очень маловероятно.

Я согласился принести ему копии этих отчетов, хотя особо не надеялся на то, что он сможет вспомнить что-либо важное спустя столько времени.

Перерыв закончился, и Такер продолжил допрос своего свидетеля.

– На каком этапе лично вы приступили к расследованию?

– После того как было совершено второе убийство – госпожи Симонсон, полицию штата попросили оказать содействие. Но только после третьего убийства – женщины по имени Розалия мы возглавили поиск, и лично я был официально назначен вести расследование.

– Что именно обвиняемый сообщил вам по поводу этого убийства?

– Он сказал, что женщина была убита у себя в квартире, что у нее были отрезаны кисти рук, а также сообщил, где спрятано ее тело. Он описал конкретное место, где находится мусорный контейнер, – сказал Миллен.

– Обвиняемый объяснил вам, каким образом ему стала известна эта информация?

– Да, – кивнул Миллен, – он сказал, что убийца позвонил ему и с гордостью сообщил об этом.

– Информация подтвердилась?

– От первого и до последнего слова, – снова кивнул Миллен.

– Между прочим, были ли зафиксированы подобные убийства с того момента, как обвиняемый был взят под стражу? – спросил Такер.

– Нет.

В течение последующих трех часов Такер максимально подробно допросил Миллена по поводу его контактов с Дэниелом. При этом он особенно упирал на тот факт, что Дэниел проявлял осведомленность, и его информация всякий раз подтверждалась. К тому моменту, когда наступила моя очередь задавать вопросы, между понятиями «обвиняемый» и «убийца» уже не чувствовалось никакой разницы.

– Капитан Миллен, господин Куммингз регулярно сообщал вам информацию. – Так я начал свой допрос. – В тот момент вы верили в то, что он получал ее от преступника?

– Я был не вполне уверен в этом, – сказал Миллен. – У меня всегда были некоторые сомнения.

– Говоря о своих сомнениях, вы подразумеваете, что допускали мысль о том, что Куммингз лжет?

– Такое приходило мне в голову.

– Но если вы допускали мысль о том, что он лжет и при этом владеет столь достоверной информацией, приходило ли вам в голову, что он и есть настоящий убийца?

– Да, именно так.

– В таком случае мне потребуется ваша помощь, капитан. Сторона обвинения предоставила суду копии отчетов о ведении расследования, однако отчет о результатах наружного наблюдения по какой-то причине не был приложен. У вас не найдется лишней копии?

– О каком наблюдении вы говорите? – Миллен, судя по всему, был сбит с толку.

– О наружном наблюдении за господином Куммингзом.

– Насколько мне известно, такого наблюдения не велось.

– Вот именно. Итак, посмотрим, что получается. Вы допускали мысль о том, что господин Куммингз лжет, а значит, допускали мысль о том, что он убийца, но при этом не сочли нужным установить за ним наружное наблюдение. Вы не опасались, что он может совершить очередное убийство?

Миллен попался в мою ловушку. Скорее всего, он и не думал подозревать Дэниела до самого последнего момента, пока тот не запутался в собственной истории с мобильным телефоном. Именно по этой причине никому и в голову не приходило устанавливать за ним слежку.

– За ним не велось наблюдения, – стиснув зубы, подтвердил Миллен.

– И почему же? – спросил я. – Вы полагали, что он не представляет опасности для общества?

– Задним числом легко судить о чужих поступках и принимать правильные решения. А в тот момент мы были по горло заняты расследованием…

– Таким образом, вы не установили слежки за потенциальным преступником по той причине, что были по горло заняты расследованием его преступлений. Я правильно вас понял? Если бы вы были заняты расследованием не по горло, то добились бы большего успеха?

На этот вопрос у него не нашлось достойного ответа. Воспользовавшись его замешательством, я снова и снова продолжал повторять вопрос на разные лады, до тех пор пока Такер и Кэлвин не потребовали продолжить допрос по существу.

– Скажите, пожалуйста, какое впечатление во время вашего общения производил Куммингз? Он показался вам умным человеком?

– Пожалуй, что так, – с явной неохотой согласился он.

– Вы хорошо представляете себе его работу в качестве репортера криминальной хроники?

– Более или менее.

– В таком случае, вам не показалось странным, что во время обыска улики оказались прямо под носом у полиции?

– С некоторых пор меня уже ничто не удивляет. Если бы люди всегда руководствовались только логикой и совершали только разумные поступки, то они бы не убивали себе подобных.

– Таким образом, вы признаете, что в действиях Куммингза, или иного лица, совершившего преступление, отсутствовала логика? В противном случае, он не стал бы хранить улики там, где их легко могут обнаружить?

– В действиях серийных убийц логика вообще отсутствует.

– По-вашему, они все – самоубийцы?

– Бывает и такое.

– И все они хотят, чтобы их поймали?

– Не исключаю такой возможности.

– Капитан, вы действительно считаете, что в ту ночь в Истсайд-парке мой клиент сам себя ударил по голове?

– Да, я так считаю.

– А чем он ударил?

Миллен недовольно поморщился, хотя наверняка мог бы предвидеть подобный вопрос. Дело в том, что полиции не удалось обнаружить ни одного предмета, с помощью которого могла быть разбита голова Дэниела.

– Я не знаю. Должно быть, он успел спрятать этот предмет.

– Куда?

– Затрудняюсь сказать. Мы же не могли обыскать каждый квадратный сантиметр на территории парка.

– Но вы обыскали каждый квадратный сантиметр внутри павильона?

– Мы постарались это сделать.

– Ах, вы постарались? – Я специально сделал акцент на это слово, подчеркивая свое недоверие. – И что же? Ваши старания увенчались хоть каким-то успехом?

Он взглянул на меня с ненавистью, но быстро сумел взять себя в руки:

– Полагаю, что так.

– И не обнаружили ни одного предмета, на котором были бы следы крови господина Куммингза?

– Нет.

– Вот что получается. Господин Куммингз проявил достаточную предусмотрительность, чтобы надежно спрятать орудие, которым стукнул себя по голове. Но тот же самый человек не проявил никакой предусмотрительности, положив отрезанные кисти рук жертвы в багажник собственного автомобиля. Я правильно понял ход вашей мысли?

Похоже, мне снова удалось загнать его в угол, и на лице Миллена отразилось замешательство. Наконец он придумал, как выкрутиться.

– Как я уже говорил, в действиях серийного убийцы очень часто отсутствует логика. Иной раз удается найти объяснение его поступкам, а иной раз – нет.

– Лично мне хотелось бы обнаружить какую-то логику в ваших свидетельских показаниях… У защиты больше нет вопросов к свидетелю.

Я взглянул на Кевина и по выражению его лица понял, что это был успех. Однако промежуточный успех еще не означает победу.

Поскольку других свидетелей у Такера не было, судья Кэлвин объявил об окончании заседания и сообщил, что следующее состоится в понедельник. Таким образом, у меня появилось время, чтобы подготовить ответный ход. У выхода из зала заседаний я столкнулся с Элиотом Кендэллом. Всю неделю до этого его нигде не было видно, и я уже подумал, что интересы бизнеса вынудили его вернуться в Кливленд.

– Вы не против, если я составлю вам компанию? – спросил он.

– Конечно, не против.

Я покривил душой. Больше всего мне хотелось сейчас побыть одному и спокойно обдумать результаты последнего перекрестного допроса. Однако ответить отказом на столь вежливую просьбу у меня не хватило духу.

Мы вместе спустились по ступеням здания суда и пошли в сторону автомобильной стоянки.

– Что-то вас давно не было видно, – сказал я.

– Мне пришлось вернуться домой, – пояснил он. – Дело в том, что умер мой отец.

– Мне очень жаль. Простите, я об этом не знал.

Отцом Элиота был Байрон Кендэлл, известный магнат в области грузовых перевозок и, возможно, миллиардер. Если бы мое внимание не было всецело поглощено судебным процессом, то я наверняка уже знал бы об этой смерти из прессы.

– Ему исполнилось восемьдесят четыре года, и в последнее время он был тяжело болен. Но я все равно испытал глубокое потрясение.

– А ваша мать жива? – спросил я.

В ответ он печально покачал головой.